В субботний вечер казино было переполнено. Казалось, вокруг столько игорных заведений, что места хватит всем, но нет — если бы Константин Иванович не догадался отправиться на игру на час раньше обычного, то и им пришлось бы просиживать в баре, ожидая, когда кто-нибудь проиграется в пух и прах. А так они сели на привычные места, как на старого приятеля взглянули на пройдоху и сделали первые ставки. Многие из тех, кто приходил сюда каждую неделю, оказались возле стола, некоторые даже игру бросили: об удачливом русском игроке уже ходили слухи — меньше чем за неделю он выиграл около восьми миллионов франков, а это, как никак, больше миллиона долларов. Все ждали краха его, но на всякий случай изучали манеру игры русского и не могли обнаружить никакой системы. Аня сидела рядом с Шарманщиковым, она не играла, просто он давал ей фишки и говорил, на какое поле ставить, а сам после этого ставил на цвет или на чет-нечет. С другой стороны от Анечки сидел незнакомый пожилой человек в белом смокинге — весьма потертом, кстати. Перед ним был ворох фишек мелкого достоинства. Ставки он делал одновременно на разные поля, выигрывал, но и проигрывал одновременно, что позволяло ему некоторое время держаться на плаву, не срывая большой куш, но и не разоряясь окончательно. И все равно он волновался слишком очевидно, даже ослабил галстук-бабочку и расстегнул верхнюю пуговичку рубашки.
— Пятьдесят тысяч франков на семнадцать, — шепнул Шарманщиков.
Аня сделала ставку, и тут же все игроки поставили туда. И старичок-сосед тоже. Константин Иванович скромно выставил две стофранковые фишки на чет. Шарик выпал на поле «20».
— Еще пятьдесят тысяч франков на семнадцать! — приказал Шарманщиков.
Выпала единица. Еще трижды повторяли ставку на один и тот же номер — «семнадцать» ни разу не выпало. Старичок в белом смокинге проиграл все, что у него было. Теперь он держал в дрожащих руках лишь несколько стофранковых фишек — штук пять или шесть, понимая: игра на сегодня закончилась. И Шарманщиков тоже поднялся, предварительно ссыпав оставшиеся фишки в подставленную Аней сумочку:
— Пойдем, милая.
По привычке он отдал крупье горсть разноцветных кругляшков, посмотрел, как напрягся старичок в белом смокинге, и шепнул Ане:
— Дай дедушке тысяч десять. Только сначала положи перед ним, а потом предложи сделать за него ставку.
Анечка подошла к несчастливому игроку и, наклонившись, шепнула:
— Мсье, я хочу поделиться выигрышем, чтобы удача и впредь не отворачивалась от меня.
И положила перед ним двенадцать десятитысячных фишек.
— Делайте ваши ставки, господа.
Старичок кинул крупье две фишки и крикнул:
— Обменяйте на пятисотфранковые.
А девушка тем временем сказала:
— Позвольте сделать ставку за Вас.
— Конечно, конечно, мадемуазель: буду только рад — у Вас легкая рука.
Он даже взял ее кисть и хотел поцеловать, но замер, увидев, что Аня поставила все оставшееся перед ним на поле «семнадцать». Несчастный простонал, привстал, потянулся, чтобы все вернуть, а шарик уже несся по кругу, и крупье произнес:
— Ставки сделаны, ставок больше нет.
Аня сама не играла, она выполняла только то, что ей говорил Шарманщиков. Он и сейчас, проходя к бару, сказал тихо:
— Милая, ставь все на семнадцать.
Круг продолжал вращаться, но шарик уже не стучал и не прыгал, он лежал в ячейке. Старичок схватил Аню за руку и шептал:
— Спокойно. Не шевелись.
Это он упрашивал шарик не выскакивать, потому что выпал номер «семнадцать».
— А-ах! — сказали все хором.
Старичок покраснел, побагровел даже. Потом взялся за сердце. К нему подвигали его выигрыш. Он обернулся, но светловолосой девушки рядом не было. Тогда он в спешке начал рассовывать по карманам смокинга фишки и деньги. Когда перед ним осталось лишь несколько кругляшков, судорожным движением поставил их на «чет». Проиграл и, чуть не опрокинув кресло, резко вскочил.
Аня сидела за столиком в баре, пила кампари с апельсиновым соком и смотрела на зал. Шарманщиков взял себе водку с мартини и льдом, но к стакану не притрагивался.
— Мадемуазель, — начал говорить запыхавшийся старичок, но замолчал, пытаясь отдышаться.
Константин Иванович показал ему на свободное кресло.
— Спасибо, — кивнул обладатель белого смокинга, даже не взглянув на него, и продолжил: — не обижайтесь, но мы должны разделить выигрыш.
— Нет, — ответила Аня и сказала Шарманщикову, что старичок хочет вернуть деньги.
Но тот только плечом пошевелил, может, и не расслышал.
— Мадемуазель, я просто обязан, я не могу так…
Он полез в карманы, вынимая фишки и деньги, потом замер, полез во внутренний карман, достал серебряную или посеребренную карманную визитницу, раскрыл ее и, достав из нее бумажный прямоугольник, протянул Ане:
— Луиджи Оливетти, граф Монте Карло — Ваш поклонник и раб.
— Очень приятно, — ответила девушка по-итальянски, — меня зовут Анна.
