– Я хотел бы представить вам моего друга Стана, – произнёс опомнившийся Раллих. – Его род не знатен, но Стан свободный человек и верный товарищ. Без него я вряд ли смог добраться сюда.
– Прошу меня извинить, сударь, но когда вы приходили к моему дому в прошлый раз, вы были слугой. Во всяком случае, так мне сказал… э… Сторож.
– Так и было, – согласился Стан. – Но прошло больше двадцати лет, и многое изменилось.
– Двадцать лет… – протянула красавица. – Надо же… Вы неплохо сохранились.
– Вы тоже.
По счастью, Раллих не слышал этой пикировки, поскольку с поспешностью, неприличной для дворянина, пошёл за стулом для своего товарища.
После вымертских чащоб и походной жизни странно было очутиться на парадном обеде. Приглушённый разговор, позвякивание старинного серебра с вензелями, которые даже поднаторевший в геральдике Раллих разобрать не мог. Музыки не было, поэтому беседу, как и полагается в таких случаях, вела хозяйка.
– Вы, должно быть, удивлены, как я здесь живу, а я не представляю иной жизни. О своём детстве почти ничего не помню. Мы жили в большом доме, в этом или в другом, не могу сказать. У меня был строгий отец, братья, а матери я не знаю. Наверное, были слуги; вряд ли всё происходило само собой, как здесь. А потом появился этот человек… Сторож. Он просил у отца моей руки и получил согласие, когда приближалось моё семнадцатилетие. Меня никто не спрашивал, но я сопротивлялась, как только могла. Хотя что я могла? Отец объявил, что свадьба будет в мой день рождения. Пернбур в тот день праздновал начало нового года… последний праздник в моей жизни. Я точно знала, что умру, как только этот человек коснётся меня. Но отец объявил своё решение, и даже богов я не смела молить о помощи.
Девушка вздохнула, с удивлением взглянула на кушанья, к которым не притронулась, и произнесла другим тоном:
– Простите, принц. Наверное, вам тягостно слушать мою исповедь.
– Что вы, царевна! Пытка молчанием ужасна, мы никогда не посмели бы подвергнуть вас таким мукам. Вам нужно выговориться, так говорите, мы внимаем!
– Последний праздник в моей жизни… О, как было весело! Музыка всюду, люди в масках танцуют на площадях, и я с ними выплясывала разнузданные танцы, приличные только плебеям. Я знала, что слуги, посланные отцом, следят за каждым моим шагом, но мне не хотелось об этом думать. А потом… я не помню, что было дальше, но я очутилась здесь. Я даже не вспомнила, это мой прежний дом или иное место. Не было ни отца, ни братьев, ни прислуги, всё, что нужно, делалось само по себе. За окном виднелся бескрайний лес, а вдалеке – зарево пожара. Но вскоре там всё успокоилось… И тогда к дверям дома пришёл мой бывший жених. Он просил о свадьбе, но я прогнала его, и он сказал, что будет ждать. С тех пор я живу здесь, а Сторож приходит время от времени и спрашивает, не передумала ли я. Получив очередной отказ, он повторяет, что будет ждать, и уходит.
– Больше он не будет вас домогаться, – твёрдо сказал Раллих.
– Благодарю вас, принц.
– Скажите, – произнёс Стан, – а в вашем гардеробе есть белое платье?
– У меня есть любые наряды. Но белое… – ведь это свадебное платье. Надеть его – значит согласиться на предложение Сторожа. Если бы моя рука потянулась к белому платью, я бы отрубила её! – хозяйка энергично взмахнула серебряным фруктовым ножиком. – Но, господа, вы, наверное, устали. Позвольте проводить вас в гостевые покои. Всё это время они пустовали, но я знала, что гости придут и одиночество кончится.
Гостевые опочивальни содержались в порядке: две большие комнаты на втором этаже бокового флигеля, штофные обои, балки морёного дуба под потолком, ставни с бронзовыми задвижками, двери, какие разве что арсеналу приличны, а не гостевым апартаментам.
В помещениях стояли широченные кровати с горами подушек и перин, мягкие кресла, резные столики, в каждой комнате имелся ореховый гардероб. В углу за плотным пологом скрывались мраморные ванны, умывальники и по две большущие бадьи, одна с кипятком, вторая с холодной водой. Раллих, за дни путешествия по вымертским лесам исстрадавшийся по человеческому мытью, с восторгом плескался в горячей воде, а потом волей-неволей напялил несвежую рубаху, которая последний раз встречалась с водой после столкновения с гнилыми карликами.
В дверь постучали.
– Не заперто! – крикнул Раллих.
Вошёл Стан, по-прежнему в походной одежде и даже при оружии.
– У меня к вам просьба. Не могли бы вы эту ночь не спать, а покараулить, чтобы всё было тихо?
– Ты что, предполагаешь засаду? Думаешь, хозяйка готовит предательство? – в голосе Раллиха звучал неподдельный гнев.
– Нет! – Стан расшнуровал куртку, распустил шнурок на кожаном мешочке, висящем на груди, и вытащил оттуда редкостный амулет: скованные серебряной цепочкой два волчьих зуба, ярко светящихся в надвигающихся сумерках. – Смотрите, эта висюлька немногим слабее вашего жезла, так она говорит, что здесь, в особняке царствует природная магия и нет даже намёка на желание творить зло.
– Тогда в чём дело?
