Первым побуждением гестаповца было устроить монтажнику порядочную взбучку. Но он передумал. Видно, совесть у того чиста, как стеклышко, если он позволяет себе отвечать так непочтительно.
— Ну, если вы чем-то недовольны, срывайте зло на своих болтиках-гаечках, — сказал он как бы шутя, но скрыть таящуюся за этим угрозу ему не совсем удалось.
Профессор неслышно вздохнул: по-видимому, эта история серьезных последствий для Хартштейнера иметь не будет. Коротко попрощавшись с монтажником, он вышел из цеха вместе с Кайзером, сказав себе, что от Хартштейнера следует держаться на расстоянии.
А сам Хартштейнер терялся в догадках: поставило ли появление гестаповца крест на его планах или приблизило день и час их осуществления? Профессор попрощался с ним прохладно. Был ли он при этом искренен или притворялся? Проклятое время! Ни о чем впрямую не скажешь. И ни одно слово нельзя принимать за чистую монету!
Примерно в это же время Густав Хенриксен и Арне Бё оживленно говорили о немецком шеф-монтажнике. Арне был почти убежден, что тот — антифашист, Хенриксен же в этом сомневался. В конце концов они договорились подсунуть ему последний номер «Фри Фагбевегелзе» и внимательно проследить, как он будет себя вести, обнаружив газету. Хенриксен достал ее из папки со старыми чертежами и написал еще на полях: 31 и 41,5 м. На этих волнах вели передачи радиостанция «Тиск Фрихетезендер» и та, которая именовала себя «Эсэсовец Вебер».
На следующий день Арне Бё удалось незаметно вложить ее в портфель Хартштейнера. И монтажник сразу же, во время обеденного перерыва, ее обнаружил. Заметил он и цифры на полях — шрифт четкий, технический, ясно, что их оставил для него человек с инженерным образованием. А когда он вскоре услышал от одного из рабочих, что примерно час назад по цеху проходил профессор, у Хартштейнера отпали всякие сомнения в том, кто подбросил ему эту газету. Игра сыграна, начало их сотрудничеству положено!
Алоиз Хартштейнер пошел искать профессора. За ним наблюдал Сверре Герхардсен, норвежский монтажник из его бригады, которого Арне Бё просил проследить, как франкфуртец поведет себя, обнаружив газету. О визите Алоиза к профессору Арне узнал сразу же. Разочарованию его не было предела. Что могло понадобиться монтажнику у Хартмана? Передать газету, обеспечить себе тыл, сообщить о «провокации», а что же еще? Правда, внутренний голос подсказывал ему: «Ты ошибаешься, Арне, не такой он человек», но против фактов внутренний голос бессилен.
Хартман сразу догадался, что монтажник явился к нему отнюдь не из-за того пустяка, о котором доложил — какие-то неясности с чертежами. Приход Хартштейнера был ему неприятен, он не желал и не собирался иметь с ним ничего общего. Поэтому он встретил франкфуртца подчеркнуто холодно, но тот решил идти напрямик.
— …А по-моему, лучше всего, чтобы вообще никакой тяжелой воды из этой коробки не вышло. На кой она и кому, эта дьявольщина? — сказал он.
— Не болтайте ерунды, любезнейший. Вам поручено восстановить установку. А зачем — не вашего ума дело, — резко проговорил профессор.
— А как насчет вашего?.. А, господин профессор? — поинтересовался монтажник.
Хартман не ответил. Этот франкфуртец наступил на больное место. Он даже разозлился на него.
— И не моего ума тоже! Именно так! Хорошенькое было бы дело, начни каждый интересоваться намерениями руководства и обсуждать их — подходят они ему или нет. Того и гляди крестьянин перестал бы сеять хлеб, чтобы не кормить солдат. Я подобных речей и слышать не желаю, мы здесь для того, чтобы работать, понятно?
Агрессивный тон Хартмана смутил монтажника. Способен ли человек, который так рассуждает, распространять нелегальные газеты? И это тот же профессор, который всегда как бы закрывал глаза, если замечал, что восстановление взорванных каскадов ведется нарочито медленно? Почему он согласился на расширение установки для получения тяжелой воды? Чтобы оттянуть начало ее производства? Или чтобы действительно увеличить ее производство для гитлеровского рейха? Как бы там ни было, сейчас неподходящий для дальнейшего сближения с профессором момент. Поэтому Хартштейнер и сказал:
— …Знаете, профессор, другой раз черт-те что за мысли в голову взбредут. Если с вами такого не бывает — значит, вам легче жить.
Алоиз уже ушел, а Гвидо Хартман все никак не мог проглотить комок в горле. «Неужели я трус, просто трус — и все?» — спрашивал он себя, глубоко вздыхая.
«Если газету подсунул мне не профессор, это могли сделать только норвежцы, — рассуждал Хартштейнер. — И раз мне не удается ничего сделать вместе с профессором, надо бы мне выйти на контакт с норвежцами».
Первым, к кому он обратился, был Сверре Герхардсен, который от прямого ответа уклонился и пошел посоветоваться с Арне Бё. А тот его, можно сказать, огорошил.
— Все понятно, этот подонок отнес газету шеф-подонку. А теперь вернулся, получив указание выяснить, кто ее ему всучил.
— Ты это серьезно? — переспросил Сверре.
Проработав довольно долго в бригаде Хартштейнера, он ничего худого о нем сказать не мог. Арне покачал головой.
