— Кайль, — обратился он к моряку, — почему вы всегда стараетесь остаться на берегу один, почему сторонитесь других членов экипажа? Одинокий моряк на берегу в иностранном порту обычно всегда попадает в какие-нибудь неприятности. Вы не первый год на флоте и сами это знаете.
Кайль молчал, продолжая тупо глазеть в пространство.
Шэдде не стал повторять вопрос, он повернулся к главмеху и спросил:
— Инженер-капитан-лейтенант Эванс, Кайль ваш подчиненный. Что вы можете сказать о нем?
— Он хороший матрос, сэр, — ответил Эванс. — Старательный и надежный.
Шэдде понимающе взглянул на главмеха. «По доброте душевной, — подумал он, — старина Эванс никогда не упустит случая замолвить словечко за своих проштрафившихся людей. Но в Кайле он не разобрался и ничего не понимает». Шэдде перевел взгляд на О’Ши. «Знаю, знаю, что бы ты хотел сказать, костоправ! Его-де надо лечить, а не наказывать!»
Шэдде с трудом отогнал от себя эти мысли и подавил раздражение. Он, командир корабля, не позволит, чтобы на него оказывал влияние какой-то знахарь, нацепивший форму морского офицера! Нельзя допускать, чтобы военно-морская дисциплина подменялась каким-то психологическим вздором. Польза и целесообразность этой дисциплины доказаны вековым опытом. С этой дисциплиной побеждали и Дрейк, и Рэлей, и Нельсон, и их подчиненные. В конце концов, и сам он воспитан на такой дисциплине. Теперь он особенно твердо убежден, что экипажу «Возмездия» нужно побольше дисциплины и поменьше всякой там психологии.
Кайль был в самовольной отлучке и отстал от корабля. Это сам по себе серьезный проступок. А что, если к тому же объяснение Кайля — наглая ложь? Что, если он пытался дезертировать, оказаться на безопасном удалении от «Возмездия», когда откажет рулевое управление? Пусть Баддингтон болтает все что угодно. История весьма подозрительна, от нее дурно пахнет. Сообщение Шепарда заслуживает самого серьезного внимания, ибо Кайля он знает куда лучше, чем успел узнать Баддингтон. Кайль — тип человека, вполне способного на диверсию. По возвращении на базу его нужно обязательно списать на берег, держать такого моряка на борту просто опасно. А пока наказать так, чтобы другим было неповадно.
— Кайль, вы должны взять себя в руки, — обратился он к матросу. — Моряки, не подчиняющиеся военно-морской дисциплине, не имеют права служить на флоте, как и те, кто не умеет вести себя на берегу, особенно за границей. Если вы еще хоть раз нарушите дисциплину, вас ждут серьезные неприятности. Пока же я лишаю вас отпуска на берег в течение двадцати восьми дней.
Нижняя губа Кайля дрогнула. Он знал, что лодка через неделю будет в Портсмуте, но и после этого еще в течение трех недель он не получит увольнительной! А ведь они с матерью собирались вместе провести его очередной отпуск… При мысли о том, что этому не суждено сбыться и как будет огорчена мать, на глазах Кайля навернулись слезы. Но он промолчал.
— Кругом! — скомандовал боцман. — Шагом марш!
Эрни Кайль повернулся и вышел из отсека.
Несколько позже Баддингтон вручил Шэдде для дальнейшей передачи депешу, адресованную начальнику управления морской разведки и написанную его кодом. Шэдде обещал отправить ее сразу же после полудня, как только «Возмездие» поднимется на перископную глубину, чтобы сообщить командующему подводными силами о своем местоположении.
От командира Баддингтон отправился к судовому врачу. О’Ши что-то писал за столиком. При появлении Баддингтона он улыбнулся и отложил ручку.
— Заходите. Вы ко мне как больной или просто так?
— