— В столовой. Там подают ароматный крепкий чай. Скинндален даст о себе знать, если отпустит руку — то есть, если будет «мертв».
Нарвестадт покачал головой.
— У него практически нет шансов на спасение.
— Скорее всего, — кивнул Тор. — Гроу-то что? Закажет себе один сандвич, другой. Сколько угодно. Перед ним ящик управления этими куклами. В данном случае есть все-таки возможность, что «часовой» уйдет. Тогда Йон победил. Неизвестно, каковы его шансы. Но часовой может уйти прежде, чем у Йона разогнутся пальцы. Значит, он не должен сдаваться.
Профессор глубоко вздохнул и с сочувствием и надеждой посмотрел на висящего на одной руке юношу. Тот попытался улыбнуться, несмотря на боль, и отдать честь второй рукой, в которой держал автомат. Но на это у него не хватило сил.
Тор пожал плечами.
— Так может и целый час пройти…
— А сам сержант Гроу хоть иногда висит на карнизах? — спросил Нарвестадт.
Лейтенант поглядел на него с удивлением.
— Ему-то зачем? Ему не придется карабкаться в Норвегии на крыши домов и заводов.
— Но он должен по собственному опыту знать, где граница возможностей человека, и соответственно составлять требования к нему.
— А он ничего не требует. Если Йон отпустит руку через минуту — его дело. Гроу ему ни полслова не скажет. Он только пометочку в своей книжке сделает. То же самое, если Йон придет через два часа. Но если Йон несколько раз явится «через минуту» — продолжим этот пример, — то в один далеко не прекрасный день ему скажут: «Йон Скинндален, мест здесь в обрез». И вы уж поверьте мне, любой «Йон» предпочтет хоть три часа висеть на карнизе. Ни сержант Гроу, ни офицер не посланы сюда, чтобы нам что-то демонстрировать. Они здесь для того, чтобы отобрать группу и продумать ход операции. Единственное исключение — боксеры. Среди них несколько чемпионов Англии. Мы боксируем и в перчатках, и без перчаток. Без всяких правил. Можно бить и ниже пояса… А сейчас извините, через пять минут начнется тренировка. Пожалуйста, не провожайте меня…
Профессор снова сочувственно улыбнулся, прощаясь за руку со своим молодым другом. «Да, нелегкий ты выбрал для себя хлеб, Тор Нильсен, но, я знаю, ты выбрал его сам».
Лейф Нарвестадт вернулся в служебный кабинет капитана Макферсона. Выложил на стол из портфеля целую кипу чертежей.
— Все это — важнейшие элементы конечного каскада D2O. Если сделать их из дерева в натуральную величину, вы получите наглядный материал высшего качества. И тогда наши ребята не уставятся как баран на новые ворота, оказавшись перед заводом в Веморке.
Капитан пододвинул чертежи поближе, внимательно рассмотрел.
— Черт его знает, а вдруг мы эти декорации построим зря, — проворчал он. — По крайней мере по сегодняшний день господа из Лондона не откликаются.
Нарвестадт кивнул. Он знал, что Лондон пока сопротивляется подключению группы из СОЭ. До сих пор бороться с опасностью, исходящей от «Норск гидро», положено спецчастям королевских ВВС.
— Необходимо все же заказать модель каскада и обучать ребят на ней.
«Чертов старикашка, делает вид, будто не слышал, что я сказал», — подумал Макферсон, а вслух проговорил:
— И сколько же вам потребуется времени, чтобы обучить парней на макетах?
Этот вопрос по душе Нарвестадту. Похоже, Макферсон не испытывает чрезмерного страха перед лондонским руководством.
— Предположим, в отсеке концентрирующего каскада темно, хоть глаз выколи. А что, короткое замыкание везде случиться может… Предположим, задание поручено двоим. Но они потеряли свой карманный фонарь. Так что все рукоятки и кнопки им придется узнавать на ощупь… Вот в каком направлении пойдут занятия. На это уйдет не меньше месяца.
— Вы чертовски высокого мнения о моих парнях. Что ж, с таким инструктором… Прикажу соорудить барак соответствующих размеров. С закрывающимися ставнями — для полной темноты. И можно будет начинать… Лекция в полуночный час. Преподаватель — колдун и чародей Нарвестадт. Гонорар: свежий воздух после лекции и сочный бифштекс. Из оленины, если пожелаете. О’кей.
Для Тора Нильсена день выдался удачным. Ему удалось в течение трех раундов сдержать атаки бывшего чемпиона в среднем весе. Он откашливался и дрожал всем телом. Тут к нему подошел офицер-связист Лоуренс с коротковолновым передатчиком и сунул в руку текст:
— Живо, передайте его! — приказал он.
Тор сорвал с рук боксерские перчатки. Дрожь в теле все не удавалось унять. Правая рука, которой он наносил удары и большую часть времени защищался, должна была во мгновенье ока превратиться в чуткий и послушный инструмент, способный передать в эфир сто знаков в минуту. Тор покусывал губы, ожидая, когда успокоится сильно бьющееся сердце. Заставил дрожащие руки повиноваться. Потребовалась целая минута высшей, железной собранности, чтобы ощутить: чудесный механизм его тела готов к выполнению новой задачи. И сердце бьется ровно, и руки не дрожат.
