– Да, ты нарезал оттуда знатно! – Керя засмеялся и тут же резко замолчал. – Я сам не разглядел. Стрелять начал, тут жид с факелом влез, оно его – хуяк! Требуха во все стороны… Пацану голову оторвал, что с кулаком было – не смотрел, еще пальнул наудачу и рванул из этой часовни засранной…
– Рога видел?
– Видел, – глухо сказал уголовник.
– Я тоже. Думал, показалось…
– Нажраться надо. Спиртушки затележить или марафетом занюхаться, и все пройдет. Если голову ломать, что это за тварь была, так и вальтануться недолго, а, командир? Так что давай собираться. Я этого сам, я умею, ты видел… Да он и не чует ничего.
– Давай, – отозвался Граве.
Таганцеву стало страшно, как тогда, в часовне. Но там он дергался, бежал, спасался, а тут лежит, словно муха в коконе, и ждет, пока паук жвалы воткнет.
Захрустел снег, Таганцева обдало теплым вонючим дыханием. Потом хлопнул выстрел, на лицо брызнула горячая жидкость. Тяжело упало тело.
– Коленька, все в порядке.
Граве, как умел, стер засохшую кровь с лица Таганцева. Помог встать. Совсем рядом лежал мертвый Керя с изумленной физиономией.
– В затылок стрелял – а упал навзничь. Еще в гражданскую я этому удивлялся, – заметил Граве. – Он хотел…
– Я слышал, Артур Манфредович, – с трудом пробормотал Таганцев. Губы едва шевелились, верхние передние зубы выбиты.
– Есть хочешь?
– Н-нет… И не могу… Мы далеко от часовни?
– Не очень. Но я ходил смотреть – стоит, как стояла. Внутрь, конечно, не совался. Предвидя вопросы: что это было – не знаю. Какая-то скотина, хотя появления покойника это никак не объясняет. Муллерман, возможно, что-то нам с тобой и поведал бы, но я – военный. Я врага привык уничтожать. Да, ты скажешь, что я вчера позорно бежал вместо этого, но уничтожать я привык врага известного. А тут…
Граве помолчал, потом нагнулся и обшарил карманы уголовника. Достал одну воблу, спички, запасные патроны к карабину.
– Больше ничего. Попробуем охотиться, хотя стрелять опасно, привлечем внимание. Если что, его я есть не собираюсь. А ты?
Граве подмигнул Таганцеву, показывая, что шутит. Таганцев и хотел бы улыбнуться в ответ, но не мог, и потому лишь сказал:
– Карабин мне дайте.
Карабин так и не пригодился. Через сутки они вышли на просеку и услышали далекий стрекот, постепенно приближавшийся. Граве прислушался, нахмурившись.
– Самолет? Нет, низковато идет звук… Неужто аэросани?
Стрекот продолжал приближаться. Граве и Таганцев укрылись на краю просеки в кустах. Через пару минут белые аэросани, поднимая снежную пыль и треща пропеллером, пронеслись мимо, замедлили ход и остановились метрах в двадцати.
– Что за черт?! Неужели заметил?! – прошептал Граве.
Из кабины выбрался пилот, спрыгнул на снег и сделал пару шагов в сторону. Расстегнул ширинку комбинезона и начал мочиться.
– Тут уж сам бог велел, – Граве взял карабин из рук Таганцева и прицелился. Пилот неловко взмахнул руками и осел, уткнувшись головой в лыжу аэросаней. Граве выбрался из засады, подбежал к аэросаням, заглянул внутрь, потом нагнулся над пилотом.
Таганцев отстраненно наблюдал за происходящим. Когда в прошлый раз Керя убил мужичка – это было поступком уголовника, хотя и по приказу комкора. Да и кто знает, кем был мужичок. Возможно, сам не чурался убить и ограбить путников, а то и совсем бывший белогвардеец, их в тайге, говорят, до сей поры хватает.
Но сейчас Артур Манфредович убил советского человека. Возможно, сотрудника НКВД. И теперь машет, подзывая Таганцева к аэросаням… Не назад же теперь идти.
Таганцева передернуло – он отчего-то представил, как, увязая в сугробах и покачивая пробитой головой, по их следу крадется мертвый Керя. Оглянувшись, Таганцев выскочил на просеку и заторопился к комкору.
– Что, Коленька, смотришь волком? – спросил тот, стряхивая с приклада карабина снег.
– Зачем вы? – коротко спросил Таганцев, кивая на убитого пилота. С виду тому было лет двадцать, с узкими глазами – бурят или якут, наверное. Поди их разбери.
– А зачем ты в побег ушел?
– Теперь не стал бы, – честно ответил Таганцев. Граве понимающе кивнул.
– Случай. Почти всегда случай руководит человеком. Жаль. В другое время мы могли бы подружиться, Коленька.
– Что значит – в другое время?
– И часовня эта, – задумчиво продолжал Граве, явно уже не слушая Таганцева. – Теперь застряло в голове, не выбьешь никаким алкоголем и марафетом, как советовал наш покойный спутник Керя. А я так не люблю, когда от важной цели отвлекает ненужная информация. Но это ерунда – я почти уверен, что в пресловутую часовню я еще вернусь. А ты, Коленька, извини.
Граве быстро поднял карабин, и Таганцева ударила в грудь яркая ледяная вспышка. Легкие словно онемели, Таганцев упал на спину, рядом с мертвым пилотом аэросаней.
