{722}, - считал автор, хотя дело было скорее в том, что это он сам представил историю бабувистов крайне упрощенно. Тем не менее книга Робике имеет важное достоинство: в приложении к ней опубликован ряд произведений Буонарроти, освещающих историю заговора, в том числе «Ответ М.В.», комментарий к «Анализу доктрины Бабёфа» и другие.
В 1911 г. в Бостоне вышла книга о «равных», принадлежащая перу Э.Б. Бакса. Ее автор сделал вывод об идеологическом непостоянстве своего героя, которое ярче всего проявилось в изменении его отношения к Робеспьеру и режиму II года. Ничего оригинального в идеологии бабувизма Бакс не находил: по его мнению, это была всего лишь смесь взглядов Мабли, Морелли и Руссо. Влияние последнего сблизило риторику бабувистов и робеспьеристов: однако это были разные идеологии, так как последние не отрицали частную собственность и защищали интересы мелкой буржуазии. В любом случае Бабёф - это герой и пионер международного социалистического движения, хотя его имя и известно лишь немногим любителям старины, считал Бакс{723}.
Ничего нового к истории заговора «равных» не добавил Ж. Сансье: его диссертация, изданная в 1912 г., была посвящена истории бабувизма после Бабёфа, поэтому событиям XVIII в. здесь отведена лишь первая, вводная, глава. В завершение работы автор отмечал, что имя Бабёфа до сих пор звучит в политическом лексиконе французов, но теперь это скорее фигура речи, чем свидетельство знакомства с его биографией и идеологией{724}. Наверное, Сансье не предполагал, что всего через несколько лет в одной далекой стране биографии его героя будут издавать массовыми тиражами, а с его идеологией в обязательном порядке знакомить школьников.
Во 2-й половине XIX - начале XX в. знания историков о Бабёфе и заговоре «равных» значительно умножились. Были введены в научный оборот и опубликованы многие источники из департаментских архивов и частных коллекций. Ученые составили более или менее четкое представление о содержании взглядов Бабёфа и его плана по преобразованию Франции. Однако дальше пересказа событий, изложения замысла бабувистов и рассуждений о том, мог ли он реализоваться, исследователи пока еще не шли. Вместе с тем многие работы по-прежнему несли на себе оттенок публицистичности: исследователей интересовало мировоззрение Бабёфа не само по себе, а как оно соотносилось с современными им левыми идеями.
Из «маргиналов» в «предшественники большевизма»
Революция 1917 г. в России открыла новую страницу в истории изучения деятельности Бабёфа. Маргинал и оригинал, мало кому интересный до той поры, превратился в героя злободневных дискуссий, провозвестника коммунистической революции, предтечу Маркса, Энгельса и Ленина. На этом фоне активизировались и сугубо научные штудии по данной тематике.
Ж. Жавог, потомок одного из расстрелянных участников бабувистского нападения на Гренельский лагерь 1796 г., в 1925 г. выступил со статьей, посвященной этому событию, где доказывал его связь с делом Бабёфа. По мнению автора, правительство заранее знало о готовящемся восстании. Карно, все более склонявшийся тогда на сторону роялистов, умело использовал Гренельское дело для дискредитации бабувистов и левых в целом{725}.
Не оставил Бабефа без внимания и знаменитый культуролог К. Леви-Стросс. Его научно-популярная брошюра «Гракх Бабёф и коммунизм» была напечатана в Париже в 1926 г. в просветительской серии социалистически ориентированного издательства «Эглантин». Она содержала самую общую информацию об уравнительной мысли XVIII в., биографии Бабёфа и его программе{726}.
Небольшую популярную книжку о бабувистах опубликовал в том же году П. Бессан-Массне. Одним из главных героев этого произведения, близкого к беллетристике, оказался Ж. Гризель, выдавший «равных» правительству. Выражая презрение и к его личности, и к грубому пропагандистскому памфлету, сочиненному Гризелем для солдат, автор, тем не менее, создал очень яркий, запоминающийся образ предателя. Бабёф, «последняя надежда убогих»{727}, был, по мнению Бессана, идейным наследником якобинцев: Робеспьера, Сен- Жюста и членов великих комитетов{728}. Автор подчеркивал, что среди товарищей Бабёфа было «много чистокровных робеспьеристов»{729}. Задуманное бабувистами будущее общество всеобщего благоденствия историк охарактеризовал весьма оригинально: «Что-то в духе старинного русского мира (l’ancien Mir russe)»{730}. Позднее М. Домманже с негодованием заметил об этой книге, что автор не смог выдать ничего, кроме примитивного анекдота о кучке оригиналов-безумцев{731}. Не исключено, что критикуя бабувистов, Бессан имел в виду и приверженцев нового режима в России, а задач быть объективным и глубоко научным попросту не ставил.
