Я никогда не отличался особым умом, да и те мозги, которые у меня имелись, сейчас были заняты другим вопросом: почему я не вырвался из петли, как было запланировано? Я сделал все именно так, как сказала Рита, но вместо этого в сто шестидесятый раз оказался в привычном дне перед боем.
Небо над плацем номер один в сто шестидесятый день было таким же чистым и безоблачным, как и в первый. Вечернее солнце безжалостно обрушивалось на нас. Только что закончилась физподготовка, и тени, собиравшиеся у наших ног, были усеяны еще более темными каплями пота.
Я был совершенным незнакомцем для этой женщины с волосами цвета ржавчины и кожей слишком бледной для солдата. Ее глаза глубокого карего цвета пристально смотрели на меня.
– Ты хотел поговорить. О чем?
У меня не было времени – и не было ни одной гениальной идеи. Надо было отозвать ее в сторонку перед тренировкой. Но теперь уже слишком поздно.
Я посмотрел на Риту и произнес ровно ту же фразу про зеленый чай, которую выдал в прошлый раз. «О, а на этот раз все прошло не так уж плохо, – подумал я. – Может, она не будет… Вот черт».
Слезы потекли по щекам Риты, закапали с кончика подбородка, разбиваясь о мою ладонь, которую я поспешил подставить, преграждая им путь. Мне по-прежнему было жарко после тренировки, но ее слезы обжигали не хуже двадцатимиллиметровых пуль. Сердце бешено колотилось в груди. Я словно снова был старшеклассником, который приглашает девушку на танец. Даже в бою у меня так не подскакивало давление.
Рита вцепилась в край моей рубашки, так крепко стиснув пальцы, что их кончики побелели. На поле боя я словно воочию видел каждое движение еще до того, как она его делала, но здесь не знал, чего ожидать. Я сумел запрограммировать себя на то, чтобы с легкостью уклониться от тысячи мимиков, но где подсказка операционной системы, когда она действительно нужна? Мысли разбредались, я пытался найти выход из этой ситуации. Я понадеялся, что рубашка, за которую схватилась Рита, хотя бы там не была мокрой от пота.
В прошлый раз я стоял столбом, как статуя, до тех пор, пока Рита не пришла в себя и не заговорила. Может, еще десять путешествий по петле – и этот эпизод тоже станет рутиной. Я буду знать, какими именно словами можно успокоить Риту, нежно прижимая ее к плечу. Но это будет означать, что мои встречи с единственным человеком в мире, способным меня понять, превратятся в механическое представление. Интуиция подсказывала мне, что лучше просто стоять на месте и принимать все так, как есть.
Ёнабару пялился на нас, как турист в зоопарке – на медведя, который внезапно встал на две ноги и принялся танцевать вальс. По крайней мере, я наконец знаю, какая ситуация может заставить его заткнуться. Феррел вежливо отвел взгляд, но не до конца. И так поступили почти все остальные во взводе. Чтоб меня… Вот я и стал этим танцующим медведем. «Не смотрите на него. Ничего не говорите. Бросьте деньги в банку и идите дальше».
Говорят, когда нервничаешь, надо сделать следующее – представить, что все вокруг тебя голые. Ах нет, это когда тебе надо выступать перед людьми… На тренировках нас учили сосредотачиваться на мыслях о приятном. О том, что приносит удовольствие и радость. В бою, наверное, этот момент будет для меня одним из самых счастливых воспоминаний, так почему ж я сейчас так дергаюсь? Если Бог и знал ответ, Он предпочел промолчать.
Я взял Риту за руку. Девушка выглядела совершенно потерянной.
– Я Кэйдзи Кирия.
– Рита. Рита Вратаски.
– Наверное, для начала мне следует сказать «Приятно познакомиться».
– Почему ты улыбаешься?
– Не знаю. Наверное, просто потому, что счастлив, – произнес я.
– Ты странный. – Лицо ее смягчилось, просветлело.
– Давай-ка пока прервемся. – Я бросил взгляд на парней через ее плечо. – Северо-восток. Готова?
Мы с Ритой помчались прочь, оставив ребят на плацу озадаченно скрести в затылках. Мы пролезли сквозь натянутые между столбами цепи, ограждающие тренировочный полигон. Бриз, доносящийся с моря, приятно холодил кожу. Какое-то время мы бежали просто так, удовольствия ради. По левую руку, далеко отсюда, виднелось побережье. Ярко-синяя вода простиралась за бессмысленной оградой из колючей проволоки, тянувшейся вдоль прибоя. Патрульное судно шло курсом, параллельным нашему, оставляя белую полосу вдоль четкой линии, разграничивавшей небо и море.
Громкие крики солдат постепенно остались позади. Здесь были слышны только рев моря, далекое шуршание многих пар армейских ботинок по бетону, грохот моего бешено стучащего сердца и шелест дыхания Риты.
Я резко остановился и застыл на месте. Рита не успела вовремя среагировать и врезалась в меня. Еще одна ошибка операционной системы. Я сделал несколько неровных шагов. Рита споткнулась, пытаясь восстановить равновесие. Мы вцепились друг в друга, чтобы не упасть. Я одной рукой обнимал Риту, а она – меня.
Наше столкновение нарушило разом все правила и нормы. Ее тренированное тело прижималось ко мне. Я ощутил приятный аромат. Без Доспеха я был совершенно беззащитен перед странными химическими соединениями, насыщавшими воздух.
