Аня видит все это, когда закрывает глаза и когда вновь открывает их. Это происходит и ночью, и днем. Это будет длиться всегда — потому что у вечности нет дня и нет ночи, нет начала и нет конца, нет рождения и смерти. Зачем нужна такая страшная вечность? И нет никого рядом, чтобы обнять и утешить. Нет мамы и нет отца, который оказался ненадолго так близко. И так поздно.
— Папа! — шепчет Аня.
И не может пошевелить рукой, чтобы взмахнуть и позвать кого-нибудь, кто увидит ее, раз все вокруг ничего не слышат.
— Очнулась, милая.
Русская княгиня тоже здесь. Значит, и она умерла.
— Бабушка, — шепчет девушка, — я люблю тебя.
— И я тебя, милая, — шепчет старуха и плачет.
Неужели и там есть слезы — в том мире, которого боятся и на который так надеются.
— Бабушка, — пытается улыбнуться Аня, чтобы только остановить ее слезы, — я твоя внучатая племянница. Мой отец был сыном твоего брата, которого ты потеряла и долго искала потом. А он был рядом — на Васильевском, в приюте возле Покровской больницы.
— Я была там, — удивленно выдохнула старуха, — но мне сказали, что брата там нет.
— Ты искала Ваню Федотова или Ваню Барятинского, а его записали Шарманщиковым. Он даже видел тебя в окно и кричал, и звал тебя, плакал, но ты не слышала. Села с подругой в пролетку и поехала в приют Общества человеколюбия.
«Откуда я все знаю это? — удивилась Аня, — ах, да, я же в Вечности, где нет никаких тайн.»
— Так было, — удивляется старая княгиня, — мы объехали все приюты, спрашивали в участках и у квартальных надзирателей, и никто ничего не мог сказать. Но ты-то, милая, откуда знаешь?
— Я же твоя внучатая племянница, — смеется девушка, — я — Анна Константиновна Барятинская.
Как больно смеяться на том свете! Сюда попадают лишь очень серьезные люди.
Старуха наклоняется, ее лицо совсем близко, можно разглядеть каждую морщинку или искорку в ее голубых глазах.
— А что стало с моим братом?
— Он стал вором. Он стал самым уважаемым вором. Берия назвал его королем воров и подарил жизнь. Когда на Колыме в лагерях воры и ссученные начали резать друг друга, лагерное начальство лишь потирало руки: это ведь какая экономия на питании! Но сначала резня началась в одном бараке, потом в одном лагере, а потом и во всех. Никто не мыл золото на прииске: все убивали друг друга. Пригнали войска, начались расстрелы, но золота от этого больше не стало. И тогда начальник Колымлага сам приехал к Шарманщикову: останови! На волю отпущу!
— Не надо, — ответил король воров, — мне везде воля.
Попросил только лошадь и сани, чтобы ехать по зонам. И остановил убийства. И минуты не говорил. Все разошлись по баракам. А потом пришли солдаты. Стали выявлять зачинщиков, выбирая самых уважаемых. Собрали и повели расстреливать.
— Эх ты, — крикнул один из воров Шарманщикову, — сдал нас. А говорил, что в расход никого не пустят.
Иван Иванович разделся до пояса и пошел к стене барака к остальным. Проходя мимо генерала, сказал ему:
— Только меня замочишь лично ты. И самым первым.
— Хорошо, — засмеялся генерал. Достал из кобуры «ТТ», подошел к знатному Вору, вскинул руку и нажал на курок.
Осечка.
Нажал еще раз.
Осечка.
Потом еще и еще. Восемь раз щелкал пистолет вхолостую.
— Что за ..? — сказал начальник лагеря.
Достал обойму. Осмотрел — нормальные вроде патроны. Направил пистолет на Шарманщика. Щелк! Опять выстрела нет. Посмотрел генерал на ствол, нажал на курок и упал. Пуля попала ему в переносицу, а пороховой заряд выбил оба глаза. Увидели это солдаты, попятились. А воры и вовсе на колени упали. Сели солдаты на машины, укатили, прихватив с собой труп генерала.
А резня в лагерях прекратилась. Пошли зеки золото мыть — свободу себе зарабатывать. Все вроде и хорошо, но как-то не так. Не по себе начальству, а убивать Шарманщика страшно, вдруг снова бунты начнутся.
Прилетел в Москву кто-то из Магаданского управления лагерей, его к Берии привели. Он Лаврентию Палычу все как было рассказал.
Тот посмеялся и говорит:
— Мне, что ли, на Колыму ехать? Одного Вора расстрелять не можете.
Вернулся тот начальник в Магадан, а следом телеграмма:
«Пусть живет этот Шарманщик ТЧК Пусть правит своим королевством ЗПТ лишь бы в политику не лез».
За окном яркое солнце. Что-то стучит по подоконнику. Незнакомая комната и такой яркий свет. И человек в белом халате.
— Доброе утро, синьорина графиня, — говорит врач, — как чувствуете себя?
— Голова болит и говорить больно, — отвечает Аня.
А в ушах звенит колокол.
— У Вас сотрясение мозга и, увы, сломан Ваш замечательный носик. А остальное мелочи — вывихи и ушибы. Но за красоту свою не переживайте — будет у Вас носик лучшего прежнего: из Цюриха готов приехать сам Попель. Он проведет операцию прямо здесь.
— Где я? — не понимает Анна.
— Ты у меня, внученька, — графиня Радецкая подходит к кровати.
— Бабушка, посиди рядом, — просит Аня, — у меня никогда не было бабушки, а сказки мне мама только из книжки читала.
— Ты нам сама вчера замечательную сказку рассказала, — усмехается русская княгиня и смотрит куда-то.
— Там кто-то есть? — спрашивает Аня.
