А с чего я взял, что умирать?!
Доктор открывает незаметную, запачканную цементом дверь и кивает:
– Проходите.
Делаю шаг и жмурюсь от солнца.
Мы стоим во дворе, рядом с песочницей мальчик стучит красным мячом в серый асфальт.
Пахнет пыльной листвой.
Неделю Корженёв не выходит из своего кабинета. Требует, чтобы я все время был рядом, – сижу в комнате напротив, читаю, смотрю телевизор, брожу по Сети, дурею от скуки.
Пытаюсь найти хоть какие-то зацепки, следы Изнанки, голова пухнет от идиотских фальшивок и творчества сумасшедших.
Лишь на одном сайте, где люди делятся крипипастами, натыкаюсь на историю, похожую на ту, что случилась со мной. Когда что-то в серых лохмотьях скреблось в соседские двери.
Пытаюсь связаться с человеком – пользователь удалил свой аккаунт.
Тупик.
Корженёв входит без стука.
– Собирайтесь, едем.
Оказывается, уже глубокая ночь. Едем через центр, спускаемся на Яузскую набережную, сворачиваем у Электрозаводского моста. Мимо Семёновской, мимо Измайловского комплекса – это же родные места. Интересно, куда его понесло?
Останавливаемся у заброшенного кинотеатра «Первомайский». Вот это да. Именно тут я увидел серые полотнища с присосками.
– Следите внимательно, – бросает Корженёв. Вижу, Незаметный вцепился в руль так, что пальцы побелели.
– Идите за мной. Стойте чуть позади и не отвлекайтесь, слышите?
Мне не нравится, как он говорит. Так приказывают слугам. А я – не слуга. Но Корженёв считает иначе.
Идём туда, где я видел плывущих в воздухе слизняков.
Ночи уже холодные, я ёжусь, передергиваю плечами, чуть не теряю Корженёва в тумане.
Тумане? Откуда он сейчас?
Белёсые клубы расходятся, мы оказываемся в ватном коконе. Из которого выходит сутулый мужик в ватнике и кирзовых сапогах. Шмыгает носом, сипит.
– Принес, значит. Это хорошо.
Корженёв делает шаг назад:
– Туманщик, я отдам это только Хозяйке.
Туманщик скалится. Зубы у него редкие и жёлтые. Он молча кивает и скрывается в серой дымчатой стене.
Стена тает.
Справа – глухая потрескавшаяся стена кинотеатра, вдоль неё батарея пустых бутылок.
Слева – тёмный прямоугольник спящей девятиэтажки высовывается из-за деревьев.
Корженёв вертит головой.
Я не замечаю, как появляется Хозяйка.
Просто ночная темнота становится чуть плотнее прямо перед доктором и делает к нему шаг.
Темнота говорит низким женским голосом:
– Ты принёс. Отдай.
Корженёв роется в портфеле, достаёт склянку, протягивает.
Тонкие бледные пальцы с синими ногтями гладят крышку, склянка исчезает в темноте.
– Я смотрю, у тебя новая канарейка, – коротко смеется Хозяйка и исчезает.
Пока едем назад, Корженёв внимательно смотрит на меня, когда думает, что я не замечаю. А я вижу. Но – молчу.
Мне очень страшно.
Корженёв так и не говорит ни слова, пока мы не заходим в жилой корпус института. Его квартира на втором этаже, моя на первом.
У лестницы он жмёт мне руку, заглядывает в глаза и доброжелательно говорит:
– Большое спасибо. Ваша помощь неоценима. Уверен, ваша работа поможет не только мне. Но и многим людям. Вашему сыну, например. У вас очень хороший мальчик.
Он уходит, а я остаюсь стоять в пустом холодном вестибюле.
Снова тянутся пустые дни и бессонные ночи.
Я хожу по комнате и думаю. Выйти в город я теперь не могу. Корженёв требует, чтобы я постоянно был рядом, в конце коридора частенько маячит Неприметный, о каждом шаге надо докладывать, а ночью охрана никого не выпускает – прямой приказ директора. Кстати, а кто этот директор, которого никто никогда не видел? По любому вопросу люди приходят к Корженёву.
Канарейка… Канарейка… Птичка, которую шахтёры брали с собой, чтобы она им сигналила, не скопился ли где метан или угарный газ. Очень полезная работа. Нужная. Жаль, птичка погибала. Всегда.
А еще я вспомнил о том, что таких как я, по словам доброго врача, трое на всю Россию. И что живут они тихо и счастливо. Не вязалось это с «новой канарейкой»…
Как только Корженёв переселил меня в институт, я получил пропуск с пометкой – «свободный проход». Его я и вертел сейчас в руках. Корженёв вызывал меня и ночью, никто не удивится, что я иду в главный корпус. А по дороге к нему можно и задержаться. И заглянуть в небольшое одноэтажное строение, куда время от времени заглядывал Неприметный.
Что-то там было очень интересное, и это что-то добрый доктор старался не афишировать. Я обратил внимание, что даже видеокамер над входом не было. Чтобы информация не попала на посты наблюдения?
Долгое время я старательно убеждал себя в том, что это не моё дело. Но слова Хозяйки и нехорошее упоминание сына сделали меня очень любопытным. И очень осторожным. Так отчего не начать с маленького домика, окруженного липами?
Пропуск сработал.
