К несчастью для Ханя и, надо полагать, к невероятному облегчению Макферсона, первый так и не дожил до дележа этих денег. Спустя полтора года Пьяница бесследно пропал где-то за каньоном Чарли Гиббса, оставив подельника единоличным хозяином их совместной добычи. Прождав еще полгода и поняв, что Хань больше не объявится, Томас вмиг поумерил аппетиты и отослал ордену сообщение, что готов, так уж и быть, сбросить цену на двадцать процентов.
Причина тому крылась не только в набивших продавцу оскомину затянувшихся переговорах. Лечение старика проходило ни шатко ни валко, ему постоянно требовались деньги на лекарства, а после смерти Пьяницы, даже снизив цену, Макферсон все равно оказывался в выигрыше. Так что ему больше не имело смысла упорствовать, и он пошел на уступку.
И хоть цена по-прежнему оставалась для табуитов высокой, они скрепя сердце согласились на нее, поскольку их тоже утомила эта тягомотина. И предупредили Томаса, что к нему отправлен очередной посланник, обязанный доставить аванс и осмотреть товар, который до этого мнительный продавец показывал потенциальным покупателям лишь издали.
Однако прежде, чем эта новость достигла адресата, Макферсон получил еще одно неожиданное письмо. Которое, в отличие от вестей из Гексатурма, проделало совсем короткий путь и старика отнюдь не обрадовало.
Как оказалось, вероломно обманутый компаньон Томаса и Ханя о них не забыл. И, не имея возможности поквитаться с ними лично, поведал в подробностях обо всех их делах с орденом Табуитов самой Владычице Льдов. А дабы Макферсон непременно узнал, кто обратил на него всевидящее око – а в перспективе и карающую длань, – королевы Юга, мститель счел нужным уведомить об этом свою будущую жертву.
Не фигурируй в афере Макферсона табуиты, вряд ли она привлекла бы внимание великих мира сего. Но когда единственная непокорная Владычице в Атлантике сила, которая, по слухам, владела собственным источником воды и секретом Чистого Пламени, затеяла какую-то подозрительную игру, королева Юга не могла не насторожиться. А вдруг коварный орден вздумал посягнуть на ее могущество и лишить ее монополии на торговлю водой? Тревогу Владычицы усугублял и размер награды, которую монахи выплатили за возможность исследовать руины Майами. И которую монахи, как нетрудно догадаться, также выплатят аферистам, отыскавшим нужные им артефакты.
Макферсон был не дурак и сразу понял, какой коварный удар нанес ему исподтишка бывший подельник. Вряд ли, конечно, Владычица Льдов подвергнет чахоточного старика наказанию за его деловые контакты с Гексатурмом. Но интересующий ее груз она конфискует безо всяких вопросов. И Томас не на шутку запаниковал. Кому он будет нужен в этом мире, старый, больной и без монеты за душой? Он продолжал сидеть на целой куче денег, но уже знал, что теперь она ему фактически не принадлежит. И что ему – пока еще респектабельному гражданину – самое время начать присматривать себе местечко на одной из городских папертей.
От обрушившегося на старика потрясения его болезнь вновь обострилась. Прибывший в Аркис-Сантьяго представитель ордена застал Томаса вконец разбитым и едва волочащим ноги. И даже привезенный ему аванс не взбодрил больного, над головой коего уже висел дамоклов меч королевы Юга…
Как я уже отмечал, табуиты – плохие торговцы и переговорщики (о чем также красноречиво свидетельствуют их многолетние безрезультатные торги с Макферсоном). Однако этот посланник с Востока оказался находчивее своих предшественников. Выяснив, чем именно болен Томас, монах живо смекнул, какую из этого можно извлечь выгоду. И предложил: если продавец согласится еще снизить цену и сам доставит товар до Гибралтара, то в качестве ответной благодарности монахи будут лечить его совершенно бесплатно. К тому же в Гексатурме юкатанская чахотка не считается настолько серьезным заболеванием, к каким ее относят врачи остальной Атлантики, и успешно исцеляется даже в запущенной форме.
Предложение хитрого монаха разило не в бровь, а в глаз. И сломленный духом Макферсон капитулировал. Подписав соглашение и заручившись тем самым гарантией, что ему предоставят убежище в Гексатурме, он сознался, что об этой сделке известно Владычице, и покаялся во всех своих грехах. Такие новости огорчили табуита, но теперь, когда артефакты наконец-то перешли в собственность ордена, тот мог позволить себе быть великодушным со стариком-обманщиком. Который и без того уже расплачивался за свой грех по самой высокой цене.
Мешкать с отъездом было нельзя. Но у монаха имелся в западной Атлантике еще ряд срочных и неотложных дел, поэтому он не смог сопровождать Томаса в его путешествии на Восток. Однако отправлять контейнеры без охраны было нельзя. И посланник разослал голубиной почтой две депеши: одну – в Аркис-Парамарибо, где в этот момент находился старый друг ордена Убби Сандаварг, а другую – в Гексатурм, чтобы супремо-селадор Кэрью выслал навстречу грузу отряд всадников. Им предписывалось присоединиться к нам сразу за Срединным хребтом и сопроводить нас до Гибралтара, но, в отличие от северянина, с этими защитниками нам не суждено было пересечься.
