Осло сильно изменился с момента последнего их пребывания в городе. Если смотреть со смотровой площадки собора святого Хансхаугена, картина, открывавшаяся прямо перед ними, все еще напоминала прежний Осло. А если спуститься вниз, словно оказываешься в прусском гарнизонном городе. Улица Карла-Йохана от Торрета до самого королевского замка кишела немцами в мундирах и в гражданском. Бросив быстрый взгляд в окна ресторана «Гранд-отеля» и «Театрального» кафе, легко было убедиться, что норвежцев за столиками почти нет.
В элегантных гостиницах все места были заняты. Возможность переночевать они нашли в «Миссион-отеле». Название гостиницы действовало, очевидно, на немцев отталкивающе. Но около пяти часов утра их грубо разбудили. Уголовная полиция иуды Ли проверяла документы гостей. Тор, набросив на плечи пальто, предъявил удостоверение на имя Арвида Ларсена из Нотоддена. Цель приезда — покупка станков на заводах Ниланда. Полицейские чины были удовлетворены.
— А если бы они заметили, что удостоверение — фальшивка? — спросил Арне после их ухода.
Тор ухмыльнулся:
— Никакая это не фальшивка. Подлинный документ, выданный подлинным правительством Норвегии.
— Но что-то заподозрить они могли, — Арне все еще не мог прийти в себя.
— Я успокоился, увидев, что их всего двое и что они сложены вроде нас. В случае чего нам пришлось бы покинуть гостиницу в их мундирах. Так что их доверчивость вознаграждена. Они остались живы. Возможно, награда и не по заслугам…
Теперь Арне стало по-настоящему страшно.
У них действительно нашлись дела на механическом заводе Ниланда. Арне был знаком с тамошним профсоюзным боссом и рассчитывал, что Олаф Куре им поможет. Олаф их не разочаровал. Рассказал, что на их головном предприятии подпольная организация существует. Сенатор Отт из штаба Тербовена считает, будто завод уже целиком и полностью впрягся в немецкую экономику. Однако господин сенатор заблуждается. Акции саботажа, проведенные здесь дюжиной рабочих при полной поддержке коллектива, вызвали горячее одобрение даже у Нильсена, обычно настроенного скептически. Олаф уверял, что рабочие готовы и к более решительным действиям. И ругал на чем свет стоит верхушку профсоюзов, которая, по его словам, вычеркнула слово «забастовка» из своего словаря.
На другой день Тор и Арне посетили Дом профсоюзов. Принявший их сотрудник оказался молчуном. Сказал сразу, что готов обсуждать исключительно профсоюзные вопросы. Арне смутился, но потом нашелся и спросил, можно ли получить второй номер «Фри Фагбевегелзе».
— Это издание мне незнакомо, — ответил ему сотрудник.
Арне недоверчиво поглядел на него.
— Хочешь верь, а хочешь нет, но в этом доме я ничего похожего не видел. — Арне уловил легкое ударение, сделанное на словах «в этом доме». Улыбнулся.
— Жаль.
Вечером в вестибюле гостиницы их поджидал неизвестный, который, как выяснилось, неплохо разбирался в вопросах профсоюзной работы и к тому же — о чудо! — знал, как познакомиться с людьми из «Фри Фагбевегелзе». Только «по старой дружбе», как он выразился, согласился он на это…
Арне был очень доволен, что замкнутый сотрудник из Дома профсоюзов оказался столь понятливым. Побродив по городу, они явились на указанную им явку с передатчиком на Коллетсгатен, где об их приходе были уже предупреждены. Без долгих проволочек они назвали время передачи и волну.
Когда они поздно вечером укладывались спать, Тор сказал:
— Если завтра на рассвете нам не придется ввязаться в перестрелку, я буду считать, что наш приезд в Осло увенчался полным успехом.
Ночь прошла спокойно. Утром, прощаясь, Нильсен сказал Арне:
— Я вот что передам: «Разведка боем — в нашу пользу. Битва за тяжелую воду — впереди». Я вернусь, Арне Бё. Я обязательно вернусь.
16
Вновь о Торе Нильсене Арне Бё услышал лишь летом. Весточку ему передала Сольвейг.
«Большой привет. Приходится задержаться, но уговор дороже денег. Т.».
Эта новость пришлась весьма кстати. Она придала хоть немного бодрости, ведь ежемесячно с «Норск гидро» вывозилось одиннадцать тонн окиси дейтерия, и лишь небольшое ее количество было «обогащено» машинным маслом. Настроение в городе омрачалось и ходом событий в Европе. Войска рейха ворвались в Югославию и Грецию. Даже полное превосходство английского флота на Средиземном море не спасло Крит от немецкого десанта. Бирмингам, Лондон и Ковентри вздрагивали под бомбовыми ударами бомбардировщиков Геринга. В Норвегии даже родилась поговорка: «Бог уснул, и Гитлер договорился с дьяволом». Огонек веры в счастливый поворот событий грозил вот-вот погаснуть на ветру времени.
Госпожа Лаура Паульссон внутренне ликовала. Все шло так, как она предсказывала. На улице некоторые господа, еще недавно сомневавшиеся в целесообразности продолжения знакомства с их семейством, раскланивались теперь с подчеркнутым уважением. В доме Паульссонов снова полно гостей.
