Открытая ячейка во втором ряду. Павлов даже на номер смотреть не стал. Старый потертый чемодан на полу. Лежит, опрокинутый. Соколов, похоже, быстро отбросил в сторону багаж, чтобы успеть выстрелить.
Успел.
Три гильзы валялись на полу. Из них еще шел дымок.
А Артема Соколова не было. Совсем не было.
Павлов заскулил, как пес. От обиды и бессилия.
– Чего это он? – спросил Иван Степанович. – И куда он делся?
– Убежал, – сказал Павлов. – Во-он туда, вокруг стеллажей, а потом к выходу, когда люди…
Пассажиры толпились в проходе, пытаясь рассмотреть, что случилось и в кого стреляли. Павлов поднял с пола теплые гильзы, сунул себе в карман. Заглянул в ячейку.
Пусто.
Воняет сгоревшим порохом. Пылью и пустотой.
Павлов осветил ячейку фонариком. Следов от пуль нет. А должны быть три отметины. Соколов умел стрелять, не промахивался. Но отметин нет. Словно растворились пули в воздухе, разлетелись в пыль, ударившись о пустоту.
Твою мать, прошептал Павлов. Как же так… Что теперь Ирке говорить? Что теперь вообще делать?.. Кто-то ведь должен за это ответить… Должен…
Павлов растолкал зевак и побрел к выходу. Он не понимал, что собирается сделать, не думал, куда идти. Мелькнуло лицо мальчишки. Того, что дежурил за кафешкой.
Кажется, Павлов сказал мальчишке, что Страх его ждет. Сарай, скрежет отодвигаемых по бетону ящиков. Запах пыли и сырости. Темнота. Веревка, которую Павлов сжал в правой руке.
Он зажег фонарик. Тусклый желтый круг прыгал перед ним, отскакивая от труб на стену и обратно.
Потом стало светло – включились редкие лампы под потолком. Можно было не бояться налететь лицом на проволоку.
Поворот. Оказывается, когда они с Соколовым…
…Артем, зачем?..
Когда они шли с Соколовым в темноте, то пропустили несколько поворотов и дверей. Просто какой-то лабиринт.
Пыль висела в воздухе, клубилась, словно жила собственной жизнью.
Доски. Сквозь щели, глубоко внизу, видны отблески на воде – не соврал старик. Если убрать доски в темноте…
Коридор резко расширился, превратился в подобие зала. С низким кирпичным потолком, но широкий. Несколько проходов в разные стороны. И кладка старая, почти древняя.
А вот…
Павлов замер. Попытался отдышаться.
– Ничего, сержант. Не торопитесь. Все успеем, – сказал Страх.
Ему и вправду на вид было лет сорок – не старик. Серый спортивный костюм. Кроссовки. Будто человек вышел на вечернюю тренировку. Обычный человек.
Сволочь.
– Не нужно, не подходите, – сказал Страх. – Там есть ящик – присаживайтесь.
Павлов сел. Сердце колотилось, дыхание… Воздух с хрипом врывался в его грудь и со всхлипом выходил. Павлов тронул рукой щеку – влага. Неужели он плакал? Или это вода в тоннеле… Какая разница.
– Вы решили со мной поговорить? – спросил Страх.
– Там… Там сейчас Артем…
– Старший сержант Соколов, – поправил Страх. – Артем Владимирович. Попытался убить то, чего не понимал. И исчез. Но жизнь колхознику спас…
– Вы уже знаете…
– Мне позвонили. У меня тут есть телефон, так что, новости поступают быстро. Зачем Артем Владимирович это совершил? Ему хотелось острых ощущений? А у него ведь осталась жена. Теперь это она будет ждать своего мужа, а не старуха в какой-то деревне. Какой был смысл менять себя на другого? Не скажете?
– Он… Он не советовался со мной. Он просто попытался…
– Дурак.
– Рот закрой! – сказал Павлов и встал. – Рот свой поганый – закрой!
– Хорошо-хорошо, – засмеялся Страх и так по-свойски махнул рукой. – Хорошо. Попытался совершить подвиг… А он ведь и так был обречен. Я это почувствовал еще во время нашей прошлой встречи… Да и зачем ему было жить? Ему не нужно было жить, он мог по своей горячности действительно что-то предпринять. Глупое. Необдуманное. Можно было еще тогда не выпустить его отсюда, но я решил дать ему шанс. И он этим шансом воспользовался.
Между Павловым и Страхом было метров пятнадцать. Камнем можно докинуть. И даже убить можно этим камнем.
– Вы сядьте, сержант Павлов, – сказал вдруг резким голосом Страх. – Вы ведь живы только потому, что я решил спросить у вас кое о чем…
– А ты ведь видел, что там… – сказал Павлов. – Видел же?
– Да. Так получилось. Мы просто с напарником зацепили код у одного жирного клиента. Он ушел, мы подошли к ячейке. Мне повезло. Я стоял в проходе, страхуя, а мой напарник вскрывал ячейку. Я смотрел на него издалека. Вот он открыл дверцу. Достал шикарный кожаный чемодан на ремнях. Поставил его на пол. И вдруг… – Страх взмахнул руками.
– Что это было?
– А я вам не скажу. Это личное – между мной и… Ну вы понимаете… Это хорошо, что вы пришли ко мне пообщаться… Вы и должны были ко мне прийти пообщаться после исчезновения вашего друга.
– Это еще почему?
– А потому, что я такие вещи предпочитаю делать своими руками… – улыбнулся Страх. – Сам. Без ансамбля.
