Княгиня Чарторижская очень любила рассказывать об императоре Иосифе II, которого имела случай узнать ближе. Несчастная Мария-Антуанетта, удостоив ее своей дружбой, поручила ей при удобном случае тайно передать письмо брату, так как за каждым ее шагом тщательно следили. Княгиня с готовностью взялась исполнить это щекотливое поручение. Однажды, говоря обо всех возможных случайностях революции, которая уже надвигалась, император Иосиф, как бы охваченный предчувствием, воскликнул: «Так все будет до тех пор, пока не явится гениальный человек, который завладеет властью и восстановит порядок! Что же касается моей сестры, то мне кажется, что ее положение, к несчастью, безнадежно, и я очень боюсь, что она станет жертвой своей неосторожности и слабохарактерности своего мужа».
Иосиф II был одним из остроумнейших людей своего времени. Он любил общество и охотно вступал в разговор. В его ближнем круге было несколько любезных дам, среди которых княгиня Чарторижская заняла видное место. Нам же достались ее воспоминания.
Однажды в конце обеда она рассказала нам интересный анекдот о князе Каунице, с которым была лично знакома. Князь, между прочим, отличался необычайной наглостью. Имея прекрасные зубы, он чистил их тут же, за обеденным столом, не стесняясь присутствия остальных гостей. Как только убирали со стола, лакей ставил перед ним зеркало, чашку и щетки, и князь начинал свой утренний туалет, как будто был один в своей уборной, между тем как гости ожидали, когда он кончит, чтобы подняться из-за стола.
Не скрывая своего удивления, я спросила княгиню, неужели и она ждала конца этой церемонии. «Увы, да, – отвечала она. – В первый раз я так растерялась, что только на лестнице пришла в себя, но на следующих обедах уже вставала перед десертом, жалуясь на жару».
За тем же обедом присутствовал один благородный венецианец по имени Грандениго. Князь, находясь в прекрасном расположении духа, забавлялся тем, что во всеуслышание называл его grand nigaud[15] при громком смехе присутствующих. Бедный иностранец, не зная французского языка, с удивлением спросил соседа о причине столь неудержимого хохота.
– Просто его светлость любит, чтобы за столом было весело, – последовал ответ.
Но венецианец, не удовлетворенный этим ответом, задумался, не обращая внимания на предлагаемые лакеем кушанья. Князь заметив, что это нарушает течение обеда, громко сказал, обращаясь к дворецкому:
– Что ты не дашь ему хорошего тумака?
Казалось, все это происходило несколько веков назад. Конечно, князь Меттерних, занимающий теперь место князя Кауница, не позволил бы себе подобных дерзких выходок; видя его всегда необыкновенно вежливым и учтивым, даже странно допустить подобную мысль. Не скажу того же о его жене.
Мистификация (1803)
Возвращение в город – Иллюминат – Ловушка – Вечер во французском театре в Варшаве – Таинственный отъезд – Пещера предсказателя – Совещание – Черный занавес поднимается – Видение – Ужин – Объяснение загадки – Князь Радзивилл – Тревога свекрови – Рождение наследника – Натолин
Зимой мы вернулись в Варшаву и заняли дом родителей моего мужа. В скором времени в Варшаву приехала моя мать, чтобы присутствовать при родах, и поселилась в своем доме.
Я уже говорила, что любила все чудесное, и мое воображение находило большое удовольствие во всем необыкновенном. Зная, что мой свекор масон и посещает знаменитую в Варшаве ложу Великого Востока, я возымела страстное желание проникнуть в тайны моголов, которым придавала огромное значение. Я сгорала от любопытства и в то же время дрожала от страха, когда рассказывали, что дорога туда идет среди мрака и пламени, что там есть окна, через которые заставляют бросаться в пропасть, велят ходить по гвоздям и т. д.
Тщетно пыталась я выведать эти тайны у свекра: он только смеялся надо мной и по-прежнему оставался непроницаемым, что меня очень огорчало. Вдруг я стала замечать, что он, прежде такой разговорчивый и общительный, сделался озабочен, тревожен и рассеян, часто опаздывал к обеду, а иногда даже и совсем не являлся. По-видимому, моя свекровь знала причину его отлучек, потому что ничуть не беспокоилась, но молчала. Я стала расспрашивать мужа. От него тоже не укрылась озабоченность отца, но он уверил меня, что совсем не знает ее причины.
Так прошло некоторое время, а любопытство мое все возрастало. Наконец в один прекрасный день свекровь по секрету сообщила, что по случаю приезда одного знаменитого иллюмината происходят тайные собрания, которыми с каждым днем все более и более увлекается мой свекор, и что она боится, как бы эти собрания не были раскрыты. Она велела мне строго хранить эту тайну и взяла с меня обещание ничего не говорить мужу, чтобы не возбуждать в нем беспокойства. Я не буду здесь разбирать, хорошо она поступила или дурно, заставив меня иметь тайны от мужа. Вопрос щекотливый, но, признаюсь, мне стоило большого труда не сказать ему ничего о том, что меня исключительно тогда занимало.
Обладая слабым здоровьем, мой свекор должен был вести очень размеренную жизнь, поэтому ежедневно, приблизительно в одно и то же время, совершал прогулку в закрытой карете. Я часто его сопровождала, потому что в моем положении необходимо было движение, а время года не позволяло совершать пешие прогулки. Однажды утром, когда мы уехали дальше обычного, свекор показался мне более молчаливым и задумчивым, чем всегда. Я не вытерпела и спросила его, куда он хочет меня повезти.
После нескольких незначительных слов он заметил как бы в невольном порыве воодушевления:
– Если бы вы не были так молоды и если бы я был уверен, что вы сохраните все в тайне, я открыл бы вам необычайные вещи!
Чего же еще надо было! Я просила, умоляла, клялась, и наконец он сказал, что иллюминат, знакомый с тайными науками, скрывается в одном из городских предместий.
– Во время путешествий по разным странам я повидал их немало, но ничего подобного мне не приходилось встречать до сих пор, – прибавил он.
Он сообщил мне затем, что несколько человек – все образованные люди (я их знала) – каждый вечер сходятся тайно слушать и смотреть такие необыкновенные вещи, которые, если их описать, покажутся совершенно невероятными.
Я слушала с таким жадным вниманием, что совсем не заметила, как мы приехали домой. С этого дня у меня появился новый предмет для размышлений и мечтаний.
На другой день тайна немного прояснилась. Я узнала, что при помощи денежного пожертвования[16] могу надеяться если не познакомиться со всеми чудесами, доступными лишь посвященным, то хотя бы получить разрешение переступить порог святилища. Это было даже больше того, о чем я смела мечтать: мои скромные желания ограничивались лишь тем, чтобы иметь возможность услышать что-нибудь о чудесах. Обрадованная, я побежала за деньгами, которые скопила, получив лишь полуобещание, так как сначала нужно было передать иллюминату пожертвование, которое он передаст уже от себя, и только потом получить согласие на мое испытание.
На эти предварительные переговоры ушло несколько дней, которые показались мне вечностью. Наконец свекор заявил, что меня разрешено привести, но лишь под его ответственность, что пожертвование принято и теперь я услышу и увижу то, что слышали и видели немногие. При этом известии мной овладел такой неистовый порыв радости, что свекор даже испугался. Сейчас, вспоминая пережитые волнения, я удивляюсь, как это не повредило моему здоровью.
Было условлено, что в день, назначенный для испытания, мы отправимся во французский театр, где в определенный час свекор незаметно подаст мне знак, а я, пожаловавшись на жару, отправлюсь в его сопровождении домой. При этом он посоветовал захватить с собой вуаль, так как знатная дама при любом тайном посещении не должна рисковать быть узнанной.
Все произошло, как было условлено.
В ту минуту, когда мы садились в карету, я заметила, что фонари не зажжены, а слуги без ливрей.
– Это непременное условие, – сказал свекор. – Я думаю, это вас не испугает.
И я утверждаю, что ничто не поколебало бы тогда моего мужества, так как я была в очень возбужденном состоянии.
Карета катилась страшно быстро. Таким образом мы проехали довольно значительное расстояние. Было очень холодно, окна кареты были опущены, и я не знала, по каким улицам мы едем.
Свекор сказал кучеру, чтобы он ехал туда, куда он ездит каждый вечер.
Вдруг я почувствовала, что мостовая кончилась и мы едем по мягкой дороге.
– Значит, это за городом? – спросила я.
– Ну да, конечно, ведь этот человек вынужден скрываться. Если его найдут, то немедленно арестуют. Помните же, малейшая неосторожность с вашей стороны – и нас ждет неминуемая гибель.
– О, – воскликнула я, – как бессмысленно поступают власти, преследуя так науку!
Вскоре карета снова застучала по мостовой, и мы въехали во двор. Лакей молча открыл дверцу кареты, и свекор, поспешно выйдя из экипажа, попросил меня подождать, пока не придут с огнем, так как кругом царили полная темнота и тишина. Я чувствовала себя уже не такой храброй, хотя сильное любопытство еще поддерживало мое мужество.
Свекор вернулся в сопровождении какого-то маленького человечка в черном сюртуке и с потайным фонарем в руках. Я с трудом поднялась по узкой и крутой лестнице.
«Вот как живут люди, одаренные тайными силами», – подумала я.
Ступив в маленькую, темную и холодную переднюю, наш проводник – слуга иллюмината – молча поклонился и вышел, оставив нас в полнейшей темноте.
– Теперь я должен дать условленный сигнал!
С этими словами свекор как-то особенно ударил трижды в ладоши, и через минуту мы услышали загробный голос, который произнес три слова:
– Войдите, брат мой!
Я задрожала как лист и вцепилась в руку свекра.
Мы вошли в большую темную комнату, слабо освещенную лампой под абажуром, которая стояла на столе, покрытом черным сукном. За этим столом, имевшем вид бюро, сидел, внимательно читая что-то, старик в какой-то странной одежде, скорее напоминавший жителя востока, чем европейца. Погруженный в чтение, он даже не взглянул на нас. На носу у него были огромные очки, седые волосы падали на плечи, и вся его сгорбленная и страдальческая фигура без слов говорила о продолжительных занятиях. Деревянная чернильница, череп и груда огромных фолиантов, лежавших на столе, дополняли обстановку.