о не смог, всхлипнул и обреченно шагнул, падая грудью вперед, отдаваясь без остатка власти той силы, которая правила им. И в это самое мгновение, будто железную опилку к магниту, выдернуло его из засасывающего света, с размаху бросило на стену тоннеля. Он ударился об нее всем телом, проломил и вывалился в совершенно иной мир. В этом мире светило солнце и зеленел широкий луг. Было тепло и светло. Но половина туловища еще оставалась в проломе, и Степана растягивали, грозя разорвать, две разные силы. Он судорожно выкинул руки, скрюченными пальцами вцепился в траву и потянулся, скрипя зубами, до хруста напружинив мышцы, – вперед. Выдраться из пролома… Но сила, которая его там удерживала, не выпускала. Степан с хрипом елозил и извивался на земле. В последнем усилии вздернул голову и увидел рядом обнаженную женщину. Она подминала траву крепкими, круглыми пятками. Он тянул взгляд выше, и женщина открывалась ему вся: широкие, сильные бедра, плавно и мягко очерченные изгибистой линией, прямая, стыдливая спина, до половины закрытая огнисто-рыжими волосами, из-под волос вытекала едва заметная пологая ложбинка позвоночника, а на самой макушке ветерок вздёрнул легкую прядь, и она, насквозь пронизанная солнцем, искрилась. Женщина манила своей неприкрытой наготой. «Да это же Лиза!» – ахнул Степан, и сила, тянувшая его обратно в тоннель, ослабла. Отпустил выдранную с корнями траву, выкинул руки и воткнул прямо в землю неразгибающиеся пальцы, как зубья грабель. Потянулся и полностью выполз. Поднялся на ноги, снова увидел Лизу, стоящую с нему спиной, и от земли, от травы ударило ему в тело, пробивая через подошвы до головы, горячее, нестерпимое, плотское желание – подойти, прижаться к спине с пологой ложбинкой, ткнуться лицом в рыжие волосы, пронизанные солнцем, обхватить руками, почуять кожей все ее молочно-белое тело, до отказа налитое зрелой женской статью.
Не оборачиваясь, плавно поднимая руки и откидывая с покатых плеч волосы, Лиза быстро пошла по лугу. Уходила от проломленного тоннеля, и Степан спешил за ней со все разгорающимся желанием догнать и прижаться. Они двигались прямо к солнцу, и оно слепило в глаза, выжимая слезу.
Солнце светило наяву. Наяву стояли деревья, текла река. И наяву лежал на земле Степан, подтекший густой, охолодалой кровью. Услышал, как поют птицы, и медленно, еще не веря себе, пошевелил пальцами. Неужели он вновь в этом мире? В глазах, налитых кровью, прояснило, и новым, незнаемым до сих пор зрением Степан увидел Малинную, всех ее жителей и отдельно – Бородулина, сидящего на крыльце. Там, в деревне, шла жизнь, и она призывала его к себе, он был ей нужен. Со стоном, переламывая боль, дернулся, собрал остатки сил и пополз, цепляясь за колючие стебли ежевичника, оставляя за собой бурый след.