— Зато он служил в регулярной армии, лейтенант запаса. Война — дело людей со специальной подготовкой. Особенно в наше время. А если Хенриксен достаточно долго будет среди нас, он, может быть, о своих консерваторах забудет и думать.
Арне задумался. Помимо ближайших друзей конструктор был как-никак единственным человеком, сделавшим, что-то в пику нацистам.
— Придется мне обсудить этот вопрос с Йенсом. Нам вдвоем решить это трудно, — сказал он.
— Но тогда бургомистру придется отказаться от своих предубеждений против «игры в заговор».
Арне усмехнулся. Не ему одному придется пройти этот путь.
Ответственные лица в Лондоне были просто шокированы расшифрованной радиотелеграммой. Четыреста пятьдесят тонн тяжелой воды еще до конца этого года! Итак, гонка за бомбой действительно началась. Между Черчиллем и Рузвельтом уже прошли переговоры. Следовало объединить усилия англичан и американцев в этой области, с центром тяжести на исследованиях и испытаниях в Штатах. Лос-Аламос, американский атомный центр, рос как на дрожжах. Кто придет к финишу первым, проект «Манхэттен» или институт имени императора Вильгельма?
В любом случае в Рьюкане должно что-то произойти. Королевские ВВС настаивали на том, чтобы им поручили провести бомбардировку «Норск гидро». У летчиков были теперь развязаны руки. С началом войны против Советского Союза немецкая люфтваффе в основном передислоцировалась на Восточный фронт. Тщетно пытались люди из СОЭ доказать, что «достать» «Норск гидро» с воздуха невозможно. Генеральный штаб ВВС задумал выбросить десант. Поиски сильных, спортивных парней шли но всей армии.
Наконец-то тридцать четыре человека — так было задумано — отобрали. Молодцы из молодцов, ничего не скажешь. Отборная часть, элита. Итак, в мае 1942 года можно было приступить к операции «Фрэшмен».
Бургомистр Паульссон дал согласие на формирование подпольной группы в Рьюкане. И командиром действительно стал лейтенант запаса Густав Хенриксен. На первых порах в группу вошло шесть человек, а все ее вооружение состояло из одного пистолета: другой Арне Бё сунул в карман Кнута Крога.
В городе было спокойно. Командир машины с пеленгатором Киттлер время от времени проезжал по улицам города, особенно в ночные часы. Хенриксен знал толк и в пеленгаторах, как-никак прослужил целый год в роте связи. Он сразу сказал, что пеленгатор не возьмет сигналы, если вести передачу с гор, с Видды. Электрик Оле Берг решил это на всякий случай проверить. Из своей хижины всю ночь напролет передавал на разных волнах всякий вздор. Все члены подпольной группы, а также Йенс, Арне и Сольвейг наблюдали в городе за перемещениями пеленгатора. Однако «слухачи» никакого беспокойства не проявляли.
А у Оле Берга дел было по горло. Впервые за все время в ответ на переданные сведения последовало не обычное «принято» — Лондон ответил длинной телеграммой. В ночь с двенадцатого на тринадцатое мая предлагалось разложить опознавательные костры для планеров на восточной стороне Лангесьё. Условие: необходимо наличие полосы глубокого снега длиной метров в двести. Просили предоставить двух опытных проводников.
Члены военной группы — «Милорга» — с огромным трудом доставили в горы сухое дерево, бензин и факелы…
Утром двенадцатого мая члены «Милорга» отправились в Тинн, оттуда по шоссе зашагали по направлению к Лангесьё. У впадения в Тиннельв маленькой речушки свернули с шоссе. Пять километров поднимались в гору, шлепая по ледяной воде, чтобы замести все следы. Поздно вечером добрались до места. И только тут поняли, что все труды их напрасны. Небо над Хардангской Виддой затянули тяжелые облака, и ни о какой высадке десанта с планеров не могло быть и речи. Тем не менее прождали до четырех утра. Все зря. Бог погоды предпочел отложить битву за тяжелую воду на более позднее время.
Доктор Нентвиг позаботился о том, чтобы час ее приблизился. Он, как говорится, «вышел на золотую жилу», и обходился теперь без документации Эйнара Паульссона. Хартман с тревогой наблюдал за ежедневным ростом производительности каскадов высокой концентрации. Некоторое утешение, пусть и очень слабое, он получал от метода работы Алоиза Хартштейнера, который работал с придирчивостью часового мастера или ювелира: он предпочитал лучше по десять раз поменять деталь, чем допустить отклонение от нормы хоть на сотую миллиметра. И не позволял доктору Нентвигу вмешиваться в свои дела.
Но это ничего не меняло, в один прекрасный день из Веморка уйдет столько окиси дейтерия, сколько оговорено. А к концу года, чего доброго, месячное производство возрастет до тридцати тонн. Ни Эйнар Паульссон, ни Кнут Крог не знали, как быть. Оле Берг посылал через Атлантику радиотелеграммы, больше напоминавшие отчаянные призывы о помощи, но из Лондона отвечали только «аут» — «все поняли, спасибо».
Британская секретная служба снова потревожила своих агентов в Берлине. Агент разведки, служивший в шпееровском министерстве вооружений, сообщил седьмого июня, что накануне рейхсминистр Шпеер имел продолжительную беседу с Гейзенбергом. О результатах беседы ничего, к сожалению, не известно. Никто в Лондоне не мог догадаться, что переговоры эти ни к какому реальному результату не привели. Но заподозрили самое худшее. Поэтому королевские ВВС получили приказ вновь попытаться провести акцию, от которой совсем недавно пришлось отказаться.
