На застиранной ткани армейской куртки Роя действительно выделялись тёмные пятна от споротых знаков различия. Хозяин ломбарда принялся читать их, указывая поочерёдно пальцем.
— Вот, пожалуйста, — палец коснулся плеч, — мастер-сержант. Далее смотрим, — он указал на правый нарукавный карман, — крылышки парашютно-десантной бригады. Здесь, — указал на такой же карман слева, — была голова хищника. Не пойму, волка или леопарда, но группа первого удара, и разведывательно-диверсионный батальон — друг друга стоят. Крутые парни! Ну и награды, — похлопал по прямоугольной отметине на груди, — величина планки впечатляет. Такой человек мог дезертировать? Да не смешите меня.
Значит, что? Либо они партию привезли нашим на продажу, либо, напротив, ищут каналы для переброски местным в другие сектора. Достойный бизнес! Вы знаете, — он доверительно понизил голос и, привстав на цыпочки, потянулся к моему уху, — мне Борух… в общем, один знакомый, недавно прислал десяток настоящих М-16! Абсолютно новые, в заводской смазке. Не угодно посмотреть?
— Уверяю, я не по этой части, — сделал я попытку охладить пыл толстячка, усмехаясь внутренне: вон куда добрались проданные нами когда-то Райзману винтовочки! Интересно, насколько выросла их цена по сравнению с полученной нашей бригадой?
Хозяин посерьёзнел:
— Так какое же у вас ко мне дело?
— Да нет никакого дела. Просто вот гуляю, осматриваюсь.
— Ясно… Разведка, значит. Что, у военных новые интересы в Кардине появились? Что-то мне такое внимание не по душе. Спасибо, я учту полученную информацию. — И засеменил обратно за стойку.
Пытаться убедить его в чём-либо показалось мне бессмысленным, поэтому я, видя в окно, что процессии сумасшедших давно уж след простыл, направился к выходу. Хозяин догнал меня, сунул в мой карман бутылку чего-то и, распахивая учтиво створки, зашептал:
— Не думайте, я, в случае чего, отблагодарю, — характерный жест пальцами, — если сочтёте возможным поделиться какими-либо сведениями, милости просим. В долгу не останусь.
Вышел на улицу, с удовольствием вдохнул вечернюю пыль города, показавшуюся после затхлого ломбарда с его душным владельцем свежим морским бризом. Вытащил из кармана презент, глянул.
Ого! Пиво, да не простое — пиво из нашего мира! «Гиннесс». Вот начальнице-то радости будет! Внимательно рассмотрел этикетку — до окончания срока годности ещё далеко. Любопытно, откуда оно тут?
Не прост толстячок, ох не прост. Он мне за две минуты рассказал о Рое, глядя на пятна от нашивок, больше, чем я узнал за всё время службы на «Скорой». Вот кому в разведке работать! Прирождённый шпион. Если и коммерсант такой же не иначе, давно уже миллиардер.
В другом конце улицы обнаружилось заведение совсем иного сорта крошечный магазинчик, торгующий всякими абсолютно ненужными вещами: какими-то статуэтками, резными финтифлюшками, шкатулочками, пейзажиками. Я бродил от одной пыльной витрины к другой совершенно очарованный. Вот где подарки выбирать! Всю жизнь придерживаюсь мнения, что если не знаешь с абсолютной точностью, в чём именно человек, для которого ты придумываешь подарок, нуждается, то следует дарить что-нибудь очень симпатичное и совершенно бессмысленное, не имеющее никакого практического приложения.
Может быть, я не прав, но всегда всё примеряю на себя. На нашу свадьбу надарили целую гору полезных в хозяйстве вещей — и что же? Посуда разбилась, одежда износилась — словом, за более чем полтора десятка лет семейной жизни от них не осталось и следа.
А пустяковая мягкая игрушка пережила все эти годы, сидя на полочке под потолком, и превратилась в символ нашего дома и хранительницу очага. Мы даже порой апеллировали к ней во время семейных споров.
Сидит ли ещё там, наверху, возле окна, этот одновременно грустноватый и лукавый красно-белый плюшевый зверь? Или жена, отчаявшись ждать, спрятала его, чтобы не рвал сердце?
Особенно приглянулись мне совершенно восхитительные маленькие штучки, сделанные из крошечных искусственных цветочков, кружев, ракушек и всяких милых непоняток. Будь я дома, несомненно, тут же изрядно бы облегчил свой кошелёк, имея в виду двух своих любимых женщин да ещё двух дочерей. А здесь — кому оно? Впрочем, одна дама на бригаде у нас есть, но вот как она отнесётся к подобному подарку?
Поразмышляв на эту тему некоторое время, я постановил для себя: непременно затащить сюда начальницу. Раскланявшись с владельцем заведения крошечным старичком с испачканными чем-то глубоко-чёрным пальцами — и с сожалением оторвавшись от созерцания его сокровищ, намылился шлёпать обратно к месту нашей дислокации. Выражение ожидания на лице хозяина сменилось глубокой покорностью судьбе, рассохшаяся дверь скрипнула, я вновь оказался в пыльной жаре вечернего Кардина.
Рат ожидала моего возвращения, нетерпеливо приплясывая на порожке открытой кабины. Возмущённый писк долетел до меня ещё ярдов за сто:
— Где ты шляешься? Кто должен за тебя работать?! Я тут уже кучу народа обслужила, а мой фельдшер по кабакам шляется!
