Тут не отделаешься старой басней о том, что война в конце концов надоедает. Каждый, кто знал Майка Джеффриза, говорил о нем как о летчике-истребителе, который до конца отдавался своей профессии. Но Шеридану необходимо было знать больше. И его люди разыскали бывшего командира Джеффриза. Возможно, он даст какую-то нить. Во всяком случае, дело стоит затраченных усилий. И полковник Марк Дюпре на десять часов был вызван в кабинет Шеридана.
— Никто не умел летать на «сто пятом» с таким блеском, как Майк, — сказал полковник, не скрывая уважения к пилоту, который служил под его началом. — Он выжимал из этой дьявольской машины все, что обусловлено инструкцией, и даже больше. — Марк Дюпре посмотрел на генерала Шеридана. — Вы знаете, что ему трижды приходилось катапультироваться?
— Правда? — переспросил Винсент и даже подался вперед, чтобы ничего не пропустить мимо ушей.
— Ну конечно же, — подтвердил Дюпре. — Джеффризу в трех случаях приходилось покидать самолет.
Винсент кивком попросил полковника говорить дальше.
— Из его личного дела вы, наверное, знаете еще кое-что, — продолжал Дюпре. — До того, как стать пилотом, Майк служил в парашютно-десантных войсках. На его счету было, наверное, прыжков шестьдесят.
Винсент перевел взгляд с Дюпре на Шеридана.
— Укладывается в нашу схему, правда?
— Конечно. Шестьдесят прыжков в десантных войсках — чудесная школа для затяжных парашютных трюков.
— Извините, что часто прерываю вас, полковник, — вмешался Винсент. — Скажите-ка, а что случилось, когда ему… когда он вынужден был катапультироваться?
— Два раза это случалось над морем, — ответил Дюпре, — и ему посчастливилось продержаться в воздухе, пока его парашют относило к берегу. В таких случаях надо уметь управлять парашютом, и Майк делал все, что в таких случаях требуют инструкции. Оба раза он только чуть замочил ноги, и спасательные вертолеты благополучно подбирали его. Но один раз… — Дюпре замолчал, словно завороженный воспоминаниями, которые нахлынули на него. — Однажды его занесло в густые джунгли. Мы знали, что приземлился он нормально, но добраться до него не могли. Три дня — и три ночи, конечно, — его преследовал северовьетнамский патруль, но он убежал от них. Со временем нам удалось разведать, где он скрывается, и послать за ним вертолет.
Винсент, разминая в пальцах сигарету, проговорил:
— Все это очень странно, полковник Дюпре…
Дюпре нетерпеливо закивал головой:
— Да-да, понимаю. Но я еще не закончил, мистер Винсент… — Полковник нахмурился. Пока он приводил в порядок свои воспоминания, никто ему не мешал. — Беда началась тогда, когда Вьетконг предпринял широкое наступление милях в девяноста от Сайгона, — заговорил он наконец. — Нас отчаянно призывали оказать непосредственную поддержку Арвину и…
— Арвину?
— Южновьетнамской армии. Их очень потрепали, и они взывали о помощи. Мы получили приказ прекратить все рейды на север и как можно скорее нанести удар по противнику на юге. — Дюпре посмотрел прямо в глаза Винсенту. — А известно ли вам, что кое-кто из наших пилотов — больше, чем вы можете себе представить, — хотел осуществлять боевые вылеты на север от демилитаризованной зоны, а не на юг?
— Никогда не слышал об этом, — сказал Винсент.
— Они страшно не любили оказывать южновьетнамцам непосредственную поддержку. Там точное расположение цели далеко не всегда известно. Ориентирами служат дымовые шашки или гранаты, и надо обработать все вокруг этого ориентира. Ясное дело, такой метод оставляет желать лучшего.
Шеридан пожевал зубами сигарету:
— Конечно, бывает иногда и такое.
— И еще как бывает, — подхватил Дюпре. — Я-то понимаю, что этого не избежишь. Но далеко не все «ястребы» способны рассуждать так по-философски. К этим последним принадлежал и Майк Джеффриз.
Дюпре снова помолчал, словно ожидая критических выпадов в свой или Джеффриза адрес. Но собеседники терпеливо ждали, и он продолжил дальше:
— Майк вылетел с шестью «сто пятыми», чтоб сбросить напалмовые бомбы на одно село. Арвиновский связной сообщил нам, что жители покинули село и нам следует хорошенько прожарить его, чтоб выкурить оттуда Вьетконг. Майк уже заходил на цель, а остальные пилоты равнялись по нему, как вдруг он увидел около домов людей. Это не были вьетконговцы, он понял сразу. Ни один вьетконговец не будет стоять на открытом месте, если прямо на него пикируют с неба «сто пятые». — Полковник Дюпре сокрушенно вздохнул. — Увидев трех крестьян, Майк заорал на своих ведомых, чтобы все выходили из маневра. Но пилот одного из самолетов неправильно понял его и…
— Этого я не знал, — заметил Шеридан.
— Трудно сказать, чья была ошибка. И вообще можно ли тут говорить об ошибке. Если строго придерживаться устава, то провинился ведомый. Но, учитывая тогдашнюю обстановку… тут трудно возложить виновность на кого-то одного. Но так или иначе, а тот парень — ведомый — вывалил все, что у него было. Напалм попал прямо в цель…
Дюпре глубоко вздохнул. Неожиданно Винсент понял, что полковнику нелегко ворошить воспоминания об этой истории.
— Они убили сто тридцать человек.
— Господи! И это были…
— Да, среди них не было ни одного вьетконговца. Только женщины и дети. И еще человек сто, а то и больше получили тяжелые ожоги. Майк в это время разворачивался, поэтому он видел всю картину. Он еще возвратился и облетел село на бреющем полете. — Дюпре снова замолчал на мгновение. — Его вырвало прямо в кабине, генерал…
— Чем же это закончилось, полковник? — спросил Шеридан после паузы.
Дюпре пожал плечами.
— Он просто свихнулся.
— Говорите вразумительней, — сказал Шеридан.
— Майк хотел убить ведомого. В буквальном смысле. Но ведь и юношу мы не могли обвинить. Это был молодой лейтенант. И совершил-то лишь восьмой вылет. И случившимся был потрясен не меньше, чем Майк. Ну а у Майка как будто бы что-то надорвалось, — Дюпре затрещал пальцами. — Словно кто-то у него внутри щелкнул выключателем. С него уже было довольно и войны, и всего прочего. На следующее утро он должен был лететь. Я полночи ломал себе голову над тем, пускать его или нет. Наконец решил: пусть летит, так будет лучше. Ясное дело, я заботился о том, чтобы отправить его на север от демилитаризованной зоны. Но это уже не имело значения. То есть не имело значения, что я там решил. — Дюпре посмотрел генералу Шеридану прямо в глаза. — Он отказался лететь.
— В какой форме? Как это…
— Просто так, взял и отказался. Сказал сержанту, который пришел будить его, чтобы тот катился ко всем чертям. И с другими летчиками также не слишком церемонился. Когда сержант явился ко мне и доложил, что Майк отказывается лететь, я старался воспринять это спокойно. Я напомнил себе о том, что случилось накануне. Надеялся, что в разговоре с ним заставлю его потерять самообладание, и это сняло бы напряжение с его нервной системы. Если бы такая сцена произошла между нами с глазу на глаз, неофициально, об этом никто никогда не узнал бы.
Шеридан задумчиво кивнул, словно одобрял рассуждения полковника.
— Но мне не удалось вывести его из равновесия, — сказал Дюпре. — Ничего у меня не вышло. Весь свой гнев Майк, наверное, излил накануне на своего ведомого.
— Так он больше не делал боевых вылетов?
Дюпре покачал головой.
Шеридан повернулся к Винсенту.
— Что было дальше, мне известно: его предали военно-полевому суду.
— С таким послужным списком? — недоверчиво спросил Винсент. — Со столькими наградами?..
— Его вынуждены были отдать под суд.
— Но почему?
— Потому, что он носил военную форму. Потому, что он присягал. Потому, что он был офицер. Потому, что воевал. Потому, что…
— И его, конечно, признали виновным! — сердито бросил Винсент.
— Да. Но не в такой форме, как вы думаете.
Винсент впервые уловил в тоне полковника неудовольствие. Дюпре весь напрягся, как будто бы раздражаясь, что в эти сугубо военные дела вмешивается гражданский.
— Не в такой форме, как вы думаете, Винсент, — повторил Дюпре. — Мы не забыли о его двухстах боевых вылетах. Мы не могли заставить Майка защищать себя, но мы имели возможность сами защитить его, насколько могли. Так мы и сделали. Если действовать согласно с буквой устава, Майка должны были разжаловать с отрицательной аттестацией. Но нам посчастливилось избежать этого. Он был признан негодным к летной службе вследствие…
— Негодным?
— Да, черт побери! — отрезал Дюпре. — И он в самом деле был негоден. Разве можно доверять ему машину, в чреве которой может быть атомная бомба, и потом…
Дюпре запнулся. Все трое переглянулись.
Полковник был глубоко прав.
Винсент подошел к столу, за которым сидел генерал, и глубоко вздохнул.
— Его засекли.
— Где?
— В Денвере. Рейс сто двадцать восьмой, из Денвера на Лос-Анджелес. Без промежуточных посадок. Девушка с ним.
Шеридан вскочил.
— Что-нибудь еще?
— Какая-то чертовщина, — встал Винсент. — Никаких попыток изменить внешность. Билеты, правда, они взяли не на свои фамилии, но это и все. Они даже не пытаются маскироваться. Черт их возьми, что это может означать?
— А они не…
Винсент предугадал его вопрос.
— Именно это больше всего и удивляет. Они заказали на свои настоящие фамилии — билеты на рейс «Эр Франс», из Лос-Анджелеса до Парижа. На свои настоящие фамилии! — повторил он.
В мозгу Шеридана промелькнуло все, что он знал о Майке Джеффризе. У него возникла одна догадка, и он почувствовал, как кровь стынет у него в жилах.
— А ваши люди не пытались задержать его? — спросил он.
Винсент покачал головой.
— Нет, слишком поздно. Они были уже на борту самолета. Артур, как по-вашему, они не могут его захватить?
Шеридан ответил не колеблясь:
— Нет. Из Денвера они могли бы полететь разве только в Канаду или в Мексику. Но они не сделают этого. Какой смысл? Это же ничего не даст.
— Мы схватим их, как только самолет сядет в Лос-Анджелесе, — решительно сказал Винсент.