Тем временем в СССР наступила новая эпоха в изучении заговора «равных». Уже в 1923 г. была опубликована переведенная на русский язык К.М. Горбач книга Буонарроти. Историк и организатор профсоюзного движения В.В. Святловский написал для нее предисловие, проникнутое любовью к старине и революционным романтизмом, но пока еще далекое от стиля историков-марксистов, который сформируется в последующие годы. «В общих историях Великой Французской Революции материала о Бабёфе искать не приходится, - пожаловался Святловский в конце своего предисловия. - В них нет ничего о “равных” и о бабувизме нет - и по неподготовленности авторов, и по манере их трактовать историю этой эпохи. Революционное восстание против собственности нарушало рамки их исследований»{732}. Оригинальное приложение, данное Буонарроти к своей книге, было в настоящем издании сильно сокращено. Зато книгу дополнили отрывками из защитных речей бабувистов на Вандомском процессе.
Одна из первых советских научных публикаций о Бабёфе принадлежала перу В.П. Волгина - это статья, опубликованная в 1922 г.{733} и повторно в 1935 г.{734} Автор проанализировал бабувистские планы по организации революционной диктатуры и меры, которые должны были обеспечить поддержку новой власти народом сразу после восстания. Именно вопросы практики считал Волгин самыми интересными и важными в изучении заговора «равных», организаторы которого были «в весьма малой степени теоретиками»{735}. Лишь постановка вопроса о реализации коммунистического идеала на практике отличает, по мнению ученого, бабувистов от Морелли, чьи труды были для них главным идейным источником. Первоначально, полагал Волгин, идеология Бабёфа представляла собой мелкобуржуазный эгалитаризм{736}; заслуга же Бабёфа-мыслителя состояла в том, что он выдвинул идею классовой борьбы между богатыми и бедными{737}.
В другой статье, написанной уже в 30-е годы, Волгин заявил, что коммунизм Бабёфа был грубым и аскетичным в силу неразвитости в XVIII в. производительных сил, а значит, и сознательности рабочих. Там же утверждалось, что бабувизм является прямым предшественником марксизма{738}. Эти же самые соображения Волгин высказал и в предисловии к русскому переводу книги Ф. Буонарроти, добавив, что беда бабувистов была в невозможности понять то, что движущей силой социалистической революции может быть только пролетариат{739}. В качестве источников Волгин использовал сочинения Буонарроти, номера газеты «Трибун народа», программный документ бабувистов «Акт о восстании», работу Бабёфа «Постоянный кадастр» и его переписку с Ф. Дюбуа де Фоссе, опубликованную Адвьелем. Кроме того, по свидетельству А.Р. Иоаннисяна{740}, Волгин был знаком и с фондом № 223 Центрального партийного архива Института Маркса, Энгельса, Ленина (в дальнейшем - Институт марксизма-ленинизма), где с конца 1920-х гг. хранились документы Бабёфа.
П.П. Щеголев, чья вышедшая в 1927 г. монография стала важной вехой в советской историографии бабувизма, еще не имел, судя по всему, возможности использовать материалы указанного архивного фонда. В качестве источников он привлек газету «Монитор», материалы Вандомского процесса из Национального архива в Париже, книгу Буонарроти и сочинения самого Бабёфа («Газету свободы печати», «Трибуна народа», «Систему депопуляции», «Путешествие якобинцев», «Битые платят штраф», «Хотят спасти Каррье») и документы, изъятые при его аресте. Также исследователь воспользовался источниками, опубликованными в книгах Адвьеля и Эспинаса.
В своей книге Щеголев довольно критично охарактеризовал Бабёфа как деятеля, далекого от идеала рабочего вожака. В первые месяцы термидорианской реакции Бабёф, по мнению историка, «выступает как довольно банальный антиякобинец. Он подхвачен общим потоком»{741}. В дальнейшем, обратив внимание на народную нужду, он переходит «от формальной демократии к революционной диктатуре»{742}. Тем не менее Бабёф, считал Щеголев, до конца будет искать союза с мелкой буржуазией и даже затушевывать коммунистические моменты своей программы, чтобы не отпугнуть ее{743}. Что касается теоретических взглядов этого революционера, то они, по мнению Щеголева, представляли собой лишь смесь из идей разных про