Старичок поднялся, склонил седую голову в поклоне, потом очень грациозно взял ее ладонь и, склонившись над столом, поцеловал.
— Ваш преданный вассал, — произнес он уже по-итальянски.
Шарманщиков смотрел в зал, пытаясь разглядеть Сашу за спинами игроков, столпившихся у карточного стола.
— Заберите Ваши деньги, — настаивал синьор Оливетти.
Аня подвинула старичку фишки и банкноты, тот вздохнул, начал забирать, но потом взял фишки, отобрал из них двенадцать десятитысячных кружочков.
— Возьмите хоть свое.
К ним подскочил официант, и старенький граф, который наверняка не был графом, заказал бутылку шампанского. Когда вино разлили по трем бокалам, дон Луиджи произнес тост:
— За Вас, прекрасная синьорина. Но прежде чем сделаете глоток, примите предложение посетить вместе с Вашим отцом мой родовой замок. А теперь осушите бокал и соглашайтесь.
Анечка оглянулась на Шарманщикова и объяснила, что синьор граф приглашает их в гости в замок…
— На севере Италии, — вовремя подсказал синьор Оливетти, — совсем недалеко отсюда.
Аня перевела. Константин Иванович кивнул и произнес:
— Хорошо, поедем на следующей неделе, в понедельник.
Было уже раннее утро воскресенья, надо было идти отсыпаться, да и Саша подошел уже к их столику.
— Ваш жених? — спросил граф.
— Нет, — покачала головой Анечка, — это приемный сын моего босса.
— Босса? — переспросил удивленно синьор Оливетти, — а я думал…
Впрочем, не он первый подумал, что Шарманщиков — отец Анны.
Вряд ли бывают графы с фамилией Оливкин. Да и граф Монте Карло звучит более чем странно, как персонаж из оперетты Легара или Кальмана. Тем более, что Италия с 1946 года — республика, все сословные привилегии там отменили, а значит, титулы не имеют никакого значения, кто-то сохраняет их на своих визитках, потому что не может указать: сенатор, депутат или профессор. Хотя быть графом, наверное, не так плохо — особенно когда у тебя имеется собственный замок, пусть даже перенаселенный привидениями и вампирами: туристы бы туда валом валили. Но граф Тепеш, скорее всего, самозванец. Зато синьор Оливетти кажется воспитанным и благородным человеком, несмотря на смешную фамилию и более чем странный титул. Может быть, в дореволюционной России и не было графов Сливкиных, Яблоковых, Грушиных или Клюквиных с Брусникиными, но все же один из Демидовых купил себе в Италии графский титул и стал Демидовым Сан Донато. В Италии тогда поразились сумме, которую он заплатил за титул, и даже думали, что скоро все русские станут итальянскими герцогами и графами, а кто-нибудь, упаси Мадонна, конечно, вдруг захочет стать и королем…
Андреу Тепеш, потомственный граф Дракула, поджидал Аню у входа в отель. Для конспирации он отошел на несколько шагов и встал у прилавка уличного букиниста. Взглянул на седого бородатого продавца, попытался вспомнить, где он его видел раньше, но память была испорчена вчерашним проигрышем и исчезновением из кармана очередного бумажника.
— Мадемуазель, — помахал он рукой, заметив вышедшую из дверей отеля Анну, — я тут нашел свою любимую книгу.
Схватил первую попавшуюся, взглянул на обложку и поморщился, но не бросать же ее обратно. Раймон Лефевр, «Губка с уксусом». На всякий случай подтянул к себе другую, покосился на обложку: Раймон Лефевр, «Жертвоприношение Авраама».
— Добрый день, Ваша Светлость, — улыбнулась Анна и кивнула мимоходом букинисту, — на чтение потянуло?
— Именно, — кивнул Андреу, — а то такая скука: все казино, игра, выигрыши, а хочется чего-нибудь интеллектуального.
Он отпихнул от себя обе книжки.
— Я вообще-то большой поклонник русских романов. Мой любимый писатель — Толстоевский. А его книга, про то, как один молодой князь зарубил топором двух своих престарелых любовниц, а третья бросилась под электричку… Душевная литература!
— Вот есть Достоевский, — подсказал букинист, — роман «Игрок».
— Настольная книга моей бабушки, — вздохнул Тепеш.
— Она случайно не в Лас-Вегасе живет? — поинтересовалась Аня.
— Моя бабушка погибла в неравной борьбе с тиранией Чаушеску, — серьезно ответил потомок вампиров.
Он глянул куда-то за спину Ани и напрягся. Скоро выяснилось, почему: к ним подошел Саша — ему захотелось позагорать. Но от компании Тепеша решили не отказываться, предложили и ему пойти на пляж вместе. Андреу подергал свою эспаньолку и согласился. Как и неделю назад, светило солнце, температура воды оставалась прежней, только народу на пляже с каждым днем становилось все меньше и меньше. Саша скинул одежду и сразу же полез в море. Румынский граф с тоской посмотрел на его мускулистое тело и, заметив, что Аня перехватила его взгляд, сказал:
— Каков Ваш ухажер! Когда-то и я таким же был. Эх, молодость, молодость!
Девушка не стала спорить, что Саша — никакой не ухажер, сказала лишь:
— Он — профессиональный боксер, — и соврала: — очень известный в России.
Тепеш вздохнул и открыл купленную у букиниста книгу Достоевского. Какой-то мужчина несколько раз прошел мимо, наконец подошел и спросил Андреу: