— Он говорил, при каких обстоятельствах это произошло? Может, он нанес себе рану умышленно?
— Возможно, но маловероятно.
— Почему вы так думаете?
— Он рассказал, что с ним случилось.
— Ну и что же он вам рассказал? — сухо, не скрывая разочарования, спросил Шэдде.
— Вчера вечером он напился в баре. Пить начал еще днем и, судя по всему, к вечеру был уже тепленький. Около полуночи сводник познакомил его с проституткой, и она отвела его к себе на квартиру, недалеко от порта. Тут появился «дружок» этой особы и захватил их… «ин флагранто деликато»[10].
— Это что еще за абракадабра, О’Ши? — нахмурился Шэдде. — Вы что, забыли английский язык? У меня нет времени выслушивать ваши словесные выкрутасы.
— Я просто не знаю соответствующего английского выражения, вот и все, — пожал плечами доктор. — Появился «дружок» и стукнул Кайля чем-то тяжелым.
— А причина? — с нескрываемым недоверием спросил Шэдде.
— Грабеж. Они взяли у Кайля часы и бумажник, в котором было около десяти фунтов стерлингов.
— Десять фунтов! А вы не находите, что это многовато для матроса, отправляющегося на берег?
— Он копил деньги на подарок матери.
— Ах, как трогательно! — саркастически усмехнулся Шэдде. — Ну и что же дальше?
— Кайль очнулся в каком-то сарае, основательно избитый. Сарай оказался запертым, он начал барабанить в дверь и кричать. Случайные прохожие выпустили его, и он сейчас же отправился в полицию. Позвольте закурить?
— Курите, курите, — нетерпеливо махнул рукой Шэдде. — Скажите, О’Ши, вы верите ему?
— Да, сэр, верю.
— Вы знаете, что Шепард считает его никудышным матросом?
О’Ши спокойно встретил пронзительный взгляд Шэдде.
— Да, сэр, знаю, но у меня свое мнение на сей счет.
— Почему?
— Я заставил его разговориться, и он много рассказал о себе.
— Например?
— Он из бедной семьи, ненавидит отца, который пьет и порой колотит мать. Кайль очень ее любит. Отец оказывал дурное влияние на Кайля. Его отношение к сыну зависело от количества выпитого: он то баловал его, то терроризировал.
— Как интересно, скажите пожалуйста!
О’Ши не заметил иронии в голосе Шэдде и продолжал:
— Да, да! Вы понимаете, дети всегда испытывают внутреннюю потребность иметь в семье кого-то, перед кем они могли бы преклоняться, чьему примеру следовать. У мальчишек таким богом обычно бывает отец. Но поведение отца Кайля привело к тому, что у его сына не получили должного развития необходимые социальные стимулы, и он, страдая от сознания своей неполноценности, пытается возместить этот недостаток путем…
— Довольно! — грубо прервал Шэдде, он стоял спиной к врачу и что-то регулировал в прикрепленных к переборке часах. — Не понимаю, что вы плетете. — Шэдде с трудом сдерживался. — У меня есть собственное мнение о Кайле. Я не смог бы изложить его так же витиевато и заумно, как вы, зато оно было бы понятнее, хоть я и не изучал психологию в вашем Дублине.
О’Ши только теперь понял, что обозлил Шэдде, и, окончательно растерявшись, пролепетал:
— Сэр, я только пытался объяснить, что за человек этот Кайль. Вот вы сказали, что, по словам Шепарда, Кайль никудышный матрос. Я же хотел выразить ту мысль, что по ряду причин он не всегда в состоянии разобраться, что плохо, а что хорошо. У него не совсем здоровая психика, ему нужно помогать, а не наказывать его.
Шэдде резко повернулся к доктору.
— Вы это серьезно? — спросил он. — Так вот, О’Ши, должен вам сказать, что меня абсолютно не интересует подобная философия. Она совершенно недопустима на корабле. Такие разговоры подрывают и опошляют принципы воинской дисциплины. — Шэдде уселся спиной к О’Ши и принялся что-то писать. — Можете идти, — не оборачиваясь, бросил он.
В течение двух следующих суток Шэдде почти не выходил из каюты, занимаясь какими-то неотложными делами. Офицеры в кают-компании знали, что у него наступил один из тех периодов депрессии, когда лучше не попадаться ему на глаза.
Утром на второй день первый помощник напомнил Шэдде, что Кайль все еще в карцере.
— Знаю, — коротко и, как показалось Кавану, устало ответил Шэдде.
— Вы намерены наложить на него взыскание за нарушение дисциплины?
— Видимо, намерен.
— Вы будете говорить с ним перед тем, как мы выйдем в море?
Шэдде взглянул на Кавана так, словно только что обнаружил его присутствие. Кавану бросились в глаза густые тени вокруг воспаленных век и тупой, отсутствующий взгляд. Первый помощник знал, что Шэдде в тот день получил акт инспектора морского страхового общества о повреждениях, нанесенных шведскому прогулочному пароходику, и что это никак не могло улучшить настроение командира «Возмездия».
— Там будет видно, — все так же вяло отозвался Шэдде. — Я поставлю вас в известность.