– Мне очень жаль, – сказал Граве. Таганцев пытался найти его взглядом, но бывший комкор был вне поля зрения, а в глаза к тому же било солнце. – Мне правда очень жаль. Возможно, существовал совершенно иной вариант развития событий, но теперь у меня есть транспорт, я попытаюсь добраться до города и найти там своего резидента. Всегда приходится чем-то жертвовать, Коленька. И да, покойный Керя был прав. Я не японский шпион. Правильнее называть меня фашистской мордой, хотя фашисты – это все же итальянцы, а я работаю на разведку рейха.
Таганцев слышал, как провернулся и затарахтел пропеллер аэросаней. Развернувшись чуть дальше, они промчались мимо, звук постепенно замирал. Таганцев наконец сумел немного повернуть голову и понял, что лежит в огромной расплывающейся луже крови.
Ни тепла, ни холода он не чувствовал, зато услышал, как через лес к просеке идет кто-то тяжелый и неуклюжий.
Идет, не выбирая дороги, натыкаясь на ветви и обламывая их.
Святослав ЛогиновВымертский тракт
– Господин, позвольте сопровождать вас…
Уже неделю Раллиху не попадались придорожные гостиницы и даже харчевни. Три дня назад он миновал последнее поселение, ощетинившееся высоким частоколом. Дальше начинались места вовсе дикие, носившие говорящее название Вымерт. Тем более странно было встретить здесь одинокого путника, шагавшего по остаткам некогда мощёного тракта.
– Боишься разбойников?
– Что вы! Бандитских шаек здесь нет, они сами боятся нечисти.
– Это уже интересно! Разумеется, ты можешь составить мне компанию и заодно рассказать о дьявольских отродьях, которых ты не боишься, хотя они распугали окрестных бандитов. Надеюсь, я не услышу леденящих историй о Белой Даме. Эти легенды изрядно надоели мне за последнее время.
– Помилуйте, откуда взяться Белой Даме в этой глуши? Мадам весьма деликатна и любит хорошее общество. Хотя о ней больше пустых разговоров, чем реальных известий.
– А ты, оказывается, веришь в Белую Даму?
– Зачем верить? Я лишь не отрицаю её существование. Порой над лесом что-то пролетает, но скорей всего это не она.
– Бандитов ты не боишься, Белой Дамы тоже. Так чего ты опасаешься в здешней глуши?
– Тут водится много всякой дряни. Прежде всего – оборотни. Хотя луна сейчас не в той фазе, так что оборотни не появятся ещё несколько дней.
– Путник с мечом боится завшивевшего волка?
– Прежде всего, добрый господин, здесь не столичный округ. Это там, стоит объявиться волколаку, на облаву выходит под сотню рыцарей и егерей. Тут ни тех, ни других нет, и в лунные ночи оборотни сбиваются в стаи, так что в одиночку от них не отобьётся самый опытный человек. Поэтому я хожу по этим местам только безлунными ночами, а при полной луне стараюсь найти крепкое убежище. Ещё здесь частенько встречается Ворочун.
– Ворчун, что ли? Первый раз о таком слышу.
– Ворочун. Он не ворчит, а ломает деревья. Проходили недавно: видели вывал леса? Это его работа.
– Да ну… смерч, наверно, деревья повалил.
– Смерч вывал делает ровный, словно просеку. Все деревья кронами в одну сторону лежат. А тут накидано, как попало.
– И что этот Ворочун людям делает?
– Ничего. Лес портит. И, если кто ему под горячую лапу попадётся, тоже задавит. А так он людей вовсе не замечает.
– Тебе его видеть доводилось?
– Столько раз, что и не пересчитать.
– И что ты делал, встретившись?
– Падал, старался забиться в какую-нибудь яму, а там лежал, затихарившись. Бежать от него опасно, на движение он может среагировать. А так ему деревья интереснее. Вот Крахт, тот специально за людьми гоняется, благо что для здешних мест человек – добыча редкостная. Но от Крахта отбиться можно, а повезёт, так и уложить. Я одного прикончил вот этим самым мечом.
– И каков он из себя?
– Считается великаном, хотя не слишком-то велик – полтора роста. Одежды не носит, весь в шерсти. Дубина у него здоровенная из цельного дерева. Хотя безоружным он был бы опаснее. Он же неповоротливый, Крахт, пока размахнётся своей палицей, пока ударит… десять раз можно отскочить.
– Людоед?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Я не съеден, а ежели кто попадёт под дубину, наверное, слопает. Только тут людей, считай, что нету. Некого ему жрать. Другого зверья много, так что голодным он не ходит.
– Ты неплохо в здешней живности разбираешься. Сам-то зачем сюда лезешь, раз тут такие гиблые места?
– Видите ли, добрый господин, я охотник за нечистью. Моё имя – Стан, а родовых имён таким, как я, не положено.
– Будем знакомы, охотник Стан. Меня зовут Раллих Гранк, и я тоже охотник за нечистью.
– Я слышал ваше имя, господин Раллих. Вы из знатного рода, один из тех бойцов, что сражаются за идею. Всегда преклонялся перед такими как вы.
– А ты, значит, из тех, кто работает за деньги.
– Я бедный человек, мне надо на что-то жить.
– Это я понимаю. Мне неясно другое – что тебе делать в Вымерте? Сам говорил: людей здесь не осталось, и кто тебе заплатит за твои подвиги?
– Я хожу промышлять в здешние леса. Знаете, сколько на ярмарке в Изгольне стоит клык вервольфа? Не подделка, а настоящий зуб, который начинает светиться с ростом луны? Хватит на год безбедной жизни.