Все остальные министры были людьми выдающегося ума и серьезного образования, а их патриотизм и незапятнанное прошлое вызывали самые радужные надежды во всей нации, которая могла лишь приветствовать выбор Александра. Но, к несчастью, подобно Наполеону, он нашел необходимым назначить для наблюдения за действиями польского правительства своего представителя под именем императорского комиссара и, что хуже всего, назначил на этот важный пост Новосильцева.
Его роль, в сущности, сводилась к тому, чтобы облегчить сношения между Польшей и Россией, но благодаря своей хитрости и ловкости он втерся в Совет и знал все, что там происходило.
Как ни была ничтожна та свобода, которой добилась Польша, все же русская партия питала к ней скрытую зависть, и Новосильцев, тайный агент этой партии, поставил себе задачу подготовить разрыв между императором и Польшей.
Назначение наместника стало первым актом, задевшим общественное мнение. Трудно было найти на этот пост более достойного человека, чем князь Чарторижский. Близкий друг императора, посвященный во все политические тайны, известный своими гражданскими добродетелями, обширным образованием и бескорыстием, князь Чарторижский соединял в своем лице все качества достойного представителя государя. Вероятно, таково и было первоначальное намерение Александра, но, поддавшись с первого же дня гибельному влиянию, он пожертвовал другом предубеждениям своего брата. Само собой разумеется, что Чарторижский никогда не сделался бы орудием в руках деспотической власти и не действовал бы как великий князь, который не подчинялся тому или другому порядку вещей только потому, что не понимал его.
Князь Чарторижский сохранил за собой только место в Сенате, потеряв всякое непосредственное влияние на дела. Кроме того, он остался попечителем Виленского университета, и этот незначительный пост сделал его arbitre suprem народного просвещения: восемь миллионов поляков и русских в продолжение многих лет были обязаны ему самым тщательным воспитанием, основанным на развитии благороднейших чувств.
Константин с подозрением относился к тем, кто своей знатностью был обязан исключительно времени. Он никогда не мог скрыть своей неприязни к знатным польским фамилиям и потому внушил императору, что на пост наместника необходимо выбрать преданного России скромного военного, который беспрекословно исполнял бы все отданные ему приказания.
Выбор пал на дряхлого бесхарактерного старика, лишенного всякого понятия об управлении, но зато его преданность заранее обеспечивала беспрекословное послушание династии: вполне заслуженно говорили, что полученный пост выше его способностей, но как награда – ниже его заслуг.
Выскочка из солдат, выведенный в люди бесчестным Браницким, Зайончек последовал за Бонапартом в Египет, но ничем не выделился среди других офицеров. Вернувшись в Польшу, он снова вступил в армию, преобразованную Наполеоном; при отступлении из Москвы лишился ноги, и это несколько смягчило оскорбительные слухи о его двуличном поведении во время Войны за независимость.
Его жена заслуживает занять место в моих воспоминаниях, и если история не занесет ее на свои страницы, то все, кто знали ее близко, подобно мне, должны по справедливости упомянуть о достоинстве, с которым она держалась на своем высоком посту.
Она оказывала на своего мужа огромное влияние, постоянно борясь с раболепством, с которым он исполнял самые незаконные распоряжения, нарушая при всяком случае конституцию и открыто заявляя, что всем обязан императору Александру и служит теперь ему с тем же усердием и преданностью, с какой раньше служил Наполеону.
Эта беспрерывная борьба часто разражалась жестокими семейными бурями. Госпожа Зайончек, изгнанная в одну дверь, врывалась в другую и говорила мужу слова, которых никто другой не решился бы сказать и которые не всегда оставались без внимания.
Отличаясь тактом и развитым чувством меры, она держала себя знатной дамой со знатными, с нами же была очень скромна. Внезапное возвышение ни в чем не изменило ее привычек и отношения к людям. Происходя из простой семьи, она сохранила связи со своими родственниками; не отказываясь от них, она тем не менее никогда не выдвигала их.
Благородная и бескорыстная, госпожа Зайончек гораздо более заботилась о репутации своего мужа, чем о личных выгодах, которые в ее положении были столь соблазнительны. Легкомысленная в своих склонностях, стойкая в чувствах и мнениях, она представляла странную смесь женской пустоты и кокетства с необычайной твердостью и благородством характера.
Наполовину министр, наполовину Нинон (но без ее известности), она с увлечением занималась туалетами и, несмотря на свои шестьдесят лет, нередко заводила любовные интрижки, никогда, однако, не упуская случая оказать услугу своему мужу.
Вдовствующая императрица, чрезвычайно строгая в соблюдении приличий, во время пребывания в Варшаве приняла ее чрезвычайно милостиво и даже благодарила за то, что она воспротивилась настояниям великого князя и отказалась ввести в свет его любовницу-француженку, которая по своему происхождению не могла рассчитывать на благосклонный прием в салонах.
Вот как все это произошло.
