Нет, редакция заминирована не была. Слухи такого рода усердно распространяли сами сотрудники газеты. Так им посоветовал Грамши. И покамест противник еще не переходил к открытым военным действиям. Противник побаивался. Выжидал. Редакция была разгромлена и разграблена фашистами лишь много времени спустя, уже после пресловутого «похода на Рим».
Работа в редакции начиналась обычно в четыре часа дня. В кабинет Грамши, душный и тесный донельзя, один за другим приходили сотрудники, все жаждали поговорить с ним, узнать его мнение, получить от него совет.
Один из тогдашних сотрудников писал много лет спустя, что Антонио Грамши, хотя он жил в наш век стенографии, линотипов и ротационок, во многих отношениях напоминал древних философов, преподносивших своим ученикам наставления в форме бесед.
Грамши много написал, но это еще далеко не все, что он совершил, да и разве это было самым главным в его жизни? Нет. Самым главным в те дни были его беседы, его устные, практические наставления. При всем том нельзя сказать, что Грамши увлекался своим красноречием и давал ему увлекать себя. Совсем наоборот. Говорил он мало. Зато, как никто, умел слушать. И, как никто, умел в немногих словах дать полное решение обсуждаемого вопроса. Только надо было внимательно прислушиваться к его словам. Ты слушаешь его — и вдруг перед тобой начинают открываться широчайшие горизонты, а ты даже и не подозревал, что они существуют! И получалось так, что многое, к чему Антонио Грамши как будто не имел ни малейшего отношения, будь то газетные статьи, тактические приемы, организационные формы, полезные начинания, являлось на самом деле плодом его упорного труда, результатом его устных наставлений.
Люди шли в крохотный кабинетик Антонио Грамши и после беседы с ним уходили с новым, более ясным взглядом на вещи, уходили, обогащенные новыми идеями.
В облике и характере Антонио Грамши не было ничего от кротости и благостности вероучителя. Но в нем не было и снисходительности и панибратства. Он был требователен к себе самому. И другим тоже не давал поблажки. В нем была всегдашняя собранность и внутренняя строгость, а иногда, как пишет Монтаньяна, она проявлялась и во внешних формах.
«Случаи, когда Грамши полностью опровергал критику, — писал Марио Монтаньяна, — бывали чрезвычайно редки. Это происходило тогда, когда у товарищей, которых он считал честными и преданными партии, обнаруживались расхождения с линией партии по какому-нибудь серьезному вопросу. Очень часто ему удавалось в результате продолжительной дружеской беседы выявить под поверхностью критики, под оболочкой неудачно выраженного или совершенно ошибочного мнения зернышко истины, результат опыта, который был ему еще не известен или еще не оценен им должным образом.
Такое «открытие» доставляло товарищу, в беседе с которым оно делалось, живейшую радость и глубочайшее удовлетворение от сознания, что и он способствует, хотя бы и в самой малой степени, усовершенствованию политической линии и практической деятельности партии».
Итак, мы с вами в редакции «Ордине Нуово»… В два часа ночи работа окончена, очередной номер газеты уже «на мази» — и вот все редакторы, все, сколько их есть сейчас, — шесть, семь или восемь человек — вваливаются в каморку Грамши, в его крохотный кабинетик.
Вот что вспоминает Марио Монтаньяна:
«Грамши оставался учителем и главой и тогда, когда по окончании работы в два часа ночи мы все собирались в его каморке в ожидании первых отпечатанных номеров газеты. Сознание его превосходства никогда не покидало нас, хотя в то же время мы были лучшими друзьями и товарищами. В эти часы мы беседовали на самые различные темы. Текущие события, проблемы идеологии, искусства, истории, точных наук, незначительные происшествия повседневной жизни — все это порождало между нами ожесточенные бои.
Наши беседы продолжались до четырех-пяти часов утра, когда открывались двери первых молочных и мы могли утолить чашкой кофе или шоколада аппетит, который была не в состоянии утолить половина обеда Грамши, разделенная на семь или восемь частей. Затем мы все вместе провожали Грамши до домика на площади Карла-Эммануила, где он занимал крошечную мансарду, и, наконец, в шесть или семь утра расходились по домам.
Моя мать, которая в это время была уже на ногах, встречала меня неизменно одними и теми же словами:
— Поздненько, поздненько! Уж я знаю: опять все время проговорил с Грамши!»