В Рьюкане снова начали готовиться к встрече десанта. Но к этому времени снег на Хардангской Видде растаял. Несколько дней и ночей милорговцы убирали камни со сравнительно ровной площадки на плато у Лангесьё. Однако рассчитывать, что планеры сумеют здесь сесть без поломок, едва ли реально…
Они и не прилетели. Несильный восточный ветер не разогнал кучевые облака, которые сбивались к Видде со стороны моря.
19
Британский генеральный штаб выразил неудовлетворение действиями своих ВВС в операции «Рьюкан». Пять раз оперативная группа готовилась к прыжку в Норвегию, и всякий раз операцию приходилось откладывать из-за погодных условий. Генштабисты не могли скрыть своей досады. Их союзники, Советы, делали свое дело все более успешно, а здесь не удавалось провести даже столь незначительную акцию, не говоря уже о тяжелых ударах, полученных Англией на Тихом океане и на африканском фронте. Именно потому, что Гитлер крепко увяз в России, хотя и проник глубоко на ее территорию, было необходимо лишить немцев их последней, может быть, надежды — возможности создать бомбу, страшное «оружие возмездия». Королевские ВВС получили строжайший приказ не позднее ноября 1942 года без всяких объяснений и отговорок покончить с «Норск гидро». Руководство СОЭ вынуждено было безучастно наблюдать за пассивностью летчиков. А им как раз предстояла шестая попытка. Метеорологи предсказывали, что девятнадцатого ноября над Норвегией небо будет чистым. И снова электрик поднимался высоко на Хардангскую Видду, где из хижины давал морзянку в английский генштаб и принимал указания из Лондона. И снова наступили тяжелые, тревожные дни для людей Густава Хенриксена.
Были причины для волнений и у профессора Хартмана. Однажды он вернулся в свой номер в гостинице в непривычное для себя время, днем, и обнаружил на письменном столе женскую сумку. Любопытствуя, кому бы она могла принадлежать, открыл и, к своему удивлению, обнаружил в ней тщательно сложенные листки писчей бумаги с его записями, которые он прошлой ночью собственноручно швырнул в корзину. О своем открытии профессор не замедлил сообщить коменданту города, прекрасно понимая, к какому источнику ведут следы такого любопытства.
Детлефу Бурмейстеру удалось заставить Тору Хольмсен во всем признаться и, что еще важнее, уговорить никому не сообщать о состоявшемся разговоре. А затем профессор и комендант с видимым удовольствием составили в самых почтительных выражениях письмо-жалобу на имя фюрера, которое профессор подписал, а обер-лейтенант отправил с курьерской почтой.
Когда люди Густава Хенриксена начали утром девятнадцатого ноября свое нелегкое восхождение, над сверкающей снегом Хардангской Виддой вздымался светло-голубой небесный купол, чистый, без единого облачка. Говорливые воды прозрачного Тиннельва скатывались к большому озеру.
Милорговцы не могли знать, что в этот же час в тысячах километров отсюда пробил час величайшей из битв войны. Несмотря на буран и густой туман, части Юго-Западного и Донского фронтов двинулись в районе Сталинграда навстречу друг другу.
Гром этой битвы несколько дней спустя потряс весь мир, но сейчас двенадцать человек, шедших по ледяной воде, ни о чем не подозревали и чувствовали себя одинокими, как первые люди на земле.
На сей раз потрудиться им пришлось не слишком: все пространство Хардангской Видды было завалено снегом, его было даже больше, чем требовалось для удачной посадки планеров.
Бдительные рьюканцы не заметили, однако, того обстоятельства, что обер-лейтенант Дюррхаммер вот уже несколько дней как оборудовал себе в туристской хижине у Гаустара наблюдательный пункт. Из нее открывался прекрасный вид на Хардангскую Видду, обзор был полным. Предусмотрительность Дюррхаммера оправдалась довольно скоро. В час ночи дежурные заметили восточнее Лангесьё сигнальные огни и по радио сообщили об этом на ротный командный пункт. Сигнал общей тревоги, прозвучавший в городе среди ночи, ужаснул бургомистра Паульссона, Арне, Сольвейг, Кнута и Хенриксена. Через несколько минут весь гарнизон был уже поднят по тревоге и форсированным маршем покинул город.
Густав Хенриксен места себе не находил. Он все предусмотрел, только не возможность радиосвязи города с Виддой. Спасение он видел в одном: Сольвейг должна попытаться связаться по радио с Оле Бергом. Оле может успеть предупредить товарищей и британских солдат.
Тем временем по звонку Бурмейстера походным маршем вышел и гарнизон Тинна — чтобы взять десантников в клещи. Триста пятьдесят горных стрелков быстро сближались.
На ночных улицах гулко отдавался стук сапог сдвоенных патрулей. Машины с локаторами умчались в сторону Даль-Маэля, но в любой момент могли вернуться. Кнут посоветовал другу укрыться у шоссе на въезде в город, чтобы при появлении машин успеть предупредить Сольвейг. А Сольвейг, сумевшая незаметно проникнуть в башню дядюшкиного дома, беспрерывно посылала в эфир: «Вызываю «Куропатку», вызываю «Куропатку»!» Однако «Куропатка» не отвечала. У Сольвейг с непривычки болели пальцы, сигналы с каждым разом шли в эфир все медленнее. В тревоге и смятении прижимала она наушники — «Куропатка» не отзывалась.