У наместника назначен был большой бал, и Новосильцев, всегда очень любезный, взялся достать пригласительный билет для любовницы великого князя госпожи Фридрихе. К счастью, госпожа Зайончек вошла в кабинет мужа как раз в тот момент, когда они обсуждали этот вопрос, и, видя, что муж склоняется к доводам Новосильцева, заявила, что если он исполнит подобную неприличную просьбу, то она скажется больной и не придет на бал, разве что великий князь пошлет ей письменный приказ с собственноручной подписью, дабы она могла потом оправдаться на балу перед дамами.
Галантный Меркурий ретировался ни с чем, а госпожа Зайончек выслушала все упреки мужа, предсказывавшего ей всевозможные несчастья, но оказалось совсем наоборот: ее настойчивость в этом деле скоро стала известна не только в Варшаве, но и в Петербурге, и доставила ей всеобщее уважение.
Великий князь не без досады подчинился, так как прекрасно понимал все неприличие своего намерения. Он сильнее, чем кто-либо другой, чувствовал, на чьей стороне правда, но слишком слабохарактерный, чтобы отказать в чем-либо своей любовнице, рассчитывал на трусливую снисходительность наместника и совсем не предвидел, что его жена выставит такое непреодолимое препятствие. Слишком хитрый, чтобы сразу проявить свое злопамятство, он стал готовить свою месть медленно.
Спустя некоторое время после вышеописанного случая город давал в честь Константина бал, на котором госпожа Зайончек должна была принимать гостей. Как и следовало ожидать, госпожа Фридрихе не была приглашена.
Стоя посреди залы, великий князь не скрывал своего дурного настроения.
Согласно существовавшему обычаю, дама, принимавшая гостей, уделяла свое главное внимание тому, в честь кого давался бал. Но тщетно хозяйка праздника выбирала различные темы для разговора, стараясь развлечь великого князя. Обычно разговорчивый, на этот раз он отвечал односложно. Вдруг он подносит к глазам лорнет и начинает самым тщательным образом рассматривать бальный туалет своей визави, красоте и изяществу которого могла бы позавидовать молодая девушка.
Улыбка Константина не обещала ничего хорошего. Госпожа Зайончек, от внимания которой никогда ничто не ускользало, насторожилась, но сделала вид, что совсем не замечает внимания, с которым он ее рассматривает. Час мести настал, и избежать его ей не удалось.
– Вам все еще будто пятнадцать лет, возраст цветов и любви, – сказал князь, рассматривая ее в лорнет с головы до ног.
– Ваше высочество прикажете мне удалиться? – произнесла госпожа Зайончек, сопровождая эти слова движением, показывающим, что она хоть сейчас готова уехать с бала.
Эта спокойная угроза застала великого князя врасплох и так смутила, что он неуклюже стал извиняться, и на этот раз насмешники не были на его стороне.
Брак великого князя Константина (1820)
Сейм 1818 года – Роль великого князя Константина – Статуя князя Иосифа Понятовского – Госпожа Бронин – Жанна Грудзинская – Госпожа Фридрихе – Свадьба – Разлад – Клавикорды, подаренные супруге великого князя – Госпожа Вейс – Княгиня Ловин
В знаменательный день 17 марта 1818 года открылся сейм. С восхищением и удивлением услышала Европа речь свободолюбивого монарха: Александр даровал небольшой группе своих подданных либеральные учреждения. «С Божьей помощью, – сказал он, – я намерен распространить эти благодетельные учреждения на все страны, которые Провидению угодно было доверить моим заботам».
Не только Польше, но и России было обещано дарование впоследствии конституционных свобод.
Нация с полным доверием ожидала, что будет призвана к осуществлению своих прав, но тут оказалось, что намерения императора уже кто-то успел извратить. Три самых главных пункта конституции были изменены так:
1. Право лишения личной свободы, если того требует благо страны.
2. Бюджет только в том случае подлежит обсуждению палат, если государь усмотрит в этом надобность.
3. Цензура сохранена.
Но как бы то ни было, речь, произнесенная императором при открытии сейма, была сплошной апологией конституционного образа правления. Все газеты вознесли до небес великодушного монарха, подавшего такой прекрасный пример другим государям. Особенно надеялись, что в Германии, стране, более нас подготовленной, будет введена подобная реформа.
Председателем сейма назначили генерала Красинского, так же преданного России, как и Зайончек, но имевшего перед ним преимущества благодаря своему происхождению и некоторой военной репутации, с грехом пополам приобретенной во время Наполеоновских войн.
Одним из интереснейших явлений этого сейма стала роль, которую выбрал себе великий князь Константин. По хартии, как принц крови, он имел право заседать в Сенате, но пожелал быть депутатом, избранным от Пражского предместья. Неизвестно, что руководило им: хотел ли он с самого начала показать свое пренебрежение к установленным правилам, или, любя всевозможные неожиданности, проявил обычную странность своего характера, но, как бы то ни было, с согласия августейшего брата Константин был избран на новый пост. Император со свойственной ему проницательностью предвидел, что грозная фигура брата будет смущать ораторов и удерживать их от опасных патриотических взрывов.