– Э, прошу прощения. – Рита извинилась первой.
– Да нет, это я виноват. Не нужно было так резко останавливаться.
– Нет. То есть прости, конечно, но…
– Не нужно извиняться.
– Я и не собиралась. Просто… ты не мог бы наконец отпустить мою руку?
– А… – На запястье Риты там, где его стискивали мои пальцы, осталось красное пятно. – Извини.
Для меня Рита была старым другом, соратницей во многих боях. Но для нее Кэйдзи Кирия был незнакомцем, которого она только что встретила. Всего лишь призрачный силуэт из другого времени. Только я помнил облегчение, которое мы испытывали, стоя спиной к спине. Только я чувствовал электрические искры, пробегавшие между нами, когда наши взгляды встречались, выражая понимание без слов. Только я ощущал тоску, желание и преданность.
До того, как я пошел в армию, мне довелось посмотреть шоу про человека, который любил женщину, потерявшую память после несчастного случая. Наверное, он прошел через те же переживания, что сейчас испытывал я, – без всякой надежды наблюдать, как все, что ты любишь, исчезает, развеиваясь по ветру, а ты стоишь на месте, не в силах этому помешать.
– Я… в общем… – Я даже не знал, что ей сказать, несмотря на предыдущую петлю.
– Это и есть твой хитроумный способ убраться ото всех подальше?
– Да. Наверное.
– Это хорошо. А где мы находимся? – Рита развернулась на месте, оглядываясь.
Мы стояли на широком поле, с одной стороны заканчивавшемся заграждением из колючей проволоки, а с трех других – оградой из натянутых между столбиками цепей. Дикие травы выпустили зеленые ростки из трещин в бетоне, покрывавшем огромный квадрат площадью десять тысяч квадратных метров.
– Это плац номер три.
Я сумел провести нас от одного огромного плаца до другого. Неплохо. Наверное, я слишком много времени проводил с Феррелом. Его любовь к тренировкам напоминала серьезное психическое расстройство, и, похоже, я успел его подцепить.
Рита снова повернулась ко мне:
– Как-то здесь уныло.
– Прости.
– Да нет, мне даже нравится, что тут так пустынно.
– Странные у тебя вкусы.
– Это разве можно вообще вкусом назвать? Там, где я выросла, тоже пустынно. Правда, в тех местах океана нет. А небо здесь… прекрасно. Оно такое яркое, – произнесла она, запрокинув голову.
– Оно тебе нравится? Небо?
– Не столько само небо, сколько его цвет. Яркий, сияющий, голубой.
– Тогда почему у тебя красный Доспех?
На несколько мгновений воцарилась тишина. Затем, наконец, Рита снова заговорила:
– Небо в Питтсфилде поблекшее. Как вода, в которой споласкивали кисть с синей краской. Словно вся вода, которая была в земле, устремилась к небу и разбавила его цвет.
Я бросил взгляд на Риту. Она подняла на меня карие глаза.
– Прости. Забудь, что я сказала.
– Почему?
– Это не то, что ожидаешь услышать от Риты Вратаски.
– В этом я не специалист.
– А я – да.
– Мне показалось, это очень мило, – признался я.
Глаза Риты расширились. На мгновение в них промелькнуло нечто, свойственное исключительно Стальной Суке. Но выражение ее лица не изменилось ни на йоту.
– Что ты сказал?
– Что это очень мило.
Похоже, ее удивил мой ответ. Короткая прядь волос цвета ржавчины упала ей на лоб, и она подняла руку, чтобы потеребить и убрать ее. Между пальцами промелькнули ее глаза, наполненные странным сиянием. Рита была похожа на девочку, чье сердце наконец кто-то затронул, на ребенка, чью ложь разоблачил пронзительный взгляд матери.
Я нарушил неловкое молчание:
– Что-то не так?
– Нет.
– Я вовсе не пытался смеяться над тобой. Мне просто захотелось это сказать. Но, видимо, я выбрал неудачный момент.
– У нас уже был похожий разговор, в предыдущей петле, верно? Но помнишь его только ты, – догадалась Рита.
– Да. Прости.
– Нет, меня это не смущает. – Она покачала головой.
– Тогда что не так?
– Скажи мне, что ты будешь делать.
– Ну, я еще многого не понимаю, – признался я. – Мне нужно для начала, чтобы ты объяснила, как разорвать петлю.
– Я спрашиваю, что ты будешь делать дальше, чтобы мне не пришлось об этом думать.
– Ты что, шутишь? – спросил я.
– Серьезна, как никогда.
– Ты же Рита Вратаски. Ты всегда знаешь, что делать.
– Хорошо будет наконец оказаться вне рамок петли – для разнообразия.
– А для меня в этом нет ничего хорошего, – заметил я, гадая, что она хотела сказать этим своим «будет». Я думал, она уже освободилась от петли, двести одиннадцать раз прожив одни и те же тридцать часов во Флориде. Я открыл было рот, собираясь задать ей этот вопрос, но Рита меня опередила.
– Думаю, я заслужила право посидеть в сторонке и посмотреть, – произнесла она. – Мне дерьма и так хватило по самые уши. Теперь твоя очередь. И чем быстрее ты смиришься с этим, тем лучше.