— Молодой человек, — махнула рукой Радецкая, — подойдите-ка сюда.
Это, конечно, Саша. Он, конечно, улыбается. Конечно, глупо и, конечно, счастливо.
— А папа, — радуется девушка, — он здесь?
— Дядя Костя в больнице, но он скоро приедет, — отвечает Саша и смотрит почему-то на старую графиню.
Как все хорошо складывается! Скоро они соберутся все вместе и у них будет настоящая семья. А ведь есть еще дон Луиджи, Франческа и Паоло. Все они такие замечательные!
— А что с машиной? — спрашивает Аня.
— Во дворе лежит. В лепешку. А выбрасывать жалко: «бугатти» как-никак. А «БМВ» только вчера достали. Это люди Ваньки Ремешкова были — козе понятно. А тебе повезло — кожаный верх лопнул и тебя из кабриолета выбросило, а так бы…
— Ступай отсюда, говорун! — кричит графиня, — не видишь, внучка устала, спать хочет.
Но она ничего не хочет. Есть только одна мечта — жить всем вместе дружно. А за окном снег — вчера выпал, а сегодня уже к вечеру растает.
Папы все нет и нет. Саша собирается в Россию. Говорит, у него там дела. Пришел прощаться и переминается с ноги на ногу.
— Если бы я не была забинтованной, то ты мог бы меня поцеловать, — смеется Анечка.
— Я и бинты могу, если разрешишь.
А кто против? Он осторожно прикасается губами к уголкам Аниных губ, и от этого становится щекотно и смешно.
— Сашенька, последняя просьба перед тем, как улетишь, — просит девушка, — у меня друг детства в Хайфе живет. Ты его легко найдешь: у него фамилия, редкая для Израиля, — Иванов. Запомни: Денис Иванов. Пусть прилетит сюда — только он сможет починить «бугатти»; жаль машину: она ведь мне жизнь спасла.
Саша спешит. Приносит в спальню новый телевизор, прощается, хочет что-то сказать, но девушка смеется:
— Ладно уж, целуй, а то навечно здесь останешься.
— Неплохо бы, — отвечает молодой человек.
Чмокнул в бинт и помчался.
А дон Луиджи никуда уезжать не собирается. Он поселился в доме графини. Ест борщи и пьет квас в неимоверных количествах, отчего у него в животе постоянно урчит. Он по-прежнему зовет Анну доченькой, а она его папой, и обоим весело. Анечка играет с ним в покер, и синьор Оливетти мухлюет постоянно, чтобы проиграть. Девушка проверяет его сброс.
— Папуля, так дело не пойдет. Ты четыре туза сбросил, мне поддаваться не надо!
— Это были тузы? — бьет себя по лбу дон Луиджи, при этом в животе у него урчит квас, — а я-то, старый слепой дурак, думал, что это шваль всякая.
Но играть постоянно в карты — с ума сойти можно, и потому они вдвоем смотрят новости по телеку.
— Сообщение на криминальную тему, — говорит диктор, — вчера в своей резиденции был найден убитым синьор Римини. Никто из прислуги и многочисленной охраны не знает, как это произошло. Тело было обнаружено в бассейне, но причиной смерти явилось не утопление, а сильный удар тяжелым предметом в подбородок снизу, от которого у синьора Римини хрустнули шейные позвонки, а височная кость вонзилась в мозг. Кто убийца или убийцы, неизвестно, так же как и мотив преступления. Но вполне вероятно, что оно связано с коммерческой деятельностью известного бизнесмена. В последнее время его дела пошли в гору, оборот его корпорации вырос более чем втрое. Кстати, главный налоговый инспектор республики начал расследование деятельности «Римини бразерс» и в ближайшее время готов будет возбудить уголовное дело по многочисленным фактам сокрытия налогов. Наши источники сообщают также, что покойный был главой одной из самых могущественных мафиозных семей северо-запада Италии.
— Как в песне, — удивился дон Луиджи и объяснил, — я недавно песню одну слышал: там про подлеца Римини и про бассейн. Удивительное совпадение — не правда ли, доченька?
— Да, — кивнула Анна.
А сердце ее заныло. Где же ты, старый вор Шарманщик? Почему не приезжаешь? Тревога не дает заснуть, а если и приходит сон, то он страшен — иссеченное саблями женское тело и мальчик с татуировкой на спине, растворяющийся в пространстве.
— Бабушка, не уходи, посиди еще немного. Я не могу спать: вижу картину, на которой трехглазый людоед, убитая девушка, поезд в крови…
— И мальчик с клеймом.
— Откуда ты знаешь?
— Просто ты, деточка, увидела картину, которая висела в этой комнате. Тебя Паоло нашел на земле. Машина вдребезги, а ты живая лежишь. Он тебя скорее в машину и ко мне. Вносим тебя в эту комнату, ты глаза открыла, взглянула на картину, закричала страшно и сознание потеряла. Я велела мазню снять и в чулан отнести. Завтра же скажу, чтобы сожгли в камине, хоть какая-то польза.
— А откуда картина?
— Да жил тут у меня в тридцать седьмом один испанский художник. Сбежал от гражданской войны. У него там друга расстреляли. Поэта. Фалангисты решили, что он красный, а он — на самом деле красным не был, разве что голубым. Но поэт замечательный. Тото его стихи читал и плакал. Любил его и ненавидел за талант, потому что себя считал гением. Испанца мне этого жена его привезла. Она русская была. Галой звали. Мы с ней еще в двадцатых в Париже и в Ницце виделись, а потом они ко мне сюда нагрянули. Смешной этот Тото: усищи тонкие и длинные, как у таракана. Как-то вечером исчезли на первом этаже: он с меня набросок делает, а Гала вдруг стала рассказывать про гражданскую войну в