Вернувшись домой, Мэри вспомнила о садовой калитке. Надо было доказать, что она не могла выйти через нее, тогда молодая женщина налила в замок несколько капель воды и сказала себе:
— Если у меня есть впереди двадцать–четыре часа, то я спасена.
Суд явился произвести следствие только на другой день. Она нашла средство привести их в сад и под ничтожным предлогом хотела открыть калитку. Ржавчина успела образоваться. Она не могла повернуть ключа, тогда кто–то с большим усилием повернул ключь и сказал:
— Ваши маленькия ручки должны–бы были быть из железа, чтобы открыть эту дверь.
К чему принимала Мэри все эти предосторожности? С какой целью? Она сама этого не знала, а только говорила себе, что, может быть, придется все отрицать….
Однажды Мэри страшно испугалась; она узнала, что собирали сведения относительно ея самой, но соседи отвечали единодушными похвалами; что–же касается ея отсутствия, то никто не подозревал его, по этому поводу один неосторожный сказал ей:
— Знаете–ли вы, бедная жинщина, что голова вашего мужа сильно скомпрометирована?
Мэри до сих пор не думала о том, что ея муж, может быть, приговорен к смерти.
В тот–же самый день следователь призвал ее. Она думала, что Пьер все разсказал и ей дадут с ним очную ставку. Она чувствовала, что теряет силы, она еще не привыкла лгать с спокойствием на лице.
К счастию для нея, она очутилась с глазу на глаз со следователем. Он не знал ничего; Пьер желал только, чтобы ее выслушали. Она поняла, что он разсчитывал на ея признание. Молчать было легче, чем отрицать. Она обявила, что ничего не знает и прибавила мысленно:
— Я всегда сумею отказаться от всего.
Когда Пьер пожелал ее видеть, то она еще более утвердилась в своем решении. Читатель видел, что энергии у нея хватило.
Это свидание было для нея, как бы откровением.
Очутившись лицем к лицу с Бланше, она взглянула на него как на препятствие, стоявшее на ея пути. Жена Бланше была осуждена на вечное ничтожество, почти на нищету…. но его вдова!…
Для чего станет она говорить, чтобы спасти его? Прежде всего, избавив мужа от ожидавшей его участи, она погубит себя; она будет навсегда обезчещена. Он говорил о прощении; но какая ей была нужда в этом прощении, когда оно навсегда привязывало ее к человеку, котораго она теперь ненавидела.
Выходя из комнаты Пьера, она прошептала:
— А потом, кто знает?…
Это "кто знает" было полно жестоких предположений.
Во всяком случае решение Мэри было принято: ждать и ничего не делать, чтобы вызвать или помешать событиям.
Марсель, как он обещал Пьеру, явился к его жене.
Молодой человек не знал ея. Увидя ее прелестное, кроткое лице, он стал сомневаться. Сказал–ли ему Пьер правду? Но это сомнение было не продолжительно. Он заметил тонкия губы и какую–то странность в выражении взгляда. Внутренний голос говорил ему, что Бланше сказал правду.
— Я адвокат вашего мужа, сказал Марсель.
Мэри поклонилась и ждала.
— Вы знаете, без сомнения, продолжал он, что сказал ваш муж, относительно обстоятельств, при которых было совершено убийство Эдуарда Стермана?…
— Я должна сказать вам, сударь, отвечала Мэри, что я мало поняла в грубых словах, с которыми…. с которыми мой муж обратился ко мне, когда я была у него.
Эти слова были сказаны спокойным тоном, который поразил адвоката.
Он смутно почувствовал, что будет побит.
— В таком случае, если вы позволите, я вам повторю разсказ вашего мужа, сказал Марсель.
— Прошу вас.
Адвокат почти слово, в слово, передал разсказ Пьера Бланше.
Молодая женщина слушала его не прерывая. Она не сделала ни одного движения, не пробовала перебить его.
— Ну что–же, сударь? сказала она, когда Марсель замолчал.
— Я должен спросить вас, сударыня, на сколько справедливы подробности относительно сцены в павильоне?…
— Я удивляюсь, сударь, что вы обращаетесь ко мне с подобным вопросом….
— А почему? позвольте узнать….
— Потому что вы, вероятно, не первый, которому Пьер Бланше разсказал эту басню и, вероятно, уже было произведено следствие, чтобы проверить справедливость этого разсказа….
— Действительно….
— Если бы эти факты, одно предположение которых есть уже для меня оскорбление, были хоть только вероятны, то неужели вы думаете, что правосудие не могло бы достать хоть каких–нибудь доказательств?…
— Сударыня, сказал адвокат, знаете–ли вы, что дело идет о жизни вашего мужа?…
— Дело идет о жизни Пьера Бланше, убившаго Эдуарда Стермана…. Бланше уже делал мне это предложение. Он хочет, чтобы дополняя сделанное преступление, я согласилась оскорбить ложью память убитаго…. Я спрошу у вас, сударь, посоветуете–ли вы, сделать мне это?…
— И так вы утверждаете, что не знали Эдуарда Стермана?..