Внутри темнота. Нет даже дежурного освещения. Лишь в дальнем конце коридора пробивается едва заметная полоска света.
Вхожу.
Скрипят половицы. Под окном с опущенными жалюзи две древние кровати – еще советских времен, с металлическими рамами. Между кроватями тумбочка, на которой рассыпаны одноразовые шприцы и лежит обломок каменного угля.
Над тумбочкой тусклый ночник, подвешенный на вбитый в стену гвоздь.
Мочой воняет так, что я закашлялся.
Закрыв платком нос, подхожу ближе.
На серых несвежих подушках жёлто-белые костяные лица. Белки в красных прожилках, крохотные точки зрачков.
Потрескавшиеся губы.
Тот, что слева, что-то почуял, дернулся. Скрипнули широкие брезентовые ремни, перетягивающие высохшее тело.
– Аргыв-ввл! Выр-рыгл! Ры-гы-ры!
Что-то пытается сказать, изо рта тянется густая слюна.
Я перевожу взгляд на соседнюю кровать. Второй не реагирует. Глаза так и смотрят в потолок.
– Канарейки, – шепчу я и аккуратно прикрываю дверь в палату.
Остается только ждать.
Я послушно следую за Корженёвым. Молчу, внимательно смотрю по сторонам.
Кажется, он привыкает к моему безмолвному присутствию.
И тогда я изображаю панику.
Мы срываемся с места, Неприметный гонит внедорожник к институту, и доктор запирается в кабинете.
Но спустя три дня снова выезжает в город и берёт меня с собой.
Он очень озабочен и сосредоточенно молчалив. Мы проносимся сквозь Москву причудливым маршрутом. Короткие встречи, обмен десятком слов, досадливое цоканье языков – нет, не знаю, нет, не видел. Что вы, библиотека давно закрыта. Зачем вам Читатель, это же легенда…
В институт возвращаемся поздно вечером.
На подъезде к пропускному пункту меня начинает трясти. Сначала мелко дрожат пальцы. Потом перехватывает горло и темнеет в глазах. Смотрю в окно. На другой стороне улицы стоят три тёмные фигуры. Одновременно они поворачивают головы, смотрят на BMW. Мы сворачиваем к въезду, я теряю их из вида.
Достаю смартфон и привычно гоняю разноцветные кристаллики.
– Да выключите вы звук, – морщится Корженёв, и я давлю качельку громкости. Теперь кристаллики красиво лопаются в полной тишине.
В лифте немного отпускает. Настолько, что я могу нормально говорить и спрашиваю, нужен ли я сегодня вечером.
– Да, посидите в соседней комнате, – бросает доктор и уходит в свой кабинет.
Это плохо. В комнате видеокамеры, поэтому расслабиться не получится, а показывать, что я почуял «белых акул», нельзя.
Почему их чувствую только я? Нет ответа.
Почему их так боится Корженёв? Не знаю.
По идее, ничто не мешает этим людям в хороших деловых костюмах просто расспросить тех, с кем встречался доктор, и приехать в институт.
Тут я вспоминаю, как одновременно повернули головы одинаковые фигуры, и впервые задаю себе правильный вопрос – а с чего я решил, что они люди? И будут действовать, как люди?
Игра в вопросы-ответы помогает отвлечься. Я сажусь так, чтобы не было видно лица и рук. Сижу, кручу ленту Фейсбука в смартфоне и неслышно вою.
Они здесь. Они уже прошли пропускной пункт и приближаются к корпусу. Откуда я это знаю?
Меня затопила волна ужаса. Но так было даже лучше. Я потерял способность двигаться. Получалось только дышать. И ощущать каждый шаг этих троих.
Они вошли в вестибюль, и я увидел – не глазами, не картинкой в голове, а всем телом, – как стеклянные двери запечатывает прозрачная скользкая плёнка. С хлюпаньем присосалась к дверям, намертво срослась со стеной.
Трое поднимались по лестнице – гулкой и безлюдной.
Одновременно поворачивались головы, и я чувствовал, как они прощупывают пространство – ловят сигнал жертвы.
На втором этаже они разошлись, но я все равно чувствовал их как единое существо. И от этого было ещё страшнее. Восприятие растягивалось, словно резиновая лента, сознание не вмещало увиденное.
Кажется, лопнул экран смартфона, я сдавливал его в ладони, но уже не понимал, что делаю. Голову заполняли картины из разных концов коридора.
Выглянул из двери задержавшийся сотрудник-полуночник, открыл рот, увидев чужих, бледная рука поднялась в предостерегающем жесте и – истончилась, превратилась в тонкий гибкий побег, опутавший случайного свидетеля. Он залез ему в рот, раздулся, выпивая кровь, лимфу, все соки тела, он рос в голове, пока не треснул череп жертвы.
В дальнем конце коридора другая часть существа задумчиво наклонила голову и пошла по аварийной лестнице выше.
Я добрел до двери, открыл и вернулся за стол.
Интересно, а где Неприметный? Обычно он торчал в приемной доктора. Может, отлучился в сортир?
«Зачем я тут сижу?» – подумал сквозь заполняющую голову влажную жуть.
На подгибающихся ногах выбежал в коридор и наткнулся на человека в костюме.
Упал на задницу и тупо уставился на тёмную фигуру.
Рукава костюма, аккуратные снежно-белые лацканы с золотыми запонками, сухие загорелые запястья – они были единым целым. Словно у пластмассового солдатика.