Это уже относилось к Ане. Но она молчала: только сейчас вдруг поняла, что попала сюда не случайно — может быть, а скорее всего, так оно и есть: Шарманщиков и Саша выиграли в казино крупную сумму, а владелец — как его там? — Джованни Римини — сдал их в полицию, а заодно указал на их сообщницу. Другого варианта быть не может. И неожиданно для себя Аня произнесла:
Жил хороший парень Ванька Ремешков…
Улыбнулась и пропела:
Только в уголовку сдал он корешков.
Сдал всю шайку нашу,
Да еще Наташу,
Что зимой ходила без штанов.
Старый вор Шарманщик дело подсказал
И маляву с кичи на волю он послал:
Затопите баньку,
Пригласите Ваньку,
Утопите в шайке, как сказал…
Но достать Ивана ох как нелегко!
Он в прокуратуре очень высоко.
Но плевать Наташе
На его лампасы:
Больше не плясать ему танго,
Как-то по столице гнал во весь опор,
Девушку заметил, затеял разговор.
— Есть хороша банька,
Посидим там, паинька:
Я ведь генеральный прокурор.
Платье из шифона, бусы, жемчуга
На пол полетели, под ними ни фига.
Увидал родное —
Грудь и все такое,
На пол рухнул он к ее ногам…
Она допела песню до конца. Женщины молча слушали.
— Какая грусть, — вздохнула высокая, — о чем песня?
Но не успела дождаться ответа, потому что из соседней камеры долетел женский голос:
— Кто там у вас, подруги?
— Русская, — ответила староста камеры.
— Попроси ее, подруга, еще раз спеть: мы ей завтра шоколаду пришлем.
— Просят, — улыбнулась высокая, глядя на Аню.
И та спела еще раз и еще. А потом, когда все требовали перевода, начала говорить: любимый человек сдал друзей и девушку полиции, она поклялась отомстить. Но через много лет, когда ее сын уже стал космонавтом…
— Кем? — крикнули из соседней камеры.
— Тихо! — заорала несущая службу на этаже надзирательница и ударила дубинкой по одной двери и второй, — еще слово — и всех в коридоре построю, будете до утра стоять.
— Швабра помоечная! — донесся вопль из дальнего конца коридора, — погоди, подловят тебя за воротами.
— Еще хоть слово! — крикнула Швабра и ударила дубинкой по двери.
— Подруги! — крикнула Аня в дверное окошко, — успокойтесь, я завтра на итальянский переведу текст и вам передам.
Спать не хотелось. Девушка сидела на постели и пыталась переписать текст песни, чтобы ее можно было исполнять и на итальянском. В камере было тихо, хотя никто из женщин не спал: они молча лежали, боясь пошевелиться, чтобы не помешать русской писать стихи. Аня старалась и утром отдала текст старосте, еще не зная, что у нее получилось. Песню переписали несколько раз, чтобы на завтраке раздать по камерам. Там тоже переписали и передавали на обеде в другие камеры, на ужине удалось перекинуть текст на второй и на четвертый этажи.
Конечно, всей глубины русского оригинала достичь не удалось, но высокая женщина-староста камеры весь день лежала на своей койке и плакала; слезы текли даже из глаз Отелло. А казалось бы, такая простая история:
Был хорошим человеком Джованни Римини.
Но сдал карабинерам своих друзей.
Даже девчонку-бродяжку сдал —
Такую бедную, что и в холодное время
Она не носила трусиков.
Трудно ребятам в тюряге сидеть,
Особенно когда Римини гуляет
в ресторанах и казино.
Но хуже всех бродяжке Натали:
Она только в тюрьме узнала,
Что ждет ребенка от подлеца Римини.
Утопите Римини, братья, сказал умирающий
На нарах старый крестный отец.
Хороший совет! Но как это сделать,
Ведь Джованни Римини стал
Генеральным прокурором республики?
Через много лет, подъезжая к своей
Резиденции в Тиволи, Римини
Увидел роскошную даму в кабриолете
И пригласил ее в свой дворец с бассейном.
Дама сняла дорогое платье, а под ним ничего!
Неужели это ты? — вскрикнул он.
И любовь вспыхнула в нем с новой силой.
Прощай, любимый, — ответила Натали,
Погружая его голову в бассейн.
Так умер подлец Римини,
Захлебнувшись водой и любовью.
А все это видел известный футболист,
Капитан «Скуадра адзура» — лучшей
Сборной, которая стала чемпионом мира.
Спасибо, мама! — сказал он, —
Мне такой отец не нужен!
После ужина не прошло и часа, когда высокая пропела первую строку. Тут же ее подхватила Отелло, отбивая ритм по столу, похожему на обеденный, тоненьким голосом подтянула та, что лежала наверху, несколько женщин из соседней камеры, потом из другой, и тут же грянул весь этаж. И второй пел, и четвертый. Все заключенные пели. Пели и плакали. Надзирательницы на всех этажах не мешали и не орали — они рыдали и сами подпевали вполголоса. Гул стоял в тюрьме, песня вырвалась во двор и даже через высокую стену перевалила. Сначала притормозил один автомобиль, водителю которого что-то послышалось. Потом другой и третий. Останавливались случайные прохожие, и суровые мужчины, которые толкались у входа с передачами для своих жен, вытирали слезы. Но песня звучала снова и снова, уже толпа стояла на улице и машины замерли, с открытыми дверями. Такси, медицинские микроавтобусы, междугородные экспрессы, пожарные и полицейские, мчащиеся по срочным вызовам. Даже бригада телерепортеров выставила свои камеры и направила микрофоны на стены тюрьмы. Через день песню знал уже весь город, а через полгода ее исполнила на фестивале в Сан-Ремо певица Сабрина и победила, как вы знаете. Рыдал весь зал и жюри в полном составе. Но это было только через полгода.