— Позвольте мне заметить, что ваша настойчивость есть оскорбление для женщины, которую вы не имеете права неуважать…
— А что, если я сказал бы, сударыня, что, по моему убеждению, ваш муж сказал правду?…
Мэри подняла на адвоката взгляд, полный страшной ненависти.
— Что, если я прибавил бы, что это убеждение так сильно вкоренилось во мне, в особенности после того, как я увидел вас, что я пущу все в дело, чтоб достать- доказательства этого факта.
— Я вам отвечу, что я не считаю себя принужденной уступить вам, чтобы избавиться от ваших оскорблений…
Марсель взглянул на нее; она выдавала себя. Бледная, со сжатыми губами, она казалась воплощением сдержанной ярости.
Марсель был спокоен.
— Вы принимаете вызов на борьбу?…
— Я не принимаю и не отказываюсь…
— И если для того, чтобы спасти вашего мужа, вам было бы достаточно сказать, что Стерман преследовал вас своим ухаживаньем… что вы всегда отталкивали эти ухаживанья, что ваш муж нашел у себя письмо Эдуарда к вам, на которое вы не обратили никакого внимания… то сделаете–ли вы это?
Мэри подумала с минуту. Затем поняла, что если она согласится на это полу–признание, то от него недалеко будет и до полнаго сознания.
— Я не могу и не скажу ничего, кроме истины, отвечала она…
— В таком случае, на мне лежит обязанность, открыть эту истину.
Мэри встала и подошла к двери.
— Я ухожу, сударыня, сказал Марсель; но даю вам честное слово, что я сделаю все на свете для спасения Пьера Бланше, и если он умрет на эшафоте, то я буду знать что это вы убили его…
Марсель вышел.
Мэри была измучена, она упала на кресло и прошептала, ломая руки.
— Только бы они покончили с ним!
V.
Обвиненный был перевезен в форт Ричпэнс, главный город Гваделупы, так как тут был суд и присяжные. День суда приближался.
Когда Марсель разсказал Пьеру о результате своего разговора с Мэри, то Пьер принял известие об этом с полным спокойствием, которое с этой минуты более не покидало его.
— Я погиб, сказал он своему адвокату; она одна могла меня спасти и не хочет этого сделать; душа этой женщины, которую я так любил, до такой степени испорчена, что я не хочу даже заглядывать в нее. Я умру смертью подлецов и, может быть, это даже лучше для меня, по крайней мере, все будет кончено одним ударом, и я не буду более страдать.
Напрасно Марсель старался возвратить ему надежду. Пьер качал головой и не верил.
— Что вы хотите? говорил он, в жизни бывают роковыя случайности. Я не зол, я убил человека, потому что застал его у ног моей жены. Она была в этом проклятом павильоне, и я не знаю, по какой странной случайности, никто не видел ее ни выходящей из дома, ни входящей… Я был без ума от горя и гнева. Я даже не мог и подумать собирать доказательства!.. И вот теперь я не могу доказать очевиднаго факта. Повторяю вам, что это судьба. Все против меня!… я предпочитаю, поскорее покончить с этим.
Иногда он спрашивал себя, почему могла Мэри желать его погибели?
— Если бы вы знали, говорил он, обращаясь к адвокату, еслибы вы знали, как я был добр и кроток с нею. Я отдал бы свою жизнь, чтобы избавить ее от малейшей неприятности. Никогда она не выражала никакого желания, котораго я сейчас же бы не исполнил, чего бы это мне ни стоило, и эта женщина меня ненавидит! Ненавидит до того, что желает моей смерти! Неправда–ли, что все это очень странно и что я родился под несчастной звездой.
Марсель потребовал новаго следствия; никакое, самое ничтожное обстоятельство, не явилось в подтверждение слов обвиняемаго, и тем не менее, адвокат верил ему.
Обвинительный акт был составлен. День суда был назначен.
Обвиненнаго повезли в суд.
Он печально улыбнулся. Час жертвы настал. Он бросил взгляд на стены тюрьмы, думая, что он увидит их снова не раньше, как после своего осуждения.
Зала заседания была полна народа; многие сограждане Пьера явились в суд.
Общественное мнение было враждебно обвиненному. Самые снисходительные и расположенные к Пьеру, говорили, что он сумашедший, другие упрекали его, что он убил иностранца, что бросало тень на всю колонию и могло внушить опасения негоциантам других наций, которые пожелали бы устроить свои конторы в Гваделупе.
Во всех мнениях всегда участвует доля эгоизма.
Когда обвиненный проходил площадь между двумя рядами солдат, в толпе раздались яростные крики:
— Смерть вору! Смерть убийце!
Несчастный опустил голову и продолжал идти. Он слышал только одно слово: "вор", и это несправедливое оскорбление уничтожило его.
Он сел на скамье обвиненных. Его мысли были как–то неясны, он смотрел на все окружающее точно это до него нисколько не касалось. Он машинально считал число судей, потом присяжных. Напротив себя он видел прокурора, который глядел в свои заметки и, время от времени, глядел на подсудимаго.
Марсель сидел на скамье защитников; заметив равнодушный вид своего клиента, молодой человек не надеялся вырвать его из рук смерти. Он чувствовал, что один против всех, против всеобщаго предубеждения, против самаго обвиненнаго.
В публике большинство было равнодушно.