— Обижаешь, начальница, ни по каким злачным местам я не шлялся. Просто прогулялся чуток.
— Врёшь, поди?
— Ни боже мой.
— Всё равно свин. Совсем о докторе не думаешь. Вконец обессовестел.
— Опять вот зря ругаешься. Я о тебе всегда помню. Гляди! — И, торжественно достав из кармана, поставил на капот благоприобретённое пиво.
Люси чуть удар не хватил. Она снова и снова читала этикетку, явно пытаясь удостовериться, что это не сон. Наконец вымолвила:
— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Не томи, открывай!
Я сковырнул крышечку. Мышка, держась за горлышко передними лапками и смешно болтая в воздухе задними, осторожно просунула внутрь бутылки маленький носик, стараясь достать им поднявшуюся вверх пену. Вынула мордочку, спрыгнула на сиденье. Весь вид её выражал совершеннейшее и абсолютнейшее блаженство.
— Шурик, милый… Угодил! Нечего сказать, просто донельзя!
И, перейдя на более строгий тон, спохватилась:
— Где моя мензурка?
Требуемое было незамедлительно поставлено рядом, и Люси приступила к извлечению из посудины тёмного стекла бездны наслаждения.
— А какие это толпы народа ты здесь исцеляла? — поинтересовался я, видя, что гроза миновала.
— Да есть о чём говорить, — махнула лапкой мой мышедоктор, — всего-то и была одна астматичка. Эуфиллин в вену, и всех делов.
Я прикинул, каково было начальнице управляться с двадцатикубовым шприцем мало что не с неё длиной, и понял причину столь гневной встречи.
— Какая же астма в пустыне?
— Она не в пустыне живёт, а в подвале, там сыро, — пояснила Рат, — отстань, не цепляйся. Видишь, доктор занят.
И Люси, жмуря от удовольствия маслено блестящие глазки, припала к мензурке так, словно её из этой самой пустыни не выпускали как минимум год.
Глава пятнадцатая
Куда деваться несчастному фельдшеру Шуре? Водитель храпит на весь дворец, извергая облака сивушных паров. Начальница ничем не лучше. Спрашиваю вслух у пустой на две трети склянки виски:
— Последовать их примеру, что ли?
Мышка, не открывая глаз, выдохнула:
— И думать не моги. Кто-то на бригаде должен оставаться трезвым. Какая служба ни есть, а бдить надо.
И, повернувшись на бок, всхрапнула так, что достижения Патрика по этой части сильно поблекли. Нет, в самом деле, её саму утопить в пивной бутылке можно — куда ж она всю эту жидкость дела? Мистика, да и только.
Озадаченно стерев пальцем единственную каплю, выпавшую из горлышка перевёрнутой посудины, где только что был «Гиннесс», я чуток поразмыслил, чем бы занять остаток вечера, покуда сон нейдёт.
Правда, что ль, с одноруким потрепаться? А что, тоже занятие.
Козлиная вонь немытого тела заставляла держаться от него в некотором отдалении. Я задумчиво глядел, как запаршивевший старик с пустыми глазами психохроника приканчивает бригадное виски, и гадал: почему же генеральша с ним живёт? Неужели леди Зак могла опуститься настолько, чтобы счесть себе парой подобное насекомое?
Что-то здесь неправильно. Коль ты царица Кардина, так и желать себе должна принца. Явная нелогичность поступков даже с точки зрения сумасшедшего.
Бутыль опустела, старик откинулся назад, растянувшись на куче ломаных картонных упаковок, сваленных в углу необъятной залы с пустым бассейном посредине. Над высохшим дном его, изукрашенным мозаичными наядами, блестел крупными шляпками звёздных гвоздей провал высокого купола.
Слезящиеся глазки однорукого покраснели от доброй выпивки. Он хриплым голосом затянул какую-то жуткую боевую песню с постоянно повторяющимися словами:
Пусть все встанут к стене,
Лицом встанут к стене…
Момент показался мне удачным для начала беседы, и я спросил:
— Ты хорошо знал покойного генерала Зака?
Старый вояка с неожиданной для пьянчуги прытью вскочил на ноги. Тело его затряслось, в уголках губ появились пузырьки пены.
— Не смей говорить о нём в прошедшем времени, ты, шпак! Генерал жив, он приходит сюда!
Вдруг голос его изменился, превратившись из дребезжащего фальцета в густой бас, хмель, казалось, исчез, и даже сам он как бы стал выше ростом. Из беззубого рта полилась громкая речь:
— Мне всё равно штрафники они или нет — таких орлов поискать ещё надо я не пойду в бой с необстрелянными новобранцами — не говорите что они натворили мне это неинтересно — у меня как в иностранном легионе все грехи обнуляются на хрен мне ваши парадные части они пороха не нюхали — а эти орлы — кто со мной был в Азии шаг вперёд — а на островах вот глядите — мы вместе прошли сквозь ад и победили — кто со мной в новый мир — спасибо за службу — всем пива за мой счёт.
Снова набрал воздуха в грудь и продолжил:
— На кой мне эти очкарики — траханые мудрецы в поле камень на ногах бестолковые посрать без сортира не могут — я и без них разберусь что почём — в первую очередь расчистить поле для вертушек — горючки не жалеть Выжигайте это зелёное дерьмо покуда огнемёты не расплавятся — чтоб к вечеру уже грузы принимали — почему штабная палатка ещё не развёрнута.