— Помоги левое надкрылье поднять, — сдался годок, поворачиваясь к Мику боком. Михаил помог. В розовато-белых складках мышц блеснул металл. Зрелище интриговало. — Теперь отведи крыло и засунь в открывшуюся пазуху руку. И тяни.
Из плоти выдвинулась помятая литая фляга. В ней глухо булькнуло, заставив птице-льва удовлетворенно рыкнуть. С немалым усилием выдернув тару из мышечного захвата, Михаил неуверенно взвесил ее в руке и присел в ожидании объяснений.
— Наша фамильная тайна, — буркнул годок. — Всегда с собой, понял… А яроттские уроды подрезали мне крылья и повредили лишние связки… Прикинь, как обидно? Близка добыча, да не схватить…
— Рад, что помог.
— Да ты расслабься… Сейчас накатим чутка, как учил Великий Отец, и поговорим за жизнь. Ты гость, будешь первым…
Михаил сделал добротный глоток и выпучил глаза. Огненная комета обрушилась в желудок и закрутилась нешуточным пожаром. Отчаянно зачесались уши…
— Вижу пошло… — Годок щелкнул клювом. — Меня зовут Трейч. Племя Рейспил.
— Мик.
— Давай по второй…
В последующие часы Трейч говорил без остановки, делясь неоспоримо интересными фактами биографии. Он упомянул о великих пирушках, родном городе Ардпри и о пестуемом им саде… О боги, не сад, а мечта — баллада цвета, сказание о красоте и гармонии — великая ботаническая феерия. Михаил помотал головой в попытке проследить хитросплетения годокского повествования.
— А сюда ты как… от цветов… да и вот почему? — Он приложился к фляге. В голове шумело.
— Да ты не нюхай, не нюхай из фляги-то… мозги сорвет… Семейный рецепт, понял? А попал я сюда просто — старейшины приказали, я пошел. В плен у Большого залома близ Эринзаса попал… А жадность Чедра привела в Эгор. Прикинь, они меня сюда запихнули, крылья оторвали, а выпускать на арену дрейфят… Смекаешь? Я ж им там глаза по самые яйца могу…
— Чего, так и сидишь тут?
— Сижу… На, хлебни.
— Яроттцы козлы.
— Воистину.
Они сделали еще по глотку. Краем мысли уловив, что годокское не спешит проваливаться в желудок, Михаил пихнул собеседника в бок и в несколько приемов поставил себя на ноги.
— Чего? — вернулся к реальности Трейч.
— Пойду потихоньку…
— А у меня еще фляга есть — под правым надкрыльем… Для равновесия, смекаешь?
— В другой раз… А то у меня темнеет…
— Буду ждать…
Обратную дорогу Михаил не запомнил. Тени и смутные пятна лиц, искаженные стены сошлись в нешуточной круговерти образов. Голоса в подступавшей тьме исходили криком и шепотом… Реальность напоминала оживший кошмар — вплоть до знакомого порога, чем-то неуловимо отличавшегося от сотни других порогов тюремных камер.
— У меня есть план, — Михаил улыбнулся друзьям и, не меняя выражения лица, рухнул ничком.
— Готов, — коротко высказался Труг.
— В ноль, — подтвердил Шарет, заглядывая в лицо Корноухого.
— Поговорим с ним утром, — ответила темнота голосом Дзейры.
Наступила тишина.
Утром, едва открыв глаза, Михаил понял, что день он не переживет. Маленькие радости похмелья атаковали разом — беспощадно круша бастионы сознания. С трудом оторвавшись от пола, он сел. Взглянул на лица друзей, озаренные надеждой, — они поверили, они ждали, они надеялись… Михаил схватился за горло и выбежал в коридор.
— Не успеет, — хладнокровно заметила Дзейра.
— Ну почему, нормально пошел… — Дгор кивнул, подхватил тарелку и отправился на раздачу.
Когда они забрасывали в рот последние крохи съестного, Михаил вернулся. Молча лег у стены и принялся рассматривать потолок.
— Плохо? — участливо спросил Шарет.
— Пусть про план скажет, — немедля воспряла Дзейра.
— Какой план? — Михаил сфокусировался на женщине… или на пятне, выдававшим себя за таковую.
— Я его сейчас ударю… — в голосе лепурки прозвучало удивление. — Правда ударю…
— Ты где годокского заначил? — вклинился в разговор Труг.
— Ты не поверишь, но у годока… — Михаил закрыл глаза.
— Шутишь значит? — Дзейра начала злиться.
— Контору Чедра охраняет единственный солдат. И сдается мне, мы его напоим, — сказал Михаил, поворачиваясь к сокамерникам. Похмелье чуть ослабило поводья. Отрадный факт — в свете негативно настроенных женщин.
— Твою ж налево! — Труг досадливо сплюнул — А я-то думал…
— Погоди, — оборвал его Шарет. — Пусть объяснит…
— Разумеется мы не поднесем яроттцу чарку с просьбой отпустить нас по домам, — продолжил Михаил. — Мы обратим вино в пар, для которого не существует преград, — во славу вражеского обоняния. А когда охранник дозреет, милый женский голосок поманит его обещанием рая… Ну а там и мы подоспеем — с мечами наголо и яростью в душе. — После недолгой паузы Михаил на всякий случай добавил: — Мечи мы возьмем в караулке, если кто не понял.
— Глупее плана я не слышала, — безапелляционно сказала Дзейра.
— Согласен, в нем много условностей, но, сами подумайте, чем мы рискуем? У нас осталась только жизнь, которая может закончиться в любой день, вне зависимости от того сидим ли мы на филее ровно, или же действуем. Так, что я намерен попытаться. И я не справлюсь один. — Михаил обвел взглядом примолкших солдат. — Решайте, вы со мной или как?
