ни быстрый взгляд не оживляли этого деревянного лица. Она обошла всех присутствующих, напоминая своими движениями механических заводных кукол с их негнущейся тонкой талией и выпуклыми фарфоровыми бледно-голубыми глазами.
Император шел рядом с ней и шепотом подсказывал, что сказать тем дамам, которых он хотел отличить. Когда очередь дошла до меня и дежурная дама представила меня императрице, я отлично расслышала слова, которые прошептал Наполеон: «Полна грации». Императрица повторила эти слова таким сухим тоном и с таким сильным немецким акцентом, что это не доставило мне никакого удовольствия.
Двор, полный великолепия издали, при ближайшем знакомстве сильно проигрывал. В нем была заметна какая-то дисгармония, лишавшая его того величественного и блестящего вида, который всякий вправе был от него ожидать. Рядом с самыми элегантными и богато одетыми дамами стояли жены маршалов, не привыкшие носить придворные платья. Почти то же самое можно было сказать и об их мужьях: их шитые золотом мундиры, такие блестящие и роскошные на военных смотрах и на полях битв, здесь, при дворе, составляли неприятный контраст с их грубыми манерами. Между ними и представителями старой аристократии, которые уже присоединились к новому правительству, явно наблюдалось резкое противоречие. Казалось, присутствуешь на репетиции, где актеры заняты примеркой костюмов и первым разучиванием ролей. Эта странная неразбериха могла бы вызвать смех, если бы главное действующее лицо ее не внушало того уважения и страха, которые заставляли забыть о смехе.
Сестры Наполеона совершенно не походили друг на друга.
Элиза, великая герцогиня Тосканская, напоминала брата чертами лица, но гораздо более мягкими. Говорили, что у нее недюжинный ум и сильный характер, но я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь рассказывал о каком-нибудь ее выдающемся поступке или остроумном словечке. Великие люди всегда окружены эхом, готовым повторить все, что исходит от них замечательного, а молчание есть своего рода отрицание, поэтому я осталась к ней совершенно равнодушна.
Принцесса Полина Боргезе представляла собой тот тип классической красоты, которую мы видим в греческих статуях. Несмотря на разрушительное действие времени, вечером и при помощи некоторого искусства она еще умела очаровывать, и ни одна женщина не осмелилась бы оспаривать у нее яблока, которое присудил ей Канова за красоту, как ходили слухи, после тщательного осмотра ее прелестей без покрывала.
Самые тонкие и правильные черты лица соединялись в Полине с удивительными формами, которыми слишком многие имели случай восхищаться. Благодаря ее прелестной внешности никто не обращал внимания на ум принцессы, и ее любовные приключения служили темой для бесконечных разговоров.
Самая младшая из трех сестер – Каролина, королева Неаполитанская, далеко не отличалась классической красотой, как ее сестра, но обладала гораздо более подвижным личиком, ослепительным цветом лица, какой бывает только у блондинок, безукоризненной фигурой и изящными ручками, а кроме того, не будучи знатного происхождения, отличалась царственной осанкой. Глядя на нее, можно было сказать, что она родилась совершенно готовой занять предназначенное ей судьбой место. Что же касается ее ума, то достаточно привести слова Талейрана, который говорил, что эта головка хорошенькой женщины покоится на плечах государственного мужа.
Не было ничего удивительного в том, что император на ней остановил выбор для встречи своей невесты, но, вследствие огромной разницы, существовавшей между Марией Луизой и Каролиной, они никогда не смогли ни понять, ни полюбить друг друга.
Гортензии, голландской королевы, и ее belle-soeur[34], жены итальянского вице-короля, не было тогда в Париже: они уехали спустя несколько дней после моего прибытия. И теперь я наконец могла отдохнуть.
Моя тетка, воспользовавшись тем, что я свободна, повезла меня к Талейрану, верной рабой которого состояла уже около четверти века. Задержанный при дворе по службе, Талейран не мог сам встретить нас и приказал извиниться перед нами. Это было вполне естественно, и никто не подумал обидеться, но нам показалось очень странным, когда, войдя в салон, мы никого, кроме придворной дамы принцессы, не встретили, причем она заявила, что ее высочество, соблазнившись солнечным днем, только что отправилась проехаться по Булонскому лесу. Гости прибывали друг за другом, и, таким образом, все мы, предупрежденные дамой, принимавшей гостей в отсутствии хозяйки дома, должны были ожидать ее более часа.
По возвращении она даже не сочла нужным извиниться и, как бы опасаясь излишней вежливостью уронить свое достоинство, вошла с величественным видом и как ни в чем не бывало стала разговаривать о погоде. Впоследствии я избегала встречаться с ней – дерзкие принцессы не в моем вкусе, особенно когда они еще и выскочки. А госпожа Талейран, которую весь Париж знал под именем madam Grand, представляла собой полное ничтожество, и этого не могло скрыть даже ее высокое положение: ее глупые выражения стали притчей во языцех так же, как и остроты ее мужа.
В это время ей было по меньшей мере шестьдесят лет, тем не менее находились льстецы, уверявшие ее, что она прелестна, поэтому она носила прически, украшенные цветами. Когда Талейран садился играть в карты или когда его не было дома, в салоне царила смертельная скука, подобную которой я редко где-либо еще испытывала. Большинство гостей, посещавших обычно этот дом, были люди умные, но принцесса присоединяла к своей глупости еще претензии на величие и стремление к поддержанию этикета, и это было уже окончательно невыносимо. Поэтому все, кто был независим и не имел с принцем никаких деловых сношений, посещали его лишь в том случае, если были уверены, что он дома один.
Почти каждую неделю общество Талейрана собиралось у моей тетки, где мне было не веселее. Она приглашала к себе по очереди то знатных соотечественников, то иностранцев. Ее дом был в Париже в большой моде. Трудно выразить, как неприятно я была поражена, когда увидела, что все развлечения в ее салоне сводились к игре в карты, причем игра велась на баснословно крупные суммы. Банк держали какие-то неизвестные люди, с которыми никто не заговаривал, а они раскладывали свои богатства, чтобы соблазнять посетителей. Казалось, к ним боялись прикоснуться, обращались с ними как с париями, не спуская подозрительных взглядов с их рук.
Во всем этом было что-то дьявольское, здесь царила исключительно любовь к наживе.
Все здесь мне было противно: и напряженные, угрюмые лица игроков, и застывшие позы, и банкометы, и тишина в салоне, где часто в одну ночь проигрывалось состояние целой семьи. Я не могла удержаться, чтобы не высказать своего удивления и, может быть, наивного негодования по поводу всего виденного мной, но тетка холодно ответила мне, что сразу видно, что я приехала издалека, что подобные развлечения приняты повсюду и что принц после тяжелых трудов развлекается у нее, так как высокое положение запрещает ему развлекаться у себя дома.
За этим противным зеленым столом я впервые встретила старую герцогиню де Люинь. Напоминая по внешности жандарма, одетая необычайно вульгарно, она играла с бешеной страстью, громко кричала, хохотала во все горло, возражала с необыкновенной грубостью – и все это приписывалось ее оригинальности, даже было принято восторгаться благородством, твердостью ее характера и стойкостью ее убеждений. Но что касается меня, я так и не смогла привыкнуть к ее мужской внешности и тону гвардейского солдата.
О мой милый салон принца де Линя, сколько раз я вспоминала здесь тебя! Там свет не заливал скромного маленького салона, незатейливый ужин не мог сравниться с роскошными, но скучными пирами этих сибаритов, а сколько остроумия, милой и простодушной веселости царило за скудной трапезой этого отшельника!
Празднества
Праздник в Нейи у принцессы Боргезе – Замок Шенбрунн – Волнение Марии Луизы – Бал у австрийского посланника
Принцесса Полина первой устроила праздник в честь новобрачных.
Был май. Нейи, где она жила, казалось, покрылся ковром из цветов, чтобы достойным образом принять всю эту блестящую толпу, собравшуюся для торжеств со всех концов земного шара.
Экипажи должны были останавливаться перед зрительной залой, устроенной как бы по мановению волшебного жезла. Легкие воздушные галереи, ступеньки из газона, украшенные цветочными гирляндами с порхающими по ним хорошенькими женщинами, звездное небо – вся эта фантастическая картина своей поэтичностью заставляла вспоминать сады Армиды.
Молодая императрица, вообще никогда ничем не восторгавшаяся, войдя в зал, где ее ждали собравшиеся, не могла удержаться от легкого восклицания, а император нежно поблагодарил сестру и выразил свое восхищение и удовольствие. Лучшие артисты Французского театра сыграли пьесу, которую никто не слушал, а знаменитейшие танцовщики исполнили балет, который никто не смотрел: казалось, нужны были золотые арфы и небесная музыка, чтобы обратить на себя внимание столь блестящего общества!
По окончании спектакля Полина взяла под руку свою невестку, и весь императорский кортеж в сопровождении приглашенных направился к бальной зале через парк, освещенный тысячами лампионов, скрытых в изгороди из цветов, аромат которых наполнял воздух.
Рассыпанные по всему парку оркестры, изображая горное эхо, один за другим исполняли прелестные пьесы, и их чудные мелодии производили необычайный эффект.
Пока мы шли по парку, восхитительные зрелища сменялись одно за другим. Перед нами открывался то изящный храм, где Амур, застигнутый грациями, пробуждался от сна, то суровое убежище отшельника, где вернувшиеся из Палестины пилигримы просили приюта. Отшельник открывал маленькую решетчатую дверцу сельской часовни, и начиналось пение.
Все самые талантливые артисты принимали участие в этом празднестве: роли граций исполнялись оперными артистками, а пилигримов – учениками консерватории. И пение, и танцы восхваляли добродетели государыни и выражали радость по поводу ее приезда. Амур поднес ей венок из роз, похищенный у граций, а трубадуры исполнили романсы, полные всевозможных пожеланий и похвал.