Далее Депляс рисует ужасающие картины гражданской розни, к которой неминуемо должна привести попытка реализации бабувистской программы, чем, без сомнения, воспользуются роялисты, бандиты и интриганы всех мастей. Идеи Бабёфа не найдут поддержки в обществе, справедливо отмечал корреспондент: ведь люди хотят сберечь то, что дала им революция, а «число более или менее богатых собственников намного превосходит число тех, кто не имеет абсолютно ничего; стало быть, все, кто располагает какими-либо благами, естественно окажутся врагами этой опасной системы». И среди таковых, по мнению Депляса, будут рабочие и ремесленники - отцы семейств{300}. К тому же, добавлял автор письма, «сколько будут жить люди, сколько же будут существовать на свете и злоупотребления: и не воображай, что однажды увидишь народ-философ в такой большой стране, как Франция»{301}. Не оставив камня на камне от бабувистской доктрины, Депляс, тем не менее, выражал уверенность в том, что эта критика идеи абсолютного равенства не заставит Бабёфа покинуть политическую стезю и что тот будет и впредь бороться за свободу, разоблачая перед народом его врагов{302}.
Таким образом, читатель, активно распространявший «Трибун народа», состоявший с Бабёфом в переписке и пользовавшийся, по собственным словам, его доверием, не только не разделял бабувистского коммунизма, но и считал таковой крайне опасным. Правда, коммунистические воззрения Бабёфа Депляс считал лишь своего рода причудой, странным заблуждением, от которого нетрудно отказаться, дабы далее еще более успешно бороться за свободу. Иными словами, автор этого письма, очевидно, не отделял Бабёфа от других радикалов и врагов Директории. Как видим, для того, чтобы стать союзником Бабёфа совсем не требовалось быть приверженцем его коммунистических идей.
Но может быть, случай Депляса - это исключение? В середине XX в. А. Собуль исследовал перечень подписчиков на «Трибун народа» и доказал, что вряд ли. Оказалось, что в провинции подписчиками Бабёфа были в основном представители буржуазии и интеллигенции - те же слои, что поддерживали якобинцев. В Париже его читали ремесленники и лавочники - люди, составлявшие движущую силу секционного движения во II году. Вряд ли идеологические предпочтения тех и других сильно изменились за два года. А значит, подписчики на «Трибуна», скорее всего, придерживались общедемократических радикальных представлений, а не коммунистических идей Бабёфа{303}.
2) В обращениях читателей к Бабёфу речь шла не только о его политических целях и средствах. Третья тема, которая нередко фигурирует в этих письмах, - положение в департаментах. Судя по содержанию посланий, Бабёф сам просил некоторых корреспондентов сообщить ему о положении на местах.
Среди таких информаторов был Шове-Пейроне (Chovet-Peyronet), военнослужащий Западной армии, находившийся в Сент-Этьене. Очевидно, их переписка с Гракхом носила длительный характер. В послании от 24 февраля (4 вантоза IV года) на вопрос Бабёфа о том, каково настроение в коммуне, Шове отвечал, что у бедняков хорошее, а у торговцев очень плохое. Кроме того, он выражал опасение в том, что удастся реквизировать нужное для армии количество продуктов и сообщал о поведении шуанов, с которыми и послан был воевать: они то ненадолго прятались, то снова появлялись и обещали всех перерезать{304}. В письме от 11 марта (20 вантоза), Шове сообщал о группировке вандейцев, числом до 600 человек, засевших в коммуне Шевриер. Если правительство не примет срочные меры, они соединятся с мятежниками Арденн и Верхней Луары, которые пока не покидают своих убежищ лишь из-за плохой погоды: «Мы со страхом ждем прихода весны. В следующем письме я сообщу вам больше»{305}.