Из штаба главнокомандующего группы войск «Норд» Бурмейстер у сообщили, что 18 июня 1941 года он обязан присутствовать на совещании, которое Тербовен проведет с представителями норвежской общественности в здании стортинга. Сердце Бурмейстера бешено заколотилось от счастья. Какую честь оказывает Тербовен ему, обыкновенному обер-лейтенанту! Это может означать только одно — его оценили как специалиста по Норвегии, его качества политика нашли полное признание!
Бурмейстер заблуждался. У этого приглашения в Осло была своя предыстория. После долгих перипетий руководители сорока трех организаций пришли в мае к единому мнению: обратиться с письмом к Тербовену. В письме выражалось серьезное беспокойство по поводу растущего беззакония в стране, противоречащих норвежскому законодательству действий Квислинга и его Государственного совета, а также террористических акций хирдовских громил. Они потребовали от рейхскомиссара положить конец всем этим безобразиям — если он хочет, чтобы норвежцы сохранили остатки уважения к немецкому народу.
Тербовен три недели ничего не предпринимал. А затем пригласил всех, подписавших письмо, на совещание в здание стортинга. Во время этого мнимого затишья ему вспомнилось «дело Бурмейстера». Тогда ему пришлось унизить Редиса и своих людей в Рьюкане. Наглое послание — очевидное доказательство пользы твердого режима. Молодому коменданту Рьюкана такой урок не повредит. Наглядность — лучший вид поучения… Вот почему Детлеф Бурмейстер и получил приглашение.
Тербовен появился в зале пленарных заседаний стортинга в сопровождении целого сонмища адъютантов, а также высокопоставленных военных чинов. Бурмейстер удивился, увидев, сколь мелок и ничтожен этот человек по сравнению с увешанными орденами генералами и адмиралами. Шеф СД Фелис негромко, доверительным тоном доложил, что прибыли все приглашенные.
Бурмейстер ощутил необъяснимую тревогу. До сих пор ему никто не объяснил, по какому поводу их сюда пригласили. «Наверное, опять кто-то из подчиненных рейхсфюрера что-то напутал. Ну, ничего, сейчас Тербовен все поставит на свои места», — подумал обер-лейтенант и сквозь плотную толпу пробился к Тербовену.
— Обер-лейтенант Бурмейстер! Явился по вашему приказанию! — и отдал честь.
Рейхскомиссар вопросительно взглянул на него:
— Ах, это вы! Да, да, вы пока что сядьте.
Бурмейстер сел на одну из скамей, не зная, что и думать. Занятный человек этот рейхскомиссар!
Первые же слова Тербовена подействовали на Бурмейстера так, как если бы на него низверглись воды Рьюканфосса.
— Я в восторге, мои многоуважаемые господа, что вы были столь любезны и последовали моему приглашению. Вы удостоили меня вашим вниманием, передав свое послание. О его содержании несколько позже. Что меня несказанно удивило, так это подписи. Не просто господин или госпожа Икс или Игрек, но также «Союз норвежских адвокатов», «Норвежский союз театральных деятелей», «Профсоюз моряков Норвегии» и так далее. Позвольте же мне задать один вопрос. В эти объединения входит, надо понимать, определенное количество членов, не так ли? Получили ли вы согласие членов ваших объединений на написание подобного послания?
После этих слов неловкое молчание в зале сменилось тревогой и явной подавленностью. Тот же человек, который запретил все собрания, позволив их проведение исключительно в присутствии и под контролем полиции, обвинял их в том, что они злоупотребили доверием своих товарищей.
Рейхскомиссар буквально упивался растерянностью своих гостей. Затем продолжил:
— О, я не сомневаюсь, вы считаете нас, немцев, плохими, а себя чистейшей воды демократами. Но если даже все мерить вашими мерками, то мы, национал-социалисты, куда более честные демократы, нежели вы, хотя вовсе не посягаем на звание демократов. Наш фюрер в любом случае действует, руководствуясь мнением народа.
Высшие офицеры разразились одобрительным смехом. Это явилось как бы сигналом для всеобщего веселья немцев и их норвежских подпевал. Сорок три приглашенных не произнесли ни слова. Однако по выражению их лиц легко можно было судить о том, с каким презрением они восприняли эскапады разнузданного арлекина. Тербовен не мог этого не заметить. Голос его прозвучал пронзительно и недобро, когда он проговорил:
— Однако прежде, чем я продолжу речь, я попрошу выйти вперед следующих господ…
Адъютант протянул ему листок. Тербовен поправил очки и прочел:
— …Лудвик Буланд, Пауль Франк, Йорген Х. Бернер, Т. Нарвестадт, Оскар Рейне, Тербьорн Хенриксен.
Когда названные поднялись и прошли вперед, по залу прокатился ропот. И тут же наступила мертвая тишина. Тербовен с презрением разглядывал вышедших вперед шестерых норвежцев.
Обращаясь к ним, он произнес:
— Для вас, господа, мои дальнейшие объяснения интереса не представляют, поскольку вы длительное время не будете иметь возможности заниматься общественной деятельностью.
При этих словах в зал вошло двенадцать эсэсовцев. Шестеро с автоматами на изготовку остановились у входа, шестеро подошли к норвежцам, стоявшим рядом с Лудвиком Буландом, и, придерживая их за локти, вывели из зала.