Но предоставим слово самому Антонио Грамши:
«Когда в апреле 1919 года мы — трое, четверо или пятеро (точно не помню) молодых социалистов — решили (и записи об этих наших дискуссиях и решениях должны еще существовать, поскольку они были переписаны начисто в форме протоколов, да, именно протоколов… для истории!) начать издание этого еженедельника «Ордине Нуово», никто из нас (пожалуй, что никто…) не думал при этом изменить облик мира, обновить умы и сердца рода человеческого, открыть новый период в истории. Никто из нас не питал радужных иллюзий в отношении успеха нашего начинания (хотя кое-кто все же мечтал, что через шесть месяцев еженедельник будет иметь 6 тысяч подписчиков). Кем мы были? Кого представляли? Какое новое слово мы несли? Увы! Единственное, что нас объединяло на этих собраниях, это чувство, порожденное смутным влечением к смутно представляемой пролетарской культуре; нам хотелось что-то делать, делать, делать; мы были охвачены глубоким недовольством и тревогой, мы страдали оттого, что не видели еще верного пути, чувствовали, что нас с головой захлестывает напряженная жизнь тех месяцев после перемирия, когда казалось столь близким и неминуемым крушение всего итальянского общества»[19].
Здесь Грамши по обыкновению чуть-чуть сгущает краски: если и не сразу, то, во всяком случае, очень скоро молодая редакция нащупала свой особый, ни на кого не похожий путь.
Нужно было каким-то образом разрешить кризис, захвативший всю страну, во всяком случае наметить какие-то пути преодоления этого кризиса. И такую работу проделали Антонио и его соратники в масштабах Турина, ибо он был инициатором и вдохновителем туринского движения фабрично-заводских советов. Он не пытался перенести русские Советы на итальянскую почву, но он искал в итальянской действительности такие политические образования, которые были бы им аналогичны в обстановке послевоенной Италии. И конечно, пример русской революции способствовал движению, возникшему в итальянских рабочих массах.
Грамши был далек от бездумного оптимизма. И он предвидел возможность бешеного разгула реакции, беспощадного разгрома социалистической партии например.
Грамши считал, однако, что поражение пролетариата заденет интересы не одних только пролетарских масс, что оно непременно будет катастрофой для итальянской демократии и для всей итальянской нации в целом. И этого нужно было как-то избежать. Но как?
Действовать следовало как можно скорее. Ведь существовала же социальная сила, которая могла подавить реакцию, — вот эту социальную силу и следовало включить в движение. Но нельзя было ждать, пока социалистическая партия разрешит, наконец, все свои бесчисленные внутренние проблемы. И обновится сама собой, без постороннего импульса.
Грамши исходил из того, что создание новой партии, нового политического организма облегчило бы и ускорило обновление самой социалистической партии как таковой. Это была единственно правильная и единственно возможная в те дни политика. Единственно правильная задача.
В разрешении этой задачи и был пафос существования «Ордине Нуово». Путь к решению ее лежал через движение фабрично-заводских советов.
Что же это такое — движение фабрично-заводских советов? Каков его смысл и суть, каково его направление? Очень четкий анализ этого вопроса произвел Пальмиро Тольятти в своей статье «Грамши и Итальянская коммунистическая партия», вышедшей в год смерти Грамши.
По словам Тольятти, Антонио Грамши давно изучал формы организации рабочего класса и классовой борьбы на предприятиях. Вопрос о диктатуре пролетариата не был для него отвлеченностью. Он подходил к делу сугубо конкретно. Недостаточно говорить о борьбе рабочих за власть, следует создать организацию нового типа, в которой бы воплощалась борьба рабочих за власть. Вот эта организация нового типа и могла бы, по мнению Грамши, стать основой пролетарского государства.
Такой организацией Грамши считал (или в такую организацию он хотел превратить) фабрично-заводские советы.
Может быть, все эти термины и формулировки могут показаться нынешнему читателю несколько сухими, бескрасочными, но все дело в том, что явления, возникшие в итоге борьбы за претворение в жизнь положений и идей Грамши, были настолько своеобразны и настолько важны для дальнейшего развития событий самих по себе и настолько важны для дальнейшего развития идей и мыслей Антонио Грамши, что без описания их никак нельзя обойтись.
Во время войны на итальянских предприятиях возникли фабрично-заводские внутренние комиссии. Инициатором их возникновения были профсоюзы. Предполагалось, что фабрично-заводские комиссии смогут защитить рабочих от произвола предпринимателей. Прошло некоторое время. Внутренние комиссии оторвались от непосредственного контроля профсоюзов, вышли из-под их эгиды. Теперь это были самостоятельные организации. Организации, представлявшие всю рабочую массу, ибо выбирали их все рабочие.
Развитие их пошло ускоренными темпами, рабочий класс Италии в послевоенные годы — переломные, кризисные годы — весьма быстро осознавал необходимость борьбы за власть.
Вот главой этого движения, признанным главой движения фабрично-заводских советов и стал Антонио Грамши. И он был понят рабочими Турина.
А органом этого движения стала газета «Ордине Нуово», основанная, как мы уже знаем, 1 мая 1919 года.
Иначе сложилась обстановка в социалистической партии, а ведь именно в ней состояли в те годы Грамши и его ближайшие идейные сподвижники. Почти никто из старых социалистических вождей не понял значения фабрично-заводских советов. Грамши упрекали именно в том, что осью борьбы за власть он сделал фабрично-заводские советы.