Инструкторы были горазды на всякие выдумки. И норвежцев притягивало сюда не только внешнее сходство шотландского плоскогорья с их горами…
Тор Нильсен отправился спать. Завтра он со своей группой проделает марш-бросок с полной выкладкой и рюкзаком весом в пятьдесят килограммов. Выйдут они в шесть утра, и к полуночи все пятеро должны вернуться в лагерь. «Если четверо упадут в пути, пусть пятый принесет их всех на руках», — сказал капитан Макферсон.
Над плоскогорьем воет ветер с Атлантики. Он гонит по небу тучи, и вид на луну и звезды открывается лишь на секунды. Капитан Макферсон стоит перед лагерем в окружении группы норвежцев. Они называют ему одну звезду за другой, и он не успокоится, пока ему не назовут их целую сотню.
13
После долгих и безрезультатных споров в штабах Фалькенхорста и Редиса по поводу двух писем прямо противоположного содержания, в третейские судьи был призван рейхскомиссар. Чисто случайно Тербовен незадолго перед этим прочел донесение Нентвига о трудностях, но главным образом об успехах в Веморке. Выходит, дела в группе Хартмана на «Норск гидро» пошли на лад. Так какого же черта Редису надо? Спокойствие, спокойствие, вот что главным образом требуется в настоящий момент.
Шефа полиции словно холодной водой окатили. А рейхскомиссар, все основательно обдумав, принял решение: «Следует выразить коменданту Рьюкана мою благодарность. Его поведение — пример верности интересам национал-социализма».
Впервые за долгое время Эйнар Паульссон и его жена снова были одного мнения: обер-лейтенант Детлеф Бурмейстер — достойный человек. Но исходили они при этом из разных побуждений. Эйнар хотел видеть в нем честного человека, ибо надеялся, что комендант не станет требовать повышения производства окиси дейтерия любой ценой. А госпожа Лаура связывала с ним иные надежды: пусть использует все свое влияние и положение, чтобы убедить Эйнара — идти за немцами везде и всюду, в огонь и в воду не только выгодно, но и разумно.
Зато профессор Хартман донельзя огорчил, чтобы не сказать огорошил Эйнара Паульссона. Конечно, ученый вернул ему папку с документами. И даже пошутил при этом: господа чиновники, мол, и представить себе не могут, что научные работники и инженеры любят и вечером посидеть с карандашом и логарифмической линейкой в руках.
На первый взгляд замечание вполне безобидное, но Эйнар не поверил ни слову. Что же получается? Опытнейший специалист получил доступ к подробным расчетам. Сам он работает, и весьма успешно, в той же области. Хотя бы из чисто научного любопытства каждый, кому нечего скрывать, завел бы разговор на эту тему. А этот профессор играет в прятки и делает вид, будто ничего не понимает в деле, за которое лично несет ответственность.
Арне Бё укрепил Эйнара в этом мнении. От Кнута Крога ему было известно, каким замкнутым и неприступным способен быть профессор. Нентвиг фашист откровенный, а Хартман — скрытный. Опасность представляют они оба, и кто большую, еще неизвестно. К счастью, Хартман как будто явный флегматик. В отличие от Нентвига, активность которого начала приобретать все более устрашающие очертания. Данные, которые, несомненно, есть теперь у Хартмана, тоже ни к чему хорошему не приведут. Крог подвел итог:
— Одним нам не справиться. Нужна помощь. Тебе придется съездить в Осло.
Арне Бё кивнул. Съездить в Осло в любом случае полезно. Там как будто люди зашевелились. Несколько дней назад ему в руки попала газета, сотрудники которой отказались работать в условиях национал-социалистической цензуры печати. Тербовен и Редис, Квислинг и иуда Ли наверняка бесятся.
— Не думал я, Кнут, что ты способен переделывать других по своему образу и подобию. Я скоро стану настоящим конспиратором, — сказал Арне.
— На сей счет есть цитаты просто классические. Ты с твоим бургомистром особого пиетета к Ленину не испытываете, но твое поведение только подтверждает точность его высказываний. Он сказал примерно так: в некоторых ситуациях рабочий класс способен научиться большему, чем в другие времена за долгие годы.
Арне сглотнул слюну. Это поучение пришлось ему не по вкусу. И он решил перевести разговор на другую тему.
— На будущей неделе начнется новый производственный цикл.
— На будущей еще нет. Кто-то из конструкторов ошибся, поставил запятую не там. Мы не виноваты, что Нентвиг близорук. Пусть читает поменьше книг о «мифе XX века». На той неделе ему придется попотеть, а монтажники как раз и отдохнут. Всего вышло три недели простоя. Не знаю, не слишком-то это много…
— Как ты этого добился?..
— Я? Никак. Просто я не заметил того, что и не обязан замечать. Фамилия конструктора — Густав Хенриксен. Человека, который умеет так ловко просчитываться, не стоит упускать из виду.
— Что? Он? Да ведь он был в партии консерваторов?..
Кнут втянул голову в плечи.
— Был. Ну и что?..
Друзья расстались. Арне Бё было о чем говорить до полуночи. Сольвейг слушала его внимательно и отсоветовала обсуждать поездку с Йенсом Паульссоном. Арне не мог с этим согласиться, как-никак Йенс был председателем местной партийной организации.