— Ну, шпион, сказал американец, расположен ли ты говорить?
Страх Ферма был так велик, что слова останавливались у него в горле.
— Да или нет, ответишь–ли ты мне? продолжал Нед, встряхнув его.
Воображение Ферма смутно представило ему пытки австралийских миссионеров.
— Будем страдать и молчать, подумал он.
Ферм был из той породы людей, к которой принадлежал Регул.
Он молчал.
— А! ты отказываешься говорить. Хорошо! Погоди же! Эй, Кэт! закричал Нед.
Прислужница таверны прибежала на этот зов.
— Открой угольный подвал, приказал Нед.
Сильная ирландка схватила железное кольцо, приделанное к полу и Ферм, оправившийся от своего перваго волнения, увидел открывшееся в полу отверстие, и в нем лестницу вниз.
— Но уверяю вас, решился сказать несчастный, уверяю вас, что вы ошибаетесь, я честный человек…. я не желаю вам зла.
— Ты можешь желать, что тебе угодно, я очень мало об этом забочусь, засмеялся Нед.
Сделав знак Джэку взять Ферма за ноги, Нед схватил его за плечи.
Вдруг Джэку пришла идея, поэтому он выпустил без всякой осторожности ноги агента, который не мог удержаться, чтобы не закричать.
— Что, сказал Джэк, если прежде чем опустить его туда… и он указал на черное отверстие, что если мы немного пошарим в его карманах?
При этих словах, Нед, одобряя идею Джэка, в свою очередь выпустил из рук плечи Ферма, который сильно ударился головой о стену таверны.
— Это идея! вскричал он.
Агент был снова поставлен на ноги, Джэк засунул руки в его пальто, и с торжеством вытащил оттуда связку бумаг.
Положительно в Ферме не было ни малейших способностей быть полицейским агентом; с своей манией заметок, он счел нужным переписать самым лучшим почерком, на казенной бумаге, донесение об Амиенском деле. Прибавив к этому еще бумаги, подтверждающия правильныя сношения с Префектурой, невозможно было, чтобы негодяи сохранили хоть малейшее сомнение на счет общественнаго положения их пленника, если только такое сомнение было.
Нед расхохотался и его смех походил на сдержанное рычание дикаго зверя.
— Ну, твое дело теперь ясно. Ты можешь похвастаться, что прямо сунул голову в львиную пасть. Ну! убирайся в угольную яму во ожидании лучшаго.
Что могло быть лучше? Ферм не замедлил спросить себя об этом, потому что минуту спустя он полетел на кучу угля и всякаго хлама. Трап тяжело захлопнулся за ним, оставив агента предаваться размышлениям, которым еще более способствовала окружавшая его темнота.
Между тем оба негодяя вернулись в ту комнату, где остались их два товарища.
— Дорогой Нед, сказал Косматый, вставая и протягивая Неду руку, как я рад снова видеться с ним.
— Ну! довольно! перебил американец, отталкивая пожатие, которое, как кажется, мало доставляло ему удовольствия, мне надо переговорить с Джэком и вы будете так добры, что не станете слушать, если не хотите, чтобы вас выпроводили за дверь.
Репутация Неда была слишком знаменита, чтобы друзья хоть подумали сопротивляться; они прижались к стене, внимательно слушая и удерживая дыхание.
Нед Фразер был молодой человек, лет около тридцати двух, высокий, хорошо сложенный, с широкими плечами. Что касается до головы, то можно было смело сказать, что она олицетворяла собою самый совершенный флорентийский тип. Черные вьющиеся волосы падали на немного покатый лоб, нос был прямой и красивой формы. Длинныя черныя ресницы прикрывали влажные глаза с ясным и кротким взглядом.
Красныя, красивыя губы были украшены маленькими черными усиками. Белая шея была видна из под довольно открытаго воротника, повязаннаго черным шелковым галстухом. Но что особенно характеризовало Неда Фразера, это были его непринужденныя и изящныя манеры. Он был похож на деревенскаго джентльмена. Его легче было представить себе в соломенной шляпе и полотняном платье плантатора, чем в черном фраке городскаго жителя.
— Все идет хорошо? спросил Джэк в полголоса.
— Великолепно, отвечал тем же тоном Нед, так что я ослеплен великолепной перспективой, открывающейся передо мной….
— Ты не потеряешь голову?
— О! этого нечего бояться. Я буду так же силен лицем к лицу с удачей, как я был с неудачей.
— И так она согласилась?…
— Между нами будь сказано, заметил Нед, это бедовая женщина. Какая храбрость! Какая энергия! Клянусь Богом, что если бы мне нечего было делать, то я без памяти влюбился бы в нее!…
— Не делай глупостей, сказал Джэк, тоном глубочайшаго убеждения.
— Не бойся! Дело слишком выгодно, чтобы я решился испортить его такой глупостью. Я говорю это просто из любви к искусству… но что за женщина!
— Хороша?…
— Восхитительна. А какия манеры! Как приятно отдохнуть на ней глазу после всех наших красавиц….
— Не оскорбляй их….
— Я и забыл, что тебе нравится Кэт, у которой руки и ноги, как у слона. Но оставим это. Ты исполнил мои приказания?
— Буквально.
— Ты переписал все бумаги, которыя я тебе дал?
— Оне тут, сказал Джек, беря со скамейки большой портфель.