А пока табуит рассылал сообщения и ожидал на них ответ, Макферсон истратил почти весь свой аванс на наем лучшего из шести обнаружившихся в Аркис-Сантьяго перевозчиков. И я, несомненно, был бы польщен выбором Томаса, не сделай он меня в итоге врагом Владычицы Льдов. Причем врагом куда более злостным, нежели был для нее сам Томас. Дорожащий каждым днем, он спешил изо всех сил. И все-таки дон Риего-и-Ордас оказался расторопнее, чем ожидалось. А здоровье Макферсона – не настолько крепким, чтобы пускаться с ним даже в короткие путешествия на бронекатах, не говоря уже о переездах через Атлантику…
К сожалению, конец нашего великолепного обеда в храме Чистого Пламени омрачило одно досадное обстоятельство. Ничьей вины в этом не было, хотя Тамбурини и корил себя за то, что он должен был предвидеть нечто подобное и сократить срок нашего пребывания на станции ради нашей же пользы. Но, увлекшись беседой, гранд-селадор утратил чувство времени и заставил нас вновь удостовериться, какая пропасть пролегла между нами и Брошенным миром.
Первому об этом пришлось вспомнить Гуго. Еще не допив кофе, Сенатор нервно заерзал, покрылся потом и болезненно поморщился. Но едва я собрался поинтересоваться, все ли с ним в порядке, как он бросил нам «Excusez-moi!», торопливо встал из-за стола и, зажимая рот ладонью, поспешил в уборную, мимо которой мы проходили на пути в столовую.
«А нечего было просить добавки после каждого блюда, мсье любитель пировать на халяву! – подумал я, провожая глазами де Бодье. – Ну да ладно, с кем не бывает. Никто от такой беды не застрахован».
Последняя моя мысль оказалась пророческой. Не прошло и минуты, как подобная неприятность постигла Убби. Стойкий к боли и лишениям, это мучение он терпеть не захотел. И, также попросив у хозяев прощения, направился вслед за механиком. Правда, в отличие от него, северянин покинул столовую с подчеркнутым достоинством: без спешки и с невозмутимым лицом.
Нездоровая, однако, тенденция.
Я посмотрел на Долорес. Она нахмурила брови, поджала губы и нервно барабанила пальцами по столешнице. Моя Радость – женщина благородного происхождения, но она – не жеманная барышня и не станет сидеть, скрипя зубами, если ей вдруг приспичит в туалет. И все же, судя по скованности Малабониты, рассказ Тамбурини волновал ее все меньше, а мысли об уборной – все больше. Да и я, глядя на товарищей, тоже начал ощущать в животе подозрительное бурчание, вряд ли сулившее мне спокойный послеобеденный отдых. А когда оно усилилось, меня бросило в жар и мой лоб покрылся испариной, пришлось признать, что мне тоже не придется гордиться перед экипажем своей стойкостью к райской пище.
– Кажется, господа, я начинаю злоупотреблять вашим терпением и нам с вами пора ненадолго прерваться, – заметив нашу неловкость, предложил Тамбурини, чем позволил нам выйти из этой деликатной ситуации с честью. – Продолжим нашу беседу вечером, снаружи станции. Не подумайте, что я вас прогоняю, вовсе нет! Но ваше болезненное состояние можно прекратить лишь одним способом: поскорее вернуться в естественную среду. Жар и расстройство желудка – явные признаки того, что вашу первую экскурсию по эпохе Чистого Пламени пора завершать. Всего доброго, господа, и до скорой встречи, на которой нам с господином Пронырой придется обсудить еще кое-что крайне важное…
Глава 22
Рассказывая мне полмесяца назад о своем восемнадцатилетнем сыне Дарио, перед тем как нас с ним познакомить, гранд-селадор описал его характер достаточно правдиво. Тамбурини-старший не преувеличил достоинств Тамбурини-младшего и не преуменьшил его недостатки, что для отца было бы простительно. Но нет, глава ордена отзывался о своем отпрыске без прикрас, с прямотой истинного табуита, чем поначалу слегка меня обескуражил. Впрочем, когда выяснилось, зачем он вообще завел об этом речь, его внезапное откровение перестало выглядеть странным и неуместным.
И вот по прошествии двух недель я стоял на мостике и глядел, как сын гранд-селадора и пятеро других монахов стаскивают с «Гольфстрима» разрезанные на части двадцать девять пустых иностальных контейнеров. Не знай я доподлинно, кто из этой шестерки Дарио Тамбурини, сроду не догадался бы, что он здесь присутствует. И не потому, что он работал наравне со всеми рука об руку. Даже внешне этот парень не походил на коротышку-отца. Худой и высокий, с большим орлиным носом, коротко остриженными темно-русыми волосами и синими глазами, Дарио явно весь пошел в мать (если, конечно, гранд-селадор нам не солгал и это был его родной сын). О которой мне было сообщено лишь то, что она скончалась во время его трудных родов.
Братьев и сестер у него не имелось. И поскольку мальчик родился под куполом «Инфинито», по закону ордена этому ребенку предстояло посвятить свою жизнь служению в храме Чистого Пламени. Против чего Тамбурини-старший, разумеется, не возражал. Наоборот, делал все возможное, чтобы в будущем Дарио оправдал оказанную ему по праву рождения честь. Воспитание из сына высокообразованного жреца науки превратилось для его отца в дело чести, с чем он, на мой взгляд, в целом справился.