У дона Луиджи не было денег на залог, о котором договорился адвокат. Константин Иванович, хоть и пообещал ему миллион долларов, но ничего перевести не успел. А те, что старый граф выиграл в казино, разошлись на удивление быстро. Паоло и Франческа предложили, правда, свои сбережения, но это всего пять миллионов лир — не деньги, а слезы. Если бы не адвокат, который отыскал в Милане и Риме коллекционеров, все было бы плохо.
Сначала позвонил один, спросил: есть ли прижизненные издания Петрарки, Данте, Тассо, Аристино? Услышав утвердительный ответ, сказал, что он выезжает немедленно, и попросил ни с кем больше не вести переговоров. Тут же позвонил другой, поинтересовался тем же самым, только еще спросил, есть ли «Сонеты» Микельанджело.
— Да, — ответил синьор Оливетти.
Потом позвонил третий. Уже из Палермо.
— Есть все! — успокоил его старый граф.
— Вылетаю, — сурово пообещал сицилиец.
Трое прибыли почти одновременно и чуть не подрались в библиотеке. Звонили и другие, но им сообщили, что сделка уже состоялась. Покупатели уехали довольные, а синьор Оливетти начал собираться, чтобы отвезти деньги в банк и перевести их на счет министерства юстиции. Он уже выскочил на крыльцо, как вдруг увидел подъезжающий к дому большой автомобиль с красными шинами — «мерседес — майбах» тридцать восьмого года. Открылась дверь, и из авто вышла величественная старуха.
— Что же ты, негодный мальчишка, Анну не уберег? — строго спросила русская княгиня.
Дон Луиджи, хотя и струхнул малость, но сказал, что все сегодня решит и доченьку до вечера отпустят — он уже звонил судье.
— Денег хватит? — спросила старуха, — а то я тоже принесла.
Она постучала тростью по крыше своего лимузина, из него вылез бородатый человек в черкеске и вынес шляпную коробку, поставил ее на капот и по взмаху трости открыл. Внутри лежали пачки лир, перетянутых тесьмой.
— Не знаю, сколько здесь, — произнесла княгиня, — но если не хватит, там в мешочке двести русских золотых монет еще царской чеканки по пятнадцать граммов каждая.
— Нет, нет, — замахал руками дон Луиджи, — вся сумма у меня есть.
И он открыл портфель, чтобы старуха удостоверилась. Но та даже не взглянула.
— Поехали девочку выручать, — сказала она и показала синьору Оливетти на открытую дверь своего «майбаха».
Судья уже ждал, решение было принято моментально. Захватив решение судьи и своего адвоката, синьор Оливетти сказал бородатому шоферу, как проехать к тюрьме, но тот лишь посмотрел на старуху. А та кивнула:
— Трогай, Ваня!
Адвокат испуганно разглядывал убранство салона. Об этом автомобиле он читал недавно в журнале — не об этом, естественно, а о другом, который недавно купил на аукционе эмир Бахрейна.
«Майбах» подкатил к высоким металлическим воротам тюрьмы. Иван по команде трости нажал на клаксон, от звука которого посыпались на асфальт пролетавшие мимо голуби. Он так и держал руку на сигнале, пока из дверей тюрьмы не выскочил охранник, оторопевший поначалу при виде автомобильного чуда, но подошедший потом к «мерседесу» на полусогнутых.
— Мы забираем Анну Оливетти, графиню Монте Карло, — торжественно объявил дон Луиджи.
Адвокат протянул листок с решением судьи.
Охранник помчался выполнять приказание, не понимая, какая еще может быть графиня в их не очень уютном пеницитарном заведении.
Двери камеры открылись, и на пороге появился сам синьор начальник тюрьмы.
— Уважаемая синьорина Анна Оливетти, графиня Монте Карло! — начал он.
А потом замолчал, чтобы набрать побольше воздуха и произнести самое главное еще более торжественно.
— Графиня? — удивилась староста, и бровь ее поползла вверх, а глаза из орбит, — графи-иня! — прошептала она с восторгом.
А синьор начальник продолжил:
— Уважаемая синьорина графиня, решением суда Вы освобождаетесь под денежный залог до судебного разбирательства по Вашему делу.
— Ура! — закричали три женщины.
А в соседней камере раздалось:
— Подруги, в чем дело?
— Нашу Анну освобождают! — крикнула, спрыгивая с верхней койки, бывшая школьная гардеробщица, которая тырила из детских карманов мелочь и жевательную резинку. Она попалась на том, что у нее нашли огромную коллекцию цветных вкладышей с изображениями черепашек-ниндзя, кинг-конгов, бэтменов, терминаторов, человеков-пауков, голой Шарон Стоун и одетой Белоснежки.