И в руках у него оказался обрез двустволки. С пятнадцати метров – самое то. Практически без шансов. Да еще и по сидящему.
– Можно было нанять кого-нибудь… Вы же в трамвае едете на работу, в толпе мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати подходит к вам и вставляет заточенную отвертку вам в печень. И обламывает ее по надпилу у самой ручки. Крови нет. Клиент мертвый едет, пока толпа немного не рассосется. Тогда он оседает на пол трамвая. Если бы вы сегодня не пришли ко мне, то до дома все равно не доехали бы, поверьте. А так…
Павлов прыгнул в сторону, свалился вместе с ящиком. Но от выстрела уйти не смог. В ружье была картечь, Павлов почувствовал боль в левом плече и в боку.
Обломки кирпичей на полу врезались ему в грудь.
Павлов не видел Страха, перед глазами пламенела темнота, огонь полыхал в боку и плече. Павлов услышал, как щелкнули замки на стволах, – Страх перезарядил обрез. Взвел курки.
– Еще живы? – спросил Страх. – Что значит – отсутствие практики. Но ничего… Сейчас подправим…
Он сделал шаг в сторону Павлова, поднимая одновременно обрез.
– Вот…
– Зачем убивать? Из-за десяти чемоданов в год? – выдохнул Павлов и почувствовал во рту вкус крови. – Такая мелочь…
– Ты не понял? Нет, ты не понял… – Страх поморщился. – Ты распознал, что происходит, но не смог понять – почему? Ну и ладно. Так и не поймешь… Ты…
– Я, – сказал Павлов. – Я…
Пистолет был у него не в кобуре. Еще перед камерой хранения он дослал патрон в патронник и положил пистолет в боковой карман кителя. И сейчас, когда Страх дал ему полминуты, Павлов нашарил оружие и выстрелил прямо из-под себя, рискуя всадить пулю в собственное тело.
Хорошим стрелком был Соколов, Павлов всегда ему проигрывал на стрельбах, но тут… Тут Страху не повезло. Первая пуля ударила ему в грудь. Вторая – сбила с ног. Третья и четвертая ударили в стену.
– Свет! – пронзительно закричал Страх.
Стало темно.
Не один он тут, подумал Павлов и высвободил руку с пистолетом из-под себя. Прицелился лежа в темноту. Туда, где стонал Страх.
– Ловко это ты… – сказал Страх.
Павлов поднял пистолет, но не выстрелил. Патронов в магазине осталось всего четыре, а перезарядить с простреленной левой рукой он не сможет. Так что – четыре выстрела на все. И для тех, кто может сюда прибежать.
– А ты ведь должен был умереть, – с удивлением произнес Страх. – Глупость я сделал… глупость… прямо как твой приятель…
– Что это там, в камере?
– Не знаю…
– Но ты же видел…
– Это я видел, не ты. Так что…
– Что там внутри? – Павлов попытался крикнуть, но не получилось. Только хриплый шепот.
– Внутри. Понимаешь? Внутри… Думаешь, мне приятно знать, что там гибнут люди? Думаешь, это мне доставляет удовольствие? Нет. Я несколько раз был там во время… во время нападения… и я больше туда не хожу… – Страх говорил с паузами, ему, похоже, было больно. Две пули в грудь – это немало. Нет, немало.
Справа послышались какие-то шаги. Это спешит помощник.
– У меня мало времени, – прошептал Павлов и сплюнул кровь. – Я хочу понять.
– Он там, внутри… И пока у него есть пища – ему нет смысла оттуда уходить.
– Да что такое он?
– Что? Или кто? Какая разница? Я даже не знаю, откуда он взялся… Может, он жил здесь веками. Вот в тех коридорах под землей. Ты же знаешь, что город стоит на старых ходах? Вот он здесь и жил. Принимал подношения от людей или просто перехватывал заблудившихся. А потом… Потом нашел себе убежище в автоматической камере хранения… Ты его как себе представляешь? Как нечто в виде змеи? Белого червя? Нет, это не так. Он… Он не похож ни на что… Он – прекрасен в своем уродстве. Он неуязвим…
– Это он тебе сказал?
– Что? Ирония? Нет, он не сказал. Я это понял. Почувствовал. И твой приятель сегодня это подтвердил. Как можно уничтожить плоть, если это не плоть? Если это – нечто другое? Его нельзя убить или прогнать. Его можно только удержать на месте. Не выпустить из ячеек. Дать ему возможность кормиться на месте, а не искать добычу снаружи. Сколько народу в городе гибнет на дорогах за год? Никак не меньше десятка… А тут…
– Откуда ты знаешь, что он, вырвавшись…
– А я не знаю. Я предположил… и теперь… теперь не могу представить себе ничего другого. Он хищник в открытой клетке и останется там только до тех пор, пока есть еда. И я должен сделать так, чтобы никто… чтобы никто не узнал о его существовании… и не полез убивать его… или выгонять… Я не знаю, что он будет делать на свободе. Я не знаю, как он будет убивать и сколько. Одного человека в сорок один день? Или всех, кого встретит на своем пути? Если не нужно будет прятаться, что он будет делать? Волк, попавший в овчарню, начинает рвать и убивать всех баранов уже не ради пропитания… просто потому, что может… Понимаешь?
Страх закашлялся.
– Страх! – прозвучало из темноты. – Тебе помочь?
– Не надо, – тихо сказал Страх. – Подождите там, в коридоре… у нас тут беседа завязалась…
– Как скажешь, Страх.
– Вечно они… мешают… поболтать… Так о чем… о чем это я? Да, о нем. Я могу удерживать его на месте. У нас с ним нечто вроде договора…