— Покажи–ка.
Джек вынул из портфеля пачку бумаг и передал их Неду.
Последний перебрал их одну за одной, тщательно пересматривая. Это были оригиналы, которые он внимательно сравнивал с копиями.
— Великолепно, сказал он. Какой артист исполнял эту работу?
— А! мой милый, это лучшее перо в Нью—иорке. И американские банки еще не забыли затруднений, причиненных им этими бумагами….
— Я сам не сделал бы лучше….
— Заметь хорошенько: ни одной черты не забыто, бумага та же самая, цвет такой же точно, и печати….
— О! печати — идеал фальшивых печатей.
— Ты знаешь, что на меня можно положиться, я употребляю только людей перваго сорта.
— Поэтому я не могу не расхвалить тебя. Ты великий человек!
— Похвалы я принимаю; но, кроме того, ты знаешь, что такия вещи стоят дорого….
— Я не торгуюсь. Что это стоит?
— Что ты об этом думаешь?
— Я буду откровенен. Для меня это безценно.
— И ты можешь заплатить?
— Очень щедро.
— В таком случае, поощрим талант. Дашь десять гиней?
— Без разговоров. Вот они.
Сказав это, Нед вынул из кармана пачку банковых билетов и отдал назначенную сумму.
— Кроме того, я поздравляю артиста от всей души….
— Похвали его самого, потому что вот он, сказал Джэк, указывая на Косматаго.
Косматый, который следил за разговором с живейшим интересом, встал и, поклонившись, принял самую скромную позу.
— Сударь, сказал ему Нед, вы драгоценный человек….
— Десять гиней, это хорошо… это даже слишком, сказал взволнованным голосом Косматый, но я хотел бы… другаго…
— Чего же? спросил с удивлением Нед.
— Я не знаю… одним словом… извините меня… я хотел бы… вашу руку.
И когда Нед снизошел до того, что протянул ему ее, то Косматый, в восторге, наклонился и поцеловал поданную ему руку.
— Ну! сказал Нед, когда прошло первое волнение, я не могу более терять ни минуты… Что мы сделаем со шпионом?
Джэк, ни говоря ни слова, сделал жест, показывавший, как свертывают голову цыпленку.
— Это будет благоразумнее, сказал Нед…. а потом в Темзу.
— Очень просто.
— Это решено, разсчитывай на меня. Когда ты едешь?
— Завтра утром.
— Когда я получу от тебя известия?
— Через неделю.
— Не опаздывай! Потому что я буду безпокоиться.
— Почему? Я ничем не рискую…
— Однако, если тебя узнают…
— Никто никогда меня не видел, а птичка, которая сидит внизу, доказала нам достаточно ловкость французской полиции.
— Но он может быть здесь не один?…
— Что же такое? пусть меня ищут здесь, тогда как я буду там. Смелость города берет.
— Действительно, едва–ли будут думать, что в нескольких милях от места…
— Я тебе говорю, что я совершенно спокоен. В два дня все будет готово. И тогда, плыви мой челн!…
Нед тщательно сложил бумаги, переданныя ему Джэком, снова напомнив ему, чтобы он спрятал оригиналы в безопасное место. Затем друзья разстались.
Джэк остался один в таверне.
Он пошел к трапу, поднял его и позвал полицейскаго агента.
— Ну, сказал он, не избавил–ли меня этот негодяй от лишняго труда?
Действительно, на его голос не было ответа. Джэк снова взял лампу, висевшую над выручкой, и наклонился над отверстием.
Он снова позвал.
Никакого ответа.
Тогда, нечего делать, Джэк стал сходить вниз, вооружившись громадным ножем, которым бы можно было убить быка, а не то что человека.
В черной куче угля виднелись следы падения человека.
Но погреб был пуст.
Ферм исчез.
IV.
"Морис Серван…
"Дорогой друг!
"Ты часто обвинял меня, что я мечтатель, на что я всегда отвечал тебе, что невозможно спорить об умственных или физических странностях, но теперь дело идет не об этом.
"Помнишь–ли ты, что я говорил тебе, в последнем письме, о графине Листаль? Трудно найти более очаровательную, более прелестную женщину; все говорят, что она крайне добра, в высшей степени любезна; только и говорят, что о ея милосердии к страждущим, о ея привязанности к всем окружающим ее.
"Что–же касается меня, то я повторял и опять повторяю что в этой женщине есть что–то, чего никто не знает. Тебе одному могу я высказать вполне мою мысль, зная, что ты не выдашь меня; эта женщина преступна, если не в прошедшем, то в будущем. Я уверен, что не ошибаюсь и Подумай как я несчастлив! Я наблюдаю за ней или, говоря вернее, я просто слежу за каждым ея шагом и до сих пор не открыл ничего положительнаго. Я знаю, я чувствую, что в ней есть что–то дурное; я чувствую что она опасна для меня и для тех, кого я люблю; но я еще должен покоряться перед общим чувством уважения и симпатии, которыя она внушает.
"Все мои способности устремлены на разрешение этой задачи, которую я сам себе задал; пока эта женщина будет стоять на моей дороге, до тех пор для меня не будет счастия.
"Впрочем война уже обявлена, и обявление ея принадлежит не мне. Я решился бороться до конца и уверен, что восторжествую; к счастию, я уже давно знал, что война начнется рано ил