В регулярной переписке с Бабёфом состоял и некто Берейон (Bereilhon) из департамента Эро. Письмо от 5 марта (14 вантоза IV года) он начинал с подтверждения информации, изложенной в его же письмах от 7 и 25 вантоза, касавшихся ситуации в регионе. Больше рассказывать, по его словам, было вроде бы нечего: настроение в департаменте отличное, демократический дух силен, роялисты и религиозные фанатики намного менее дерзки, чем у соседей в Гаре. «Мы наслаждаемся совершенным спокойствием»{306}, - оптимистично заключил Берейон... но, видимо, тут же вспомнив, что проблем в Эро остается предостаточно, принялся их перечислять. Центральную администрацию неплохо было бы поменять: комиссары Директории, хоть и поставлены республиканским правительством, сами сплошь роялисты. Муниципальная администрация составлена хорошо, но не в силах ничего сделать: прошлая администрация, назначенная проконсулом (к сожалению, установить, о каком именно депутате в миссии идет речь, не удалось), оставила после себя лишь долги и голод, который автор письма считал намеренно организованным. Рабочим выдают зарплату в ассигнатах, которые нигде не принимаются, так что у народа нет продуктов первой необходимости. А вот у роялистов есть звонкая монета, и, если не принять мер, они могут учинить контрреволюцию. К тому же там появилось несколько неприсягнувших священников. Законы в их отношении более или менее соблюдаются, но трибуналы организованы очень плохо. Зато патриотические общества множатся, заверял Берейон: они появились в Монпелье, Агде, Безье, Лодеве и других местах. Корреспондент обещал и впредь информировать Бабёфа о событиях в департаменте{307}.
К сожалению, писем, в которых корреспонденты Бабёфа описывали по его просьбе положение в своих регионах, удалось обнаружить всего три. Но само их существование, сам факт, что Гракх просил своих читателей держать его в курсе дел в провинциях, указывает на то, что его политические интересы распространялись на всю страну. Может быть, он примерял на эти регионы роль своей «плебейской Вандеи»? И что, если именно сообщения с мест о бедственном положении санкюлотов и активности народных обществ подвели его к выводу о возможном успехе вооруженного антиправительственного выступления?..
4) Наиболее распространенная тема в корреспонденции Бабёфу - подписка на газету и поступление номеров. Многие письма отправлены на имя его жены - Виктории Лангле (она фигурирует именно под этой, девичьей, фамилией). Уже беглый взгляд на эти тексты дает понять, что существовали серьезные проблемы с организацией подписки.
Так, уже упоминавшийся Депляс закончил свое критическое письмо сообщением о том, что высылает 200 ливров и не знает, нужно ли еще вносить деньги для продолжения подписки или этого достаточно{308}. Граждане Дофен (Dauphin) и Вале (Valet) из Колиньяка отправили по 500 ливров каждый, чтобы уж наверняка хватило оплатить триместр подписки, цена которой им так и не известна{309}. Служащий морского ведомства Эгье (Aiguier) из Тулона отправил 250 ливров - тоже наугад{310}. Группа республиканцев из Але (департамент Од) выслала 700 ливров без указания срока подписки и количества требуемых экземпляров{311}. Мартель-младший просил Бабёфа дать ему знать, получил ли тот ранее высланные им 400 ливров: 150 за себя и 250 за товарища{312}. Фанжо сообщал, что выслал 75 ливров за триместр в прошлом письме, а в нынешнем отправляет еще 125. Дессан из города Ош (департамент Жер) высылал 200 ливров за номера начиная с 40 и выражал готовность прислать еще, если этого недостаточно{313}. Уже упомянутый Берейон направил ассигнаты в 100 и 400 ливров{314}, Рошбрен - 300{315}. Шове-Пейронне отослал 600 в общей сложности{316}. Лоран (Laurens) из Аннеси (деп. Монблан) писал о высланных еще в брюмере 25 ливрах и сотне, отправленной еще раньше{317}.
Чем же вызван такой разнобой в посылаемых суммах и сколько на самом деле стоила подписка на газету Бабёфа? Обратимся к ее проспекту вышедшему примерно в одно время с № 34, который появился 6 ноября 1795 г. (15 брюмера IV года). Здесь говорилось, что трехмесячная подписка на «Трибун народа» из расчета 5 номеров в месяц, 32 страницы в каждом, оценивается в 125 ливров{318}. Упомянутая выше «Марсельская газета» в этом же месяце стоила 30 ливров за триместр: писания Бабёфа были не из дешевых! В то же время подписка на прессу выглядела недорого по сравнению с другими вещами: в октябре соломенная шляпа стоила 400 ливров, в декабре - фунт кофе - 210, упаковка свечей - 625{319}.
Указанное объявление было повторено в двух следующих номерах. Но вскоре у Бабёфа начались проблемы: газета стала выходить нерегулярно, но в конце № 37 автор пообещал выполнить все обязательства перед подписчиками{320}. А в следующем номере Гракху пришлось поделиться безрадостным известием: «Я извещаю подписчиков о том, что у меня нет больше денег. Я прошу их снабдить меня деньгами, если они хотят, чтобы я продолжал печатать для них свою газету... Вскоре я окончательно определю, сколько еще мне нужно»{321}.