Попытки вестового Миллера развеять дурное настроение командира тоже ни к чему не привели. Нет, есть он не хочет. Нет, чай ему подавать не надо… Нет, обедать в кают-компании он не будет… Нет, раскрывать постель не нужно… Зато он усиленно опустошал бутылку с виски. Миллер, служил с Шэдде значительно дольше, чем кто-либо другой на лодке, но и он не понимал, что происходит с командиром в последнее время.
Шифровка Шэдде вызвала у командующего подводными силами недовольство.
— Интересно! — заметил он, обращаясь к начальнику штаба Трэдвеллу, — Он угрожает. Возмутительно! — Командующий покачал головой. — Шэдде прямо-таки помешан на диверсиях. И это столкновение со шведом, я уверен, только подлило масла, в огонь.
Командующий понимал, что он обязан удовлетворить требование Шэдде и командировать к нему следователя. Угрожал Шэдде или не угрожал, отклонить это требование он не мог, не рискуя серьезными неприятностями. К тому же, кто знает, может, Шэдде и прав. И все же шифровка не понравилась командующему прежде всего своим тоном. Она произвела на него какое-то странное впечатление, особенно в сочетании со слухами о неладах между Шэдде и его женой, что тоже не могло нравиться командующему. Столкновение, несомненно, лишь укрепило Шэдде в его подозрениях, но командующий хотел сам ознакомиться со всеми материалами, прежде чем сделать какой-либо вывод. Конечно, дело неприятное, придется срочно перекраивать план оперативного маневрирования оставшимися в строю ракетоносными лодками типа «Громовержец». Две из них должны постоянно находиться в море. Непредвиденная задержка «Возмездия» в Стокгольме означает, что «Устрашению» предстоит раньше назначенного времени отплыть из Лок-Ю и что командиру «Громовержца» необходимо немедленно подготовиться к выходу в плавание и вернуть на борт своих офицеров и матросов, уволенных в отпуск. Все это означало кучу неприятностей и недовольства. Командующий надеялся, что большую часть ответственности, возможно, удастся снять с Шэдде и свалить на капитана шведского парохода. Еще до злополучного столкновения адмиралтейство намечало через некоторое время, дать Шэдде новое назначение, на этот раз на берегу. Командующий мысленно спрашивал себя, не следует ли ему в какой-нибудь форме поторопить начальство с выполнением этого решения.
Мистер Баддингтон прибыл на «Возмездие» незадолго до отхода из Стокгольма. Это был странный, какой-то бесцветный человек в черном костюме и шляпе-котелке, с зонтиком в одной руке, потрепанным кожаным чемоданчиком в другой и с черной, тоже кожаной, сумкой через плечо. На лодке его встретил дежуривший в тот день Уэдди и сразу провел к Шэдде.
Баддингтона уже ждали на «Возмездии». Было известно, что начальник отдела кораблестроения адмиралтейства известил Шэдде, что направляет к нему одного из своих специалистов, работающих над усовершенствованием кораблей типа «Громовержец». На пути «Возмездия» в Портсмут этот специалист должен будет понаблюдать за системой кондиционирования воздуха и за его влажностью.
Военно-морской атташе заранее известил Шэдде, что Кларенс Генри Баддингтон — следователь морского разведывательного управления. Не теряя времени, Шэдде подробно ознакомил Баддингтона с положением дел, изложил факты, которые заставляли его подозревать диверсию и причастность к ней Кайля. Он вручил следователю контргайку и испачканный маслом лоскут серого шелка и высказал соображения по поводу своей находки, о которой, кроме него, а теперь и Баддингтона, никто на лодке не знает.
О том, кем в действительности является Баддингтон и какова цель его прибытия на «Возмездие», Шэдде поставил в известность лишь своего первого помощника Кавана и главмеха Эванса.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Из-за ремонта «Возмездие» смогла выйти в Копенгаген из Стокгольма только на третий день после столкновения, в четырнадцать ноль-ноль.
Высадив лоцмана недалеко от бакена Ривенджгрундет, лодка легла на курс 124 градуса. Вскоре Шэдде послал командующему подводными силами донесение о предстоящем погружении. Лодка погрузилась минут на десять, выровняла дифферент и снова всплыла, затем увеличила скорость до шестнадцати с половиной узлов. В 19.20 лодка легла на курс 210 градусов, что подтверждало намерение ее командира, следуя на юг, пройти ночью в надводном положении между Эландом и Готландом.
Шэдде вновь появился на мостике лишь через пять часов, в 01.16, после того как Саймингтон доложил, что сквозь туман и дождь темной унылой ночи милях в пяти по курсу показались огни маяка Грейт Карлсо.
Сделав несколько раздраженных замечаний Саймингтону, Шэдде вернулся в каюту и лег, но уснуть не мог. Перед ним одно за другим бесконечной чередой проплывали события последних дней: столкновение со шведом; перепачканный маслом клочок серого шелка и поблескивающая медная контргайка; Кайль, отвертывающий эту гайку, а потом торопливо куда-то прячущий ее, завернутую в шелковый лоскут; заклиненная головка румпеля и клейкая масса жидкости из гидросистемы на палубе… Потом в поле его зрения возник командующий подводными силами за чтением его, Шэдде, депеши о столкновении с удручающим перечнем повреждений, составленным агентом страхового общества. Почти тут же перед ним появилось скучное лицо мистера Баддингтона с выражением чересчур уж почтительного внимания (весьма сомнительно, промелькнуло в голове у Шэдде, чтобы он смог что-нибудь обнаружить)…