Шарет кивнул. За ним согласие подтвердил Труг, изобразив руками неопределенный жест минорной тональности. К дгору присоединились эльф и ваарки. Дзейра стала последней. Ее просчитать Михаил не смог… Отчего она столь медлительна?
— Ты мне не веришь? — спросил он напрямую.
— Нет.
— Это нормально.
— И все же я не понимаю, Мик, — встрял Шарет. — Было дело, я пробовал годокское, запах у него конечно не самый изысканный, но вряд ли он способен заставить здорового мужика потерять голову…
— Тут, как говорится, есть нюансы, — пожал плечами Михаил. — Мне проще показать… Кто из вас нормально переносит годокский нектар?
В келье повисло громовое молчание. Этого Михаил не ожидал. Первый подводный камень возник там, где никаких проблем быть не могло.
— Я с трех глотков падаю, — виновато пробасил Труг. — Проверено.
— Тогда найдите мне того, кто не падает. Сумеете?
— А ты что намерен делать? — поинтересовалась Дзейра.
— Поговорю с годоком за свободу.
— Прямо сейчас?
Прислушавшись к себе, Михаил с некоторым удивлением осознал — его организм вполне способен к недолгому путешествию. Интенсивность похмелья необъяснимо снизилась до ломоты в висках, что поискам Трейча помешать никак не могло. Да и поиски — одно название… Годок возлежал в собственной камере-келье, уткнувшись клювом в дальнюю от входа стену. На приближение Корноухого он не отреагировал.
— Ты там живой? — осторожно спросил Михаил.
— Ну наконец-то, — встрепенулся Трейч. Под правой лапой булькнула фляга. — Думал, появишься раньше…
— Давай сперва о деле. — Михаил вкратце изложил просьбу. И замер, боясь пошевелиться под немигающим взором годока. Пауза затягивалась.
— Предлагаешь потратить божественный нектар на этих скотов? — неожиданно спросил Трейч. — Фамильный секрет? Единственную отраду, единственный луч, дарованный Великим Отцом во мраке? Ты это предлагаешь?!
В произношении годока прорезался резкий щелкающий акцент. Броня надкрылий дрогнула, расходясь… Михаил отступил на шаг.
— Шучу конечно, — Годок протянул Корноухому флягу. — Имей в виду, даю в долг.
— Верну с надбавкой за отзывчивость.
— Но я все равно не в восторге от этой затеи! Смекаешь! А теперь шагай отсюда и приведи нас к свободе.
Не найдя адекватного ответа на подобною эскападу, Михаил молча развернулся и двинулся в обратный путь. Рад ли он той легкости, с которой осуществлялось задуманное? Скорее нет, чем да — отсутствие проблем расхолаживало. Вероятно, он упустил в цепочке происходящего некую важную деталь, прозевал начало катастрофы…
В камере его встретил Труг, препиравшийся с вааркой. При появлении Корноухого они умолкли и нахохлились в показном игнорировании друг друга. Хоть что-то неизменно.
— Лови флягу, Труг. Сделай так, чтобы вино можно было вскипятить на огне лампы.
— Всего то? — ехидно осведомился дгор. Не смотря на тон, он сноровисто осмотрел емкость, прислушался к булькающему звуку, поскреб дно фляги, сопровождая действо невнятными комментариями: — Металл добротный… Хорошая отдача… Объем большой, но и хрен с ним… А если так…
— Сделаешь? — решился на вопрос Михаил.
— А? — очнулся дгор. — Да не вопрос… Эй ваарка, постой на стреме.
— Меня зовут Заан, — ответила женщина.
— И что? — непонимающе спросил Труг. Смерив его испепеляющим взглядом, Заан расположилась у входа в камеру. Нарочито небрежно прислонилась к стене и с задумчивым видом принялась изучать ногти. Надо полагать в ее представлении скрытное наблюдение осуществлялось именно так.
— Я бы не догадался, — пробормотал Михаил. Обращаясь к спине копавшегося в тряпье дгора, он спросил: — А где народ?
— Ищут трезвенника, — раздался сдавленный голос Труга. — Проклятье!
— Всем скопом ищут? — уточнил Михаил обреченно.
— А Эфг его знает… Не отвлекай мастера. Сходи лучше, прошвырнись по тюрьме — изучи обстановку.
— А на х… — Не договорив, Михаил развернулся и покинул камеру. Мастеру и впрямь лучше не мешать. Мастера — они нервные в процессе созидания — отоварят под горячую руку и не вспомнят. Но и находиться среди узников, фланирующих в тоскливом ритме безвременья, он не испытывал ни малейшего желания.
— Мик, я привела, — вернул Михаила к реальности приятный голос. Он встрепенулся, охватывая взглядом развернувшуюся перед ним картину. Помимо привычного омута тюремной клоаки рядом яркими образами любопытства и интереса переминались две женщины. Одну из них — невысокую ваарку, напоминавшую хрупкую фарфоровую статуэтку, — Михаил видел впервые. Он постарался не выказать недоумения явно.
— Кто кого еще привел, хетч тебе в глотку! — хрипло рявкнула незнакомка.
— Осознал, — усмехнулся Михаил. — Представься.
— Линээ, — кивнула ваарка. — Я слышала тебе нужен человек, которого не уронить жалким глотком годокского пойла. Проклятье, ты его нашел. Я готова подсобить тебе, но при условии — с нами побегут еще восемнадцать женщин, — выпалила Линээ на одном дыхании. Передохнув, она добавила: — Все, кто остался из моей тридцатки. Мы прошли месиво под Ротондом, если ты понимаешь, о чем я.