– Прежде всего меня тревожит дом. Он слишком хорош, слишком приветлив. Он похож на сказочный замок, а я не верю сказкам. Волшебные сказки полны сладкого обмана. Я не говорю о нашей хозяйке, она ничего не умышляет против вас; шкурка гнилого карлика предупредила бы меня. Ко мне она относится с недоверием, я был здесь когда-то со своим учителем. Не знаю, что Местор надеялся обрести тут, в свои планы он меня не посвящал, но, по счастью, он не сумел пройти живую изгородь. Зато дыму и грому напустил и, полагаю, напугал прелестную хозяйку до икоты. Она это помнит, и хотя боится меня, но нападать всё равно не собирается. Так что дело не в хозяйке и не в доме, а во мне. Я говорил вам о своей болезни. Вообще, я мог бы продержаться ещё дня три, но потом всё равно придётся проводить ночь взаперти. Возвращаться к моей заимке – далеко, я подумал и решил ночевать здесь. Стены прочные, на двери засов. Помещение великовато, ну да это не важно. Запрусь и переночую. Но вы знайте, что всю ночь я совершенно беспомощен и не выйду из спальни, даже если случится пожар. Поэтому я прошу вас не спать и караулить эту ночь.
– Такие долгие объяснения ради такой простой просьбы. Иди и спи спокойно; я покараулю.
Стан ушёл. Глухо стукнула соседняя дверь, лязгнул хорошо смазанный засов. Раллих остался один. Прошёлся по комнате, выглянул в сердечко ставни.
Лес в близящихся сумерках потерял цвет, но отдельные деревья были покуда различимы. Колючая изгородь выделялась сплошной полосой, просека, прорубленная путниками, казалась неестественно ровным росчерком. Смутное движение почудилось в лесной дали. Раллих прищурил глаза и не разобрал, а скорей угадал: к усадьбе, кряхтя и похрустывая, приближался Ворочун. Чудовище целеустремлённо двигалось к просеке. Оно и понятно: прежде в парк пройти не удавалось, а там привольно росли тысячелетние платаны, ясени, вязы… – всё, что просто так в лесу встречалось редко. Изломать такую рощу – сущее удовольствие.
Громилу надо остановить, но как? Огнём?.. У Раллиха оставалось всего два камушка искряка. Плюс ко всему, очень не вовремя вспомнились слова Стана: «Даже если случится пожар»… Вот ведь напророчил…
В дверь постучали.
– Да не заперто же! – крикнул Раллих.
В дверном проёме стояла юная хозяйка. Судя по всему, она готовилась ко сну: волосы распущены, на плечи накинут розовый пеньюар.
– Сударыня! Чудовище не пройдёт к вашему дому! Сейчас я выйду ему навстречу.
– Чудовище? – удивлённо воскликнула красавица. – Где?
Раллих распахнул ставни и указал на приближающегося Ворочуна.
– О, я первый раз вижу его так близко! Но принц, подождите немного. Может быть, он уйдёт сам, и вы сможете сразиться с ним в лесу. Ведь если битва состоится прямо под окнами, великан перепортит весь сад.
Уходить Ворочун не собирался. Потрескивая и похрустывая, он приблизился к старому ясеню и одним движением переломил узловатый ствол. Хозяйка, наблюдавшая из окна, ахнула, не то восхищённо, не то испуганно. Ворочун шагнул к древнему платану. То был гигант, выделявшийся даже среди деревьев сада. Неохватный ствол в лохмах облезшей коры, могучие ветви, любая из которых была достойна отдельного дерева. Никакой ураган не мог бы поколебать могучее растение, но когда Ворочун протянул лапы, чтобы обхватить ствол, тот легко изогнулся, ударив врага. Треск, гром… что там ломается, было не понять. Ворочун, сбитый с ног, медленно поднялся и вновь приступил к платану.
На этот раз тяжкие ветви опутали его и вздёрнули на воздух. Древолом размахивал лапами, но не мог достать не только ствола, но и малой веточки, когтям не за что было зацепиться, и Ворочун впустую барахтался, словно жук, влипший в паутину.
– Так ему и надо! – вынесла приговор хозяйка. – Не будет сад портить.
Она повернулась к Раллиху и произнесла иным тоном:
– Но принц, я пришла к вам не из-за этого дурня. Я должна предупредить об иной, куда большей опасности. Оставьте меч, он сейчас не понадобится, и идём. Вы должны видеть, а как поступить, решить потом.
Идти пришлось три шага. Девушка остановилась у соседней двери, провела ладошкой по гладкой дубовой поверхности. По ту сторону дверей мягко скользнул, отворяя проход, хорошо смазанный засов. Вздев светящийся жезл, Раллих шагнул в комнату своего напарника.
Стан висел под потолком. Струнно-натянутая верёвка обхватывала балку, спускаясь вниз. Было не понять, как и кто навязал её там. Отброшенное кресло валялось в стороне.
Хватаясь за несуществующий меч, Раллих шагнул вперёд, но тут же понял, что обрубать верёвку не имеет смысла. Стан был мёртв давно и безнадёжно. В столице возле королевского дворца Раллиху приходилось видеть удавленников, провисевших в петле неделю и больше. Они выглядели так же. Чёрное распухшее лицо, залитые гноем глаза, страшно вытянутое тело, которое не поддерживают затронутые разложением мышцы.
– Снять… – выдохнул Раллих.
– Нет, – сдавленно возразила хозяйка. – Тогда он может пойти, и его уже не остановишь.