— Вообще-то я так не считаю. Но он — немец. А насчет немцев я тебе вот что скажу: мы им не доверять должны, а опасаться их. Тем более, что основания подозревать его у нас есть.
Сверре кивнул.
— А жаль…
В выступлениях всех членов бюро рьюканского Патриотического фронта сквозила озабоченность и тревога. Проклятая установка вот-вот будет готова, нет никаких сомнений. А потом что? Что знают об этом в Лондоне? Скорее всего — ничего. Никто из юковцев здесь больше не появлялся. Собственный передатчик был, как приказано, спрятан, да и лондонцы наверняка сменили за это время волну. Так что Патриотический фронт Рьюкана был лишен какой-либо связи с Центром. Решили, что самым разумным будет послать в Осло надежного человека. А именно — Арне…
Но уехать Арне не успел: дома его ждала повестка из гестапо. Обершарфюрер Зенф рассказал комиссару Кайзеру, как попал впросак партайгеноссе Книппинг, потребовавший, чтобы ему принесли списки членов Норвежской рабочей партии. Кайзера эта история заинтересовала. Ход его размышлений: зачем запрещенной партии подвергать себя опасности, перейдя в подполье, когда есть достаточно возможностей работать легально в профсоюзах? Значит, следует уделить повышенное внимание профсоюзам.
Кайзер начал с того, что вызвал ведущего бонзу — профсоюзного вожака с «Норск гидро» — и потребовал от него списки членов организации, финансовые документы и отчет о проведенных собраниях. Никаких аргументов против первых двух требований Арне не нашел: кто в самом деле поверит, что в большой организации нет списка ее членов, равно как и финансовых документов? Не слишком его расстроила и угроза комиссара — отныне-де все собрания будут проводиться под наблюдением немецких властей. Во-первых, потому, что собрания проводились крайне редко, а серьезные вопросы на них вообще не поднимались. Их давно научились обсуждать в узком кругу.
— Как вам будет угодно, господин комиссар, — сказал он с улыбкой. Это разозлило Кайзера даже больше, чем если бы он натолкнулся на сопротивление. И он сразу же обрушился на Арне:
— Отныне вы каждые три дня будете у нас отмечаться. К профсоюзу это отношения не имеет. Я хочу познакомиться с вами поближе… Пригреть вас, так сказать, под своим крылышком… Не исключено, что это удержит вас от некоторых необдуманных поступков. Вы же молодой человек, вам еще жить да жить…
Вечером того же дня было принято новое решение: вместо Арне поедет Сольвейг.
28
Ровно в полдень двадцать седьмого июля Хаммерен включил радиопередатчик. И почти сразу же откликнулся радист из их лагеря в горной Шотландии. Им передали: НЕМЕДЛЕННО СООБЩИТЕ ПОДРОБНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ОБ ОБЪЕМЕ И НОМЕНКЛАТУРЕ ПРОИЗВОДСТВА В ВЕМОРКЕ ТЧК КОГДА ПРОИЗВОДСТВО БУДЕТ ВОССТАНОВЛЕНО ПОЛНОСТЬЮ ТЧК КОГДА ОНО ВОЗОБНОВИЛОСЬ ТЧК КАКИМ ОБРАЗОМ ПЕРЕВОЗИТСЯ КОНЕЧНЫЙ ПРОДУКТ ТЧК.
Они переглянулись, потрясенные до глубины души. Значит, они разрушили цех не полностью? Его восстановили? Невероятно, быть этого не может! В Лондоне что-то путают. Хаммерен ответил Лондону: пусть выходят на связь ежедневно, требуемые сведения будут собраны в ближайшее время. А потом все четверо сидели, уставившись куда-то невидящими глазами, не зная, что и подумать. До сих пор все шло хорошо. И то, что лейтенант Нильсен пока не вернулся из Осло, никого особенно не беспокоило. Все это время они использовали не только для того, чтобы построить из камней почти неприступную в здешних условиях крепость, они установили контакты с жителями ближайших поселков. Оказалось, что в Слеттедале сформировалась группа милорговцев под командованием Арвида Стеревейте, такая же группа существовала и в Итре-Винге, к их созданию приступили еще в трех-четырех местах. Только Рьюкан они намеренно обходили стороной, пусть там сначала улягутся страсти. И что же выясняется? Сам городок и комбинат — опять в центре внимания, операцию необходимо повторить. Подготовиться к ней будет неимоверно сложно. Во-первых, сами они чертовски устали. Во-вторых, немцы наверняка в десять раз ужесточили меры предосторожности. Никаких чертежей у них на сей раз в руках нет. Взрывчатки тоже нет. А как попасть в город? Тысяча проблем!
— Без помощи рьюканцев мы как без рук, — прервал долгое молчание Йон Скинндален.
Все мысленно согласились с Йоном и вспомнили о Торе Нильсене, который, к их нескрываемому неудовольствию, любил повторять, что рабочие — сила. Кому идти в Рьюкан, решал на сей раз жребий. Он выпал Халвору Вармевоолду.
Шеф рьюканской конторы по уборке города долго ходил вокруг да около, пока не признал в своем собеседнике человека в высшей степени осведомленного и заслуживающего доверия. После чего все сразу упростилось. Халвор лег поспать в кабине поливальной машины, которой потребовался ремонт, а мастер поторопился в ратушу, чтобы побеседовать с бургомистром «по делам службы».
Когда вечером все собрались в конторе, лейтенанту Вармевоолду стало ясно, что лондонцы ничего не перепутали..