– Так что? Булки мять будете или по существу скажете? – спросил полицейский. – Не очень-то я понимаю, о чём с вами договариваться.
– Как-то раз мне сказали, что убивать людей нельзя, – сказал пацан, появляясь из-за мусорных баков. – Но если они больше не люди, то можно.
Полицейский обернулся.
– А, и ты здесь. Задумал маленькую месть, что ли? – хмыкнул он, потянувшись к дубинке на поясе. – Ну так я тебе сейчас устрою. И твоей даме сердца тоже.
Валя поставила чемодан на землю, резко чиркнула застежкой.
Чернота, будто заждавшийся у двери пёс, рванула наружу. Из черноты полезли руки и лица. Воздух наполнился стонами, криками, воплями, хрипами. Полицейский закричал тоже, давясь беляшом. Руки обняли его, черные извивающиеся струйки обвили толстую шею, запястья и ноги.
Парень засмеялся, вновь порвав в кровь губу.
Полицейского дёрнули. Он упал на спину, ударился затылком, хрустнул зубами. Валя подошла, вглядываясь в испуганное лицо. Струйки черноты лезли у полицейского из ноздрей, из век, из приоткрытого рта.
– Договорились? – спросила Валя и тяжело вдавила резиновый набалдашник костыля полицейскому в правый глаз.
Прокрутила костыль, наслаждаясь. Ей представились безликие, стершиеся в воспоминаниях клиенты. Она давила их, будто тараканов. Они вопили и хлюпали, хрипели и чавкали, а убежать не могли.
– Теперь моя очередь, – произнес пацан, подходя ближе.
Он проделал то же самое с левым глазом полицейского.
Вале сделалось легче. Вот прямо по-настоящему хорошо.
Они отошли в сторону, позволив черноте доделать остальное. Валя закурила.
Тело полицейского сложилось в несколько раз с громким хрустом и втянулось внутрь чемодана. Очень быстро и почти чисто. По асфальту покатились зубы и ошметки недоеденного беляша.
Парень подошел к чемодану и застегнул молнию.
– Вот теперь можно ехать, – ухмыльнулся он.
Валя всё еще ощущала вкус его губ на своих губах. В голове было ясно и свежо, впервые за несколько лет. Валя точно знала, как будет жить дальше – наверняка лучше, чем сейчас.
Они вышли из переулка. Костыль оставлял на асфальте мягкие пятнышки красного цвета.
– Как думаешь, мы всё сделали правильно? – спросила Валя. – А если та штуковина, что живет внутри чемодана, просто заставляет тебя убивать? Как в книгах ужасов? Ты думаешь, что поступаешь как надо, а на самом деле просто убиваешь невинных людей?
Пацан помолчал, задумавшись.
– А вдруг мы вообще мертвы? Я могла умереть вчера под машиной, а ты – призрак, который помог мне осуществить месть. Мы с тобой бесплотные, легкие тени и ничего большего.
Валя вздохнула, понимая, что не ощущает привкуса сигарет. Ей стало страшно от собственных мыслей. Они ведь запросто могли оказаться правдой.
– Ты даже ни разу не спросила, как меня зовут, – негромко произнес пацан. – Вот это важно. А всё остальное – чепуха.
Олег ДивовРыжий пес Иж
У окрестных крестьян в 1899 году был зафиксирован обычай плевать в сторону Ижевска, так как по местному преданию, передающемуся здесь из поколения в поколение «в ряду священных преданий», Ижевск – это порождение сатаны.
Мотоцикл не видели несколько лет, почти забыли про него. А этой весной он вдруг появился и очень рано, в конце марта, когда снег еще не до конца сошел, а дороги были мокрые и скользкие. Город утонул во влажной дымке, такой плотной, что закрылся аэропорт. Некоторые уверяли, ночной призрак всегда приходит из тумана, – и был туман, и из него выехал на Пушкинскую оранжевый мотоцикл. Пронесся по центру и ушел куда-то на Болото, затерялся там в частном секторе.
Приехал, уехал – бог с ним. У нас и без галлюцинаций нескучно. Но тихий женский шепоток по городу пошел. Говорили, кто-то привязал гайку на перила Долгого моста, и провисела она всего один день, а если гайка исчезает так быстро, значит, мотоцикл откликнулся на зов о помощи. Ерунда, гаек на Долгом болталось штук двадцать, возникали и пропадали они бессистемно, поди разбери, какая сработала. Если, конечно, ты веришь во всю эту чушь. А чтобы поверить, надо хотя бы раз встретить ночью мотоцикл без седока. А чтобы встретить, надо быть очень и очень навеселе. С трезвых глаз такое не привидится.
Таксист, которому попался мотоцикл на Пушкинской, был по работе как стеклышко, ну да он и не рассказывал никому ничего, это его пассажирка растрепала в своем бложике, когда доехала. Наутро проспалась – и стерла. А таксиста никто не расспрашивал. Он и молчал, чтобы не сочли за сумасшедшего или наркомана. Он не верил в мотоцикл.
Другой важный свидетель – девица, которую мотоцикл якобы подвез до дома, – была той ночью конкретно в дрова на почве личных переживаний. И отнюдь не горела желанием болтать. Во-первых, даже если ночной призрак и выручил ее, то подобрал в неподобающем месте и неподобающем состоянии. А во-вторых, она в волшебный мотоцикл очень даже верила, знала, когда и к кому это чудо приезжает, и на всякий случай решила, что он ей приснился. Дабы лишний раз не нервничать – и так жизнь не удалась.
По той же в общем причине стерла свой пост и женщина из такси. Мотоцикл был в городе, как бы сказать, фигурой умолчания. О нем шептались, а не говорили. То ли боялись спугнуть, то ли инстинктивно закрывались от самих обстоятельств, при которых он появляется.
Тем не менее вскорости на Долгом мосту прибавилось гаек всех размеров и цветов. Их приматывали к перилам либо куском провода, либо яркой ленточкой. Оба варианта считались правильными, строго в духе легенды о рыжем мотоцикле, только непонятно, какой более действенный – брутально-механический или трогательно-девичий. Логика подсказывала, что куда важнее аутентичность самой гайки, но где тут логика, если девочки верят в чудо.
Почему гайки надо привязывать именно на Долгом, легенда молчала. Надо – и все тут, на то она и легенда. Скорее всего, просто никто еще не придумал достаточно красивой и романтичной версии.
Почему и как гайки исчезают, тоже никто не знал. Строго говоря, вменяемых людей это не интересовало, а у невменяемых оказалась кишка тонка разобраться. Устроить у моста засаду с пьяных глаз любопытные пытались, но не хватало либо выдержки, либо выпивки. По трезвости эксперимент провалился вовсе. Несколько лет назад на мост целую неделю таращились в прибор ночного видения поочередно два блогера, надеясь поймать шутника или увидеть мотоцикл, – и ничего не заметили. А когда плюнули и забыли – половину гаек как ветром сдуло. И через сутки на городском форуме выскочила душераздирающая басня о том, что ночной призрак спас девушку от грабежа с изнасилованием. Вычислить автора, естественно, не удалось, но почерк был знакомый.
Все истории такого типа строились по одному шаблону со времен зарождения легенды о мотоцикле, лет уже сорок примерно. Девушка возвращается домой ночью одна и пешком, хорошо поддатая или совсем трезвая, но по общей нелепости ее поведения, в частности манере срезать углы через парки и лесополосы, ясно, что бухая. Ее преследует или хватает некий зловещий тип, и тут появляется мотоцикл – он пугает и обращает в бегство или даже сбивает с ног нападающего. Дальше железный спаситель загадочным образом подхватывал девушку или та сама на него садилась – и домой, причем мотоцикл сам знал адрес, ты только держись за руль. Иногда мотоцикл просто катился рядом с девушкой, провожая ее. Тарахтел на холостом ходу, заглядывал снизу в глаза – фарой, что ли? – просился, чтобы его погладили по сиденью. Вообще в поведении мотоцикла было много собачьего. Ничего удивительного, ведь по легенде это «пес».
В крутом промышленном центре, где даже памятник козе склепан из кусков металла так подчеркнуто сурово, будто козу эту приходит доить Терминатор, наверное, именно железные собаки и должны оберегать девчонок по ночам.
Пока железные парни спят.
– Дак чё, какие темы мы еще забыли? Забыли городские легенды, а?
Главред уставился на Кузьмина.
Остальная летучка дружно выдохнула и расслабилась.
– Ну и где материал про легенды?
– В смысле? – Кузьмин сделал вид, что сильно удивлен.
– Отдел культуры, я же тебя просил. Только не ври, что не слышал.
Отдел культуры в составе Кузьмина и его стажерки Васи глубоко задумался. Кузьмин – хмуро, Вася – просто за компанию, чтобы не подставлять шефа. По городским легендам она бы отписалась легко и с удовольствием.
Дело-то плевое. Легенды у нас не меняются, они те же, что год назад, десять лет и, наверное, сто лет. Ну ладно, поменьше, сто лет назад орла в пруду еще не было.
– У нас с Василисой одних только интервью по два на день, – буркнул Кузьмин, глядя в стол. – Не считая прочего. Может, обойдемся?
– В смысле?.. День города на носу, как ты обойдешься?
– Из-за Дня города и бегаем, как заводные… Слушай, мы эти легенды каждый год пережевываем. Давай их по случаю праздника… Забудем временно.
– Дак чё, ты устал? Ну так прямо и скажи: я устал. Старый стал, ленивый, хочу по случаю праздника вообще не работать.
– Десять рублей с тебя! – ловко спрыгнул с темы Кузьмин.
Он тут был единственный, кому позволено говорить начальству «ты» даже в официальной обстановке. С главредом они, два динозавра, вместе начинали еще при советской власти, которую большинство сотрудников помнили довольно смутно. А некоторые, как Вася, даже родиться не успели.
– Почему десять? Пять.
– Десять. Два раза уже «дакчёкнул».
Главред порылся в кармане, выгреб горсть мелочи, открыл ящик стола и высыпал туда деньги. С запасом так сыпанул.
– Избавляйтесь от слов-паразитов! – сообщил он в пространство. – И от диалектизмов, кстати, тоже. Будете романы писать, суйте их хоть в каждую строку ради местного колорита. А у нас информационный жанр, нам нельзя. Вот, отдел культуры подтвердит.
Кузьмин молча кивнул и зачем-то покосился на Васю.