{506}. В одном из сообщений предателя Гризеля министру полиции говорится, что Бабёф назначил выступление «на следующий день после ближайшей декады»{507}. Поскольку этот недатированный текст явно написан совсем незадолго до ареста заговорщиков, а арестованы они были 21 флореаля по республиканскому календарю, то речь могла идти о следующем дне после 30 флореаля, то есть о 1 прериаля - годовщине народного восстания, участники которого требовали хлеба и Конституции 1793 г. Возможно, сообщение Гризеля было ошибочно, а, возможно, Бабёф действительно успел назначить дату восстания перед самым своим арестом. Однако, учитывая описанную Буонарроти ситуацию, при которой заговорщики ежедневно спорили и пересматривали свои планы, дата 1 прериаля вполне могла быть промежуточной.
Правительство считало почему-то, что восстание должно было случиться на следующий день после того, как бабувистов арестовали, - 22 флореаля. Именно так было объявлено народу{508}. Когда на допросе Бабёфа спросили, верно ли это число, он ответил, что назначение даты не было в его компетенции: он-де всего лишь работал пропагандистом при группировке, а в подробности ее планов посвящен не был{509}. Здесь Бабёф проговорился о структуре своего предприятия: ведь, как мы видели, среди «равных» действительно были люди, занимавшиеся агитацией, толком не понимая, что они делают. Среди этих рядовых, не очень информированных и не очень терпеливых сторонников заговора могли распространяться разнообразные лож- ные слухи о заветной дате, которая, очевидно, еще не была определена: хотя бабувисты к моменту разоблачения и ощущали необходимость ускорения развязки, но еще не чувствовали себя готовыми к выступлению.
С тем, как должно было происходить это выступление, ясности все-таки больше: сохранилась инструкция, которая должна была быть датирована, снабжена фамилиями назначенных командиров разных уровней и разослана накануне заветного дня. С наступлением следующего рассвета агентам следовало бить в набат во всех секциях своего округа (хотя некоторые из них жаловались на отсутствие колоколов), выводить людей на улицу и формировать из них отряды под командованием самых лучших патриотов, выбранных штабом из списков, отправленных агентом. Первым делом эти отряды должны были захватить оружейные и продуктовые склады, затем реквизировать лошадей, мулов и повозки. С самого начала новой революции агентам следовало начать распространять экземпляры «Акта о восстании», а также ложные слухи о бегстве правительства и бунте в военных частях под Парижем. Когда же эти части действительно поднимутся и смешаются с народом, женщины наденут им на головы гражданские венки, заготовленные заранее (по крайней мере, у Казена и Моруа эти венки уже были в наличии и хранились дома{510}). Как мы видим, бабувисты (наравне с остальными революционерами XVIII в.) тяготели к некоторой театральности: в частности, рекомендовалось, чтобы перед отрядами выступали трубачи{511}.
Сформированные в секциях отряды поступали в распоряжение командиров, назначенных Тайной директорией, которые следовали бы планам, выработанным ею и Военным комитетом. У нас есть наброски к этому плану, датированные 20 флореаля, днем накануне ареста: видимо, они были сделаны на последнем совместном заседании. Они состоят отчасти из идей и донесений агентов, отчасти из планов генерала Ганье, отчасти из разработок самого руководства заговора.
Первым делом восставшим следовало овладеть крупнейшими оружейными складами, которые располагались в Гренельском лагере и в Медоне (туда переместили ресурсы из Арсенала). Ганье предложил сделать это с помощью хитрости: переодеть своих людей в военную форму и предъявить фальшивый приказ о сдаче поста{512}. Также предполагалось захватить другие склады, казну, монетный двор, почту{513}, телеграфные вышки{514} (имеется в виду оптический телеграф Шаппа), мосты и высоты Монмартра, чтобы поставить Париж под контроль{515}. Городские заставы, также захваченные, были бы закрыты; вход и выход были бы возможны лишь по специальным пропускам, которые также были уже заготовлены{516}. Разумеется, надо было овладеть и Люксембургским дворцом, и домами министров и депутатов и захватить в плен их самих. Для реализации последней цели заговорщики добыли информацию (правда, не факт, что правдивую) о том, где любят собираться и проводить время ненавидимые ими правители. Если кто-то из депутатов или других представителей власти появился бы на улице в костюме или попытался бы приказывать народу, его надлежало немедля убить. Особое внимание уделялось тому, чтобы перерезать пути сообщения между властями; именно для этого надо было перекрыть мосты между районами Люксембурга и Тюильри и другими частями города. В то же время был план организовать плавучий мост в районе Ботанического сада, чтобы обеспечить связь между главными санкюлотскими предместьями - Марсо и Антуан{517}.
После победы предполагалось сразу же приступить к перераспределению материальных благ. Патриотам был бы незамедлительно выдан миллиард ливров из национальных имуществ; для этого создавалась бы специальная администрация. У контрреволюционеров должны были быть изъяты предметы роскоши, украшения, драгоценные металлы; в их домах разместили бы бедняков{518}. На этот счет у «равных» уже был заготовлен проект указа; имелся указ и о том, что богачи обязаны предоставить беднякам мебель так, чтобы те разместились со всем комфортом. Нуждающихся в одежде предполагалось обеспечить ею за счет республики: для этой цели планировалось немедля опечатать все склады с текстилем и обувью{519}. Булочников тоже должны были «реквизировать»: им было бы приказано сидеть дома и пустить все запасы муки на выпечку хлеба для патриотов; в случае нарушения булочника вешали бы на фонаре{520}. А вот с оружейниками и другими ремесленниками готовились обращаться в более либеральном духе: в момент восстания у них бы изъяли необходимые для него ресурсы, но после победы оплатили бы все по устному заявлению{521}.
Большое внимание в заметках Бабёфа уделяется проектам реставрации порядков, существовавших до 9 термидора. Он планировал временно прекратить исполнение всех законов, принятых после этой даты, отменить все исключения из списков эмигрантов. Разумеется, предполагалось восстановить зал якобинцев, причем сделать это должны были Фрерон и Тальен, виновные, по мнению радикалов, в закрытии клуба{522}. Революционные комитеты в секциях и коммунах должны были быть восстановлены в том же составе, в каком они были на момент свержения Робеспьера. То же касалось и других органов власти{523}. По договоренности с монтаньярами восстанавливался Конвент. И, разумеется, Конституция 1793 г. - она должна была быть введена в действие, причем с органическими законами{524}: законами, необходимость которых «обнаружилась» в термидорианскую эпоху, а содержание так и оставалось неясным.
Конечно, не обошлось бы и без репрессий. Письма перлюстрировались бы{525}. Аресты должны были коснуться не только явных контрреволюционеров и сторонников Директории. Так, предполагалось сразу арестовать всех иностранцев, находящихся во Франции{526}: отношение к ним было подозрительным и при якобинцах, видимо, так проявлялись традиционное неприятие и страх перед Другим. X. Саличетти должен был арестовать генералов-предателей в Итальянской армии и «очистить ее»{527}: судьба Бонапарта не уточнялась, но, судя по другим документам, «бесполезные завоевания» в Италии «равным» не нравились{528}. В Западной армии должен был быть арестован Л. Гош: рядом с записью об этом значится ряд имён, в том числе Брута Манье - похоже, он был одним из кандидатов на исполнение данного поручения{529}. Журдан «равных» устраивал: ему предполагалось дать полномочия для ареста «плохих» офицеров{530}. Ну и наконец, известная заметка, ставшая весомой уликой против бабувистов на Вандомском процессе, - «убить пятерых»{531}. Кто эти пятеро и кто будет их убивать, не уточнялось, но речь явно шла о директорах.
Планы относительно распределения ответственных должностей также имелись. Пейян-старший (Payan, видимо, отец К. Пейяна, соратника Робеспьера, казненного вместе с ним) должен был стать прокурором Парижской коммуны, Менессье - верховным агентом по делам полиции, Тиссо (Tissot, портной, на квартире которого Бабёф скрывался в мае 1796 г. и был арестован) - агентом по продовольствию, Жюльен из Парижа - по оружию и пороху, Клеманс (Clémence) - по почтам{532}. Мэром Парижа надлежало стать то ли Фике{533}