Так она и поступила.
Вернувшись в комендатуру, Бурмейстер позвонил в Конгсберг командиру 181-й пехотной дивизии, в подчинении которого находился округ Рьюкан. Тот не горел желанием вмешиваться в местные неурядицы. Бурмейстер сослался на покровительство Фалькенхорста и Шпеера и добился в конце концов согласия Мюллера в случае необходимости прикрыть его. Бурмейстер поспешил на виллу Паульссонов в самом воинственном настроении.
К его приезду обыск был уже произведен. Зенфу и Боллерману повезло. Эйнар приехал домой — пообедать. Когда он достал из кармана связку ключей, откуда ни возьмись рядом выросли эсэсовцы и пробормотали что-то неясное насчет обыска. И Эйнар впустил их в дом. Вне себя от ярости, Бурмейстер поклялся сломать Книппингу шею.
Эйнар Паульссон бегал туда-сюда по салону, как взбешенный тигр по клетке. Эту кашу заварил, конечно, не кто иной, как профессор-немец. Иначе почему же гестаповцы забрали с собой папки «Норск гидро» с надписью «Строго секретно»? Хартман! Подлец! Свинья! При осмотре картотеки сделал вид, будто ничего не обнаружил, а потом послал гестаповцев.
Обер-лейтенант, донельзя оскорбленный, оставил дом Паульссонов в настроении хуже некуда.
На другой день курьер дивизионного штаба доставил в Конгсберг для дальнейшей пересылки в Осло два письма. В одном, обращенном к главнокомандующему группой войск «Норд», содержалась серьезная жалоба на руководителя службы безопасности в Рьюкане, чья тупость и непрофессионализм сводили на нет все усилия по поддержанию тесных контактов на соответствующем уровне. В другом, предназначенном для шефа службы СД в рейхскомиссариате «Норвегия», отправитель требовал наказания военного коменданта Рьюкана, который позволил себе, применив силу, помешать соблюдению интересов рейха.
Лотар Книппинг был весьма разочарован. Вместо ожидаемой партийной картотеки ему вручили пачку документов по «Норск гидро», которую Зенфу лучше бы оставить в доме Паульссона, инженер наверняка сумеет доказать, что чертежи эти хранил у себя с полным правом. Книппинг с явным неудовольствием смотрел на папку с надписью «Только для служебного пользования». Перелистал несколько страничек. И тут ему пришла в голову спасительная идея. Если инженер держал документы дома, чтобы они не попали в руки немцев, хотя группа специалистов нуждалась в полной документации, тогда… тогда Паульссон — саботажник и обыск в его доме оправдан. И песенка Бурмейстера спета, ибо только предатели родины покрывают саботажников, прячущих важнейшие деловые бумаги. Унтерштурмфюрер облегченно вздохнул. Вот он, выход. Теперь недостает только, чтобы профессор Хартман отметил бдительность и находчивость работников службы безопасности в Рьюкане.
Гвидо Хартман был неприятно поражен и даже испуган, когда шеф гестапо вручил ему пакет. Книппинг сумел придать этому обстоятельству некую таинственность, намекнул, что речь, возможно, идет о заговоре. Профессор воспринял объяснения Книппинга уже спокойнее, будто для него быть посвященным в государственные тайны дело совершенно естественное. Взвесив пакет несколько раз на ладони, проговорил с важным видом: «Необходимо тщательно во всем разобраться». Унтерштурмфюрер был доволен — старик проглотил наживку. Заранее поблагодарив за помощь, шеф гестапо откланялся, еще раз напомнив о важности чертежей и документов, касающихся «Норск гидро». Хартман перевел дух и углубился в документы. Они содержали все расчеты об увеличении мощности каскадов окиси дейтерия, а также производства 99,9-процентного D2O. Получив в руки эти расчеты, Нентвигу понадобилось бы не более двух часов, чтобы завершить все теоретическое обоснование планируемого роста производства, тем более что найденное норвежцами решение экономичнее предложенного Нентвигом. Не исключено, что он тоже выйдет на оптимальный уровень, но для этого потребуется какое-то время. А пока что Паульссон или — и скорее всего — Нарвестадт его опережают. Профессор закрыл папку. Он знает достаточно. Так что же предпримем, Гвидо Хартман?
Профессор размышлял долго, систематически раскладывая все по полочкам. И наконец принял решение: вернуть документы Паульссону. А Книппингу сказать, что это, дескать, обыкновенные чертежи и расчеты, которые каждый специалист держит у себя дома, если любит или имеет привычку поработать и вечером. Каковы при этом плюсы? Паульссон успокоится. Книппинга разозлит чрезмерное усердие собственных сотрудников. Бурмейстер окажется моральным, а может быть, и официальным триумфатором. Книппинг же получит щелчок по носу. А каковы минусы? Паульссон сочтет меня либо невеждой, не сумевшим разобраться в сложных расчетах, либо лицемером, если Нентвигу все же удастся в ближайшее время подойти к решению, близкому к паульссоновскому.
«Что и говорить: в случае чего его по головке не погладят. Но не в этом соль. Другое важно: меньше, как можно меньше тяжелой воды! Любыми способами! И еще вот что: до последней возможности покрывать и прикрывать Паульссона».
12
Норвежский отдел Си-ай-си хорошо спрятал свою спецшколу № 4. В почти недоступной долине северо-западного плоскогорья неподалеку от Мэм Сул подобно забытым игрушкам-кубикам было разбросано с полдюжины небольших, но крепко сшитых домов. Ни один человек без специального пропуска сюда не допускался. Солдаты преградили бы путь любому непрошеному посетителю.
Профессор Лейф Нарвестадт принадлежал к числу желанных гостей в школе. Часовые, хорошо знавшие его маленький «остин», пропускали профессора после самого поверхностного контроля.
Приезжая в лагерь, Нарвестадт проводил в кабинете коменданта капитана Макферсона не больше времени, чем того требовала вежливость. Его так и подмывало поскорее пожать руку своему молодому другу Нильсену. Тощий долговязый шотландец с улыбкой провожал его к двери. «В доме «крадущихся»!» — кричал он вслед профессору. Нарвестадту домик с этим забавным названием был известен, он отлично ориентировался в лагере.
Услышав звук чьих-то шагов, инструктор разозлился. Но знакомое лицо знаменитого ученого смягчило его. Учебные занятия продолжаются. Очередная задача: по возможности бесшумно пройти по длинной скрипучей половице. Высокочувствительный фонограф регистрировал малейший шумок или скрип. Любопытно было наблюдать за тем, как крепкие, мускулистые парни старались двигаться так, чтобы аппарат не заработал. Хотя полностью это не удалось никому. Но вот инструктор дал сигнал об окончании тренировки. А это значит, что его подопечным снова позволено с шумом втягивать в себя воздух, кашлять, и вообще вести себя как нормальным людям.
Тор Нильсен почтительно поприветствовал своего друга, который скорее годился ему в отцы, и они вместе покинули домик «крадущихся».
— Никогда бы не подумал, что пройти несколько шагов по прямой — так сложно, — пошутил профессор.
Тор надул щеки.
— Мучения, да и только. А для солдат — особенно. Между прочим, это всего лишь первичная подготовка, цветочки. А дальше пойдут и ягодки. Будем учиться набрасываться сзади и душить воображаемого противника. В наших солдатских уставах до сих пор подобные вещи не предусматривались. Что-то у меня муторно на душе.
Профессор кивнул. Ему были близки и понятны заботы молодого друга. Но он понимал также, для чего все это необходимо.
— Война жестока и бесчеловечна. Я вообще того мнения, что солдатское ремесло одно из тех, от которых человечество в будущем откажется. Может быть, откажется… Но пока на земле существуют дикие звери, мужчине подобает взяться при их появлении за оружие. И в каждом отдельном случае за наиболее подходящее. Им может оказаться и нож, и порошок, подсыпанный в чай.
Тор не ответил. Он понимал, что ученый из Тронхейма прав. Но это какая-то мучительная правота. Их инструкторы, английские офицеры, избегали говорить с ними на подобные темы. Чему их учили? Относиться ко всему как можно проще, не терзаясь ненужными вопросами и сомнениями. В основе такого обучения скрыта и своеобразная психологическая подготовка. Делалось все, чтобы курсанты могли с легкостью отмести любое сомнение. Храбрость, ловкость, изворотливость, жестокость, беспощадность и непримиримость — вот цели спецподготовки. И кто этой цели достиг, обладает всеми качествами и знаниями, которые необходимы профессиональному гангстеру.
Самая крупная в Англии фабрика сейфов поставляла сюда двери от сейфов всех систем, иногда весом в несколько тонн. Специалисты из Скотланд-Ярда, изучившие опыт «медвежатников» всего мира, демонстрировали курсантам, как эти чудеса «секретной техники» вскрываются быстро и бесшумно.
Чтобы освободиться от этих мыслей, Тор рассказал профессору, чему их здесь обучают. Тот улыбнулся:
— Видишь, какие тонкости стали тебе известны! Так что о куске хлеба в мирное время можешь не беспокоиться.
Зашли за угол одного из домов. К своему удивлению, Нарвестадт увидел человека, который висел, держась одной рукой за карниз. Его ноги болтались всего в метре от земли.
— Что это вы тут делаете? — спросил он.
— Вишу, как видите, — ответил тот. Его слова прозвучали не слишком-то весело.
— А почему, во имя всего святого, вы не опуститесь?..
Тор похлопал Нарвестадта по плечу и указал на куклу в человеческий рост в каске немецкого солдата. Она была как бы на шарнирах и сейчас как раз повернулась в их сторону.
— Понимаете, господин профессор, сейчас ночь. Ночь у нас может быть в любое время, Йон Скинндален, вот этот самый молодой человек, собирался залезть на крышу этого дома, которая, надо сказать, крыша не этого дома, а любого на выбор заводского здания в Норвегии. И, между прочим, высотой метров в двадцать, Йон уже почти на крыше, но тут из-за угла появился этот немецкий часовой — вернее, это сержант Гроу его так повернул. Что Йону Скинндалену делать? Спрыгнуть? Либо шею себе сломает, либо часовой его пристрелит. Продолжать карабкаться вверх? Часовой услышит. Включит прожектор и подстрелит Йона за милую душу.
— А где сержант Гроу? — поинтересовался Нарвестадт.