– Да и у меня этого добра хватает. Советую выбрать пушку помощнее – и носить с собой. С ружьем-то по городу – да и по деревне – открыто не походишь… У меня эта надпись «УБИРАЙСЯ» из головы не выходит… С той историей ты не пересекался, с моими конкурентами тем более. Есть подозрение, что финальный акт этой пьески наш «икс» планирует здесь, в Спасовке. И решил убрать со сцены лишнего статиста – то есть тебя. Оставить меня одного. Попробовал напугать – не вышло, может продолжить то же самое – другим способом. Стоит подстраховаться.
– Газовик, конечно, сможет помочь… – сказал Кравцов с большим сомнением (не слишком всерьез, подыгрывая). – Но пока газ хорошенько подействует – раза два-три вполне рубануть можно. Разве что холостыми стрелять, с близкого расстояния… Есть у меня газовый револьвер сорок пятого калибра – так в инструкции прямо написано: выстрелы в голову с расстояния меньше метра смертельно опасны. Улетит голова – не целиком, кусками. Только вот меч – в руке – все равно длиннее…
– Все-таки не голыми руками за клинок хвататься. Сточи надфилем перегородку в стволе и купи на толкучке патроны с мелкой дробью, – посоветовал Паша. – Думаю, если что, – за такую незаконную доработку претензий не будет, учитывая обстоятельства… А я попробую узнать, как можно срочно оформить документы на боевое. Устроимся вдвоем, если надо, фиктивно на службу в охранное агентство…
Кравцов понял, что за минувшие годы законопослушность Козыря выросла. Раньше, угодив в подобную ситуацию, тот бы уже размышлял – где бы и как бы раздобыть левый, незаконный боевой ствол. Тем более что в Спасовке откопанные и восстановленные пушки кое у кого имелись – и чересчур далеко не запрятывались. Трудно жить в деревне без нагана.
Вполне можно приобрести или взять напрокат пистолет у хорошего знакомого. Впрочем, если вдруг все окажется всерьез, если Кравцов или Пашка разузнают что-то особо поганое – может дойти и до этого варианта… Подумав про это – почти уже серьезно, – Кравцов решил: идеи-фикс всегда заразны. Эта тоже.
А Козырь тем временем снова сменил тему:
– Кстати, раз так дело повернулось – можешь наш трудовой договор аннулировать в любой момент. И уехать. Я в претензии не буду. В конце концов, тут все в мои проблемы упирается, а ты, в общем-то, ни при чем.
– Нет уж. Когда мне говорят или пишут: убирайся! – с места не стронусь. Вот если бы тот дебил написал вежливо: уезжайте, пожалуйста…
Шутка не получилась. Даже тень улыбки у Паши не промелькнула.
…Когда Козырь наконец уехал (держа на переднем сиденье бюкефлинт с вложенными в стволы картечными патронами), Кравцов понял странную вещь. За долгую беседу они перебрали всевозможные меры предосторожности и противодействия неведомому противнику. Лишь об одном Пашка не заикнулся: о том, чтобы отменить завтрашний приезд сюда жены и детей. Почему?
В полночь – когда в вагончике Кравцова еще горел свет и долгий разговор с Пашей был далек от завершения – поздние прохожие, невзначай прогуливавшиеся у обнесенного оградой озера-провала, вполне могли бы заметить несколько теней, мелькнувших в лунном свете. Но прохожих не оказалось – место популярностью для прогулок при лунном свете не пользовалось. При дневном, впрочем, тоже.
Все подготовили заранее – сетку, приваренную к толстому уголку опоры, разрезали по самому краешку. Разрез прихватили в трех местах стяжками из мягкой алюминиевой проволоки, окрашенной в видах маскировки железным суриком, напоминавшим по цвету окружающую ржавчину. Заметить лазейку даже вблизи было нереально.
Даня открутил стяжки и аккуратно сложил в карман – еще пригодятся. Пролез первым и стоял у лаза, придерживая отогнутый край сетки. За ним проник на запретную территорию Васька-Пещерник, двоюродный Женькин брат, живущий в соседней Поповке. Потом девчонки – Альзира проскользнула шустрой змейкой, Женька чуть менее ловко, но тоже уверенно. А Борюсик – самый сильный и в то же время самый толстый и неуклюжий в их компании – застрял. Зацепился рубашкой за что-то остро-ржавое, шепотом ругался, отцепляя.
Наконец все пятеро оказались внутри, Даня отпустил край сетки – проход вновь стал невидим стороннему взгляду. Только после этого Даня повернулся к водоему.
Луна отражалась на зеркально-гладкой поверхности – ни рябь от ветра, ни всплески рыбы ее не нарушали. По разведданным вездесущих мальчишек, рыбы тут не водилось.
Озерцо не поражало воображение каким-то чересчур мрачным видом, но неприятное впечатление от него возникало и постепенно усиливалось все время нахождения на берегу. В чем тут дело, никто не понимал. Может, в знании того факта, что у водоема практически нет дна – вернее, находится оно на непредставимой глубине. Или давили воспоминания об утонувших? Как бы то ни было, с недавних пор переплыть озеро – особенно ночью, в темноте – стало среди спасовских подростков не менее славным подвигом, чем автограф на самой верхотуре графских руин.
Пожалуй, такое свершение считалось даже более почетным. Опасность развалин была старая и давно известная, многие поколения юных спасовцев – платя порой жизнями и здоровьем – выработали относительно безопасные методы и приемы стенолазания. Озеро появилось недавно – и закономерность появления в нем водоворотов не смог пока вычислить никто.
Порой можно было долгими неделями пялиться на ничем не возмущаемую поверхность. Но изредка вода по два-три раза на дню приходила в движение. Вращаясь, начинала медленно понижаться в самом центре водоема наклонными стенами воронки. Вращение убыстрялось, стенки становились всю круче; казалось, что водяная шахта ведет в неизмеримые глуби и – тоже казалось – что провал этот зовет, подманивает, искушает: нырни и увидишь напоследок то, что никто и никогда не видел…
Потом все заканчивалось.
Уровень воды после того ощутимо не понижался – ученые, известное дело, имели на все происходившее в озере свои глубоко научные объяснения, а среди мальчишек и девчонок ходили страшилки – сидит, дескать глубоко-глубоко жуткий и громадный Проглот-водохлеб, проголодавшись, втягивает пастью воду – затем выпускает обратно, отцедив и сожрав все живое. Никто, понятно, байкам этим всерьез не верил, разве что совсем мелкая малышня.
Сегодня компания Даньки решила переплыть озеро в полном составе. Почти в полном – еще двое под какими-то предлогами, казавшимися им вескими, отказались. И все пятеро чувствовали – прежнего единства в компании уже не будет, навсегда проляжет между ними эта черная, отражающая лунные блики вода. Может, придется им еще играть вместе – но невидимая преграда останется.
Женька скинула босоножку, макнула пальцы ноги в воду, шепотом сказала:
– Б-р-р-р…
Даня пощупал рукой – нормальная водичка, плыть можно. В безветренные дни поверхность неплохо прогревалась. Но нырять, конечно, не стоило – более глубокие слои оставались обжигающе-ледяными.
Надо понимать, Женькино «б-р-р-р» относилось не к температуре воды – к общему впечатлению от озера и их затеи.
– Не знаете, когда тут в последний раз крутило? – негромко спросил Борюсик, и голос его показался тоньше обычного.
– Недавно, – обнадежил Даня, расстегивая рубашку. – Теперь не скоро повторится.
Это было не так, никакой регулярности и закономерности в появлении водоворотов не наблюдалось – и все про то знали. Но спорить никто не стал. Сомневаться и отказываться стоило раньше.
В общем, с точки зрения статистики риск не чрезмерный. Водоворот крутился минуты две-три, не больше. К тому же появление воронки предвещали некие признаки – поверхность воды приходила в движение…
У Женьки под платьем обнаружился закрытый купальник. Альзира же, как втайне и подозревал Борюсик, собралась плыть в одних трусиках, ничего похожего на бюстгальтер она не носила – цыганские девушки, да и женщины, этой деталью туалета чаще всего пренебрегают. Борюсик почувствовал в плавках знакомое с недавних пор шевеление – и смущенно отвернулся от ее маленькой груди – сильно торчащих сосков и небольших припухлостей вокруг. Бедра и грудь Женьки были развиты больше, но именно Альзира, и никто другой, вызывала в Борюсике смутные желания… Недавно она, не смущаясь, рассказала ему в доверительном разговоре, что скоро, после первых дней, выйдет замуж – и уже знает, за кого. Борю эта перспектива не порадовала, Альзиру тоже – она имела талант к рисованию и неплохо успевала по другим предметам, хотела бы учиться дальше и поступить в художественную школу, но… Но цыганские женщины крайне редко имеют больше четырех-пяти классов образования.
Первым в воду зашел Даня. За ним – гурьбой, держась поближе друг к другу – остальные. Борюсик взял Альзиру за руку, ладошка у нее была маленькая, крепкая, с бугорками мозолей – и отчего-то очень приятная на ощупь…
Вода оказалась холоднее, чем представлялась с берега. Но выдержать можно – без риска застудиться или схватить судорогу. Даня махнул поначалу размашистыми саженками, оторвавшись от остальных, но тут же сбавил темп, поджидая.
Альзира плыла быстро, бесшумно рассекая воду. Рядом, стараясь не отстать, пыхтел и плюхал Борюсик, – и все равно помаленьку отставал. Напоминал он тюленя, которого родители-тюлени отчего-то забыли научить толком плавать.
Вася-Пещерник плыл брассом – уверенно, обстоятельно, не особо быстро, – он все и всегда делал так.
Хуже всех держалась на воде Женька – дышала, по мнению Дани, слишком торопливо и совершала массу ненужных движений. Плыла она последней. Даня пристроился рядом, как флагман, приноравливающий ход к самому медленному кораблю эскадры. Но унизить предложением помощи решил в самом крайнем случае. Он подозревал, что слегка влюблен в Женьку.
Берег, от которого они удалялись, понемногу исчез в темноте. Противоположный пока не появился. Время шло, Женька явно уже уставала, но впереди виднелась лишь гладь, отражающая звезды и луну. От движений плывущих поверхность колебалась – казалось, что звезды не то приплясывают от возбуждения, не то дрожат в испуге…