Тринадцатого апреля 1813 года польская армия получила приказ к выступлению. Она прошла Богемию и сосредоточилась в Циттау, в Саксонии. Спустя много лет, по дороге в Карлсбад, проезжая через эту прекрасную страну, я имела счастье убедиться, с какой любовью и почитанием относятся здесь к памяти князя Понятовского.
Лето 1813 года стало свидетелем последних чудес гения Наполеона. Солнце Аустерлица еще освещало битвы при Лютцене и Бауцене, но поражение при Лейпциге уже подало сигнал к падению колосса. Император встретился с князем Понятовским в Делице. Ознакомившись со всеми пунктами, откуда можно было ждать нападения неприятеля, он поручил полякам защиту самого важного из них. В продолжение всего 16 октября они удерживали позицию, хотя в их распоряжении было гораздо меньше сил, чем у неприятеля.
За дело при Делице Понятовский получил маршальский жезл. Девятнадцатого вечером его вызвали к императору.
– Князь, – обратился к нему Наполеон, – вы будете защищать южное предместье и прикрывать отступление.
– Государь, у меня осталось очень мало солдат, – ответил Понятовский, с трудом скрывая печаль: накануне у него погибли три четверти солдат.
– Ничего! Семь тысяч поляков под вашим начальством стоят целого корпуса.
– Государь, мы все готовы умереть.
Поляки проявили чудеса храбрости. Одна группа, избегая неприятеля, погибла от взрыва Лейпцигского моста. Их герой-полководец, не желая попасть в плен, бросился в Ольстер и, так как не умел плавать, а одна рука была на перевязи, исчез в волнах этой маленькой речушки, вздувшейся от осенних дождей.
«Бог мне поручил честь поляков, Богу я и отдаю ее», – были последние слова Понятовского, и они как нельзя лучше выражают величественную и простую историю всей его жизни.
В продолжение нескольких дней мы ничего не знали об этой страшной катастрофе, переполнившей чашу наших страданий. Русские, новые хозяева Варшавы, скрывали подробности боя, но мы скоро узнали эту ужасную новость, и она произвела на нас такое потрясающее впечатление, как будто под нами разверзлась земля. Страна находилась во власти неприятеля, армия была уничтожена, все средства исчерпаны. Скромное герцогство Варшавское, которое когда-то казалось недостаточной наградой нашим чаяниям и усилиям, стало теперь предметом вечных сожалений.
Наполеону было очень трудно найти замену князю Понятовскому, но он не хотел распускать остатки польской армии, рассчитывая при случае ими воспользоваться.
Его выбор пал на князя Сулковского, отличившегося еще в Египте, где он обратил на себя внимание
Наполеона и приобрел его расположение. Выбор оказался неудачным. Сулковский хотя и отличался храбростью, но не имел ни характера, ни способностей государственного человека. Утомленный долгой и неудачной кампанией, притом совсем нечестолюбивый, он думал только о том, как бы скорее вернуться к жене, которую обожал, совсем не старался поддерживать в солдатах боевой дух и, чувствуя себя не на высоте положения, в конце концов подал в отставку.
Командование армией поручили тогда Домбровскому, который когда-то организовал первые легионы в Италии. Он перешел Рейн у Майнца и остановился в Седане со своим весьма многочисленным отрядом. Генерал де Флао, адъютант императора, получил приказ догнать его для укомплектования кадров. С большим трудом удалось сформировать три полка кавалерии, командование которыми принял на себя граф Пак, а Домбровский, уже больной и старый, остался в Седане для реорганизации пехотного корпуса.
Храбрый граф Пак, вследствие тяжелого ранения при Краоне, должен был покинуть армию, а тем временем Винценты Красинский по декрету, подписанному 4 апреля 1814 года в Фонтенбло, добился поста генерал-аншефа польской армии.
Тщетно наши соотечественники ходатайствовали о милости – разрешить им следовать за Наполеоном в изгнание. Тронутый их преданностью в то время, когда всё кругом, казалось, было полно измены, Наполеон выбрал тридцать поляков, которые под начальством Жермановского отправились на Эльбу.
Беспристрастие есть печальный долг каждого пишущего мемуары, когда приходится обнаруживать рядом с деяниями, достойными похвалы, также человеческие ошибки и гнусности.
Вообще характер поляков представляет собой смесь крайностей: с одной стороны – патриотизм, благородство, необыкновенное бескорыстие, а с другой – бахвальство, самолюбие и безудержное тщеславие. Красинский отличался последними качествами: самолюбивый без благородства, лживый, льстивый низкопоклонник по натуре и склонностям, он не останавливался ни перед чем для достижения своих личных целей. Желая сойти за знатного вельможу, покровителя искусств, он заказал Верне картину, изображавшую битву при Сомосьерре, и имел смелость приказать художнику поместить на картине и свой собственный портрет, хотя всем было хорошо известно, что он не принимал участия в этой битве.
Быть может, современники и простили бы ему его недостатки, но после падения Наполеона он перешел на сторону Александра, сделавшись русским, как перед тем сделался французом. В дела, касавшиеся его родины, он внес такое «рвение», что заслужил от писателя Немцевича прозвище «доброволец низости». Судьба оказала ему милость, которая могла бы его реабилитировать во мнении сограждан, если бы он сумел ею воспользоваться, но непреодолимая склонность к интригам и желание возвыситься во что бы то ни стало увлекли его на путь, где он заслужил одно лишь презрение.
Император Александр поручил ему отвести в Польшу остатки нашей армии и перевезти из Лейпцига останки князя Понятовского. Исполнив это поручение, Красинский должен был удалиться, жить воспоминаниями и ожидать событий.
Говоря о перенесении дорогого праха, я должна мысленно сосредоточиться на этом моменте.
Как только показалась погребальная процессия с прахом князя, дорогу заполнили толпы народа, бежавшие навстречу тому, кого считали хранителем национальной славы. Представители духовенства вышли к городской заставе с большой пышностью и, приняв тело, перенесли его на погребальную колесницу, покрытую горностаевой мантией и украшенную регалиями и гербами. С перевернутыми прикладами за печальной колесницей в мрачном молчании следовали войска.
Вдруг, совершенно неожиданно, не спрашивая разрешения у начальников, солдаты бросились к лошадям, распрягли их и сами повезли гроб. Так шествие достигло храма Святого Креста, где солдаты передали дорогие останки на руки генералам, которые поставили прах в подземную часовню, откуда его должны были перевезти в Краков, в собор, где погребены наши короли и великие люди.
С этого дня каждое утро в храме собирались толпы народа и с благоговением слушали заупокойную обедню, совершавшуюся ежедневно у гроба покойного князя, и я не раз видела старых солдат, плакавших на ступеньках траурного катафалка.
Моя траурная карета следовала шагом за печальной процессией среди этой огромной толпы, горе которой я лучше, чем кто-либо другой, понимала и разделяла. Мои дети также присутствовали при этой печальной церемонии, и мне казалось, что я исполняю последний долг, запечатлевая в их юношеском воображении это скорбное зрелище, так как хотела, чтобы они никогда не забывали, какая слава окружает того, кто жил и умер так, как Понятовский.
Часть пятаяРусские в Варшаве
Костюшко и Александр (1815)
Переписка Александра и Костюшко в 1814 году – Курган – Совет министров – Новосильцев – Чубук господина Ланского
Находясь у родителей мужа и занимаясь воспитанием троих детей, я снова, полная печали, принимаюсь за изложение событий, случившихся в Польше после отречения Наполеона.
Император Александр объявил, что принимает наше отечество под свое непосредственное покровительство. Во время пребывания в Париже он проявил по отношению к полякам самое лестное внимание.
Узнав об этом, генерал Костюшко счел своим долгом обратиться к русскому императору со следующим письмом:
«Государь! Если я из своего скромного убежища осмеливаюсь обратиться к великому монарху, объявившему себя покровителем человечества, то только потому, что мне хорошо известно его великодушие. Я начинаю с прошения у Вашего Величества трех милостей. Во-первых, даровать полякам общую амнистию без всяких ограничений и признать свободу за теми крестьянами, которые рассеяны в иностранных армиях, как только они возвратятся на родину. Во-вторых, провозгласить Ваше Величество королем польским, ввести конституцию, аналогичную той, которая существует в Англии, и учредить на казенный счет школы для образования крестьян. В-третьих, уничтожить крепостную зависимость крестьян в течение десяти лет и предоставить им права собственности на землю, которой они пользуются.
Если мои мольбы будут услышаны, я приду сам, несмотря на свою болезнь, с благодарностью броситься к ногам Вашего Величества и воздать почтение и преданность моему государю.
Если мои слабые способности могут еще принести некоторую пользу, я тотчас же отправлюсь к своим соотечественникам, дабы верно служить отечеству и моему государю.
Костюшко, Бервиль, 9 апреля 1814».
Александр ответил на это письмо 3 мая. Очень искусный в деле политического кокетства, он намеренно выбрал для ответа день, особый для поляков по воспоминаниям, дабы придать еще больше блеска своим обещаниям и овладеть личным расположением Костюшко. Вот его ответ:
«С чувством большого удовольствия отвечаю, генерал, на ваше письмо. Ваши самые заветные желания исполнены. С помощью Всемогущего я надеюсь восстановить храбрую и почтенную нацию, к которой вы принадлежите. Я дал в этом торжественное обязательство, и благосостояние вашей родины всегда занимало мои мысли: только одни политические обстоятельства препятствовали исполнению моих намерений. Этих препятствий более не существует: они устранены двумя годами страшной и славной борьбы. Еще немного времени, и поляки получат обратно свою родину, свое имя, а я буду иметь счастье доказать им, что тот, кого они считали своим врагом, предав забвению прошлое, теперь осуществит их желания. Как бы я был рад иметь вас, генерал, своим помощником. Ваше имя, характер, способности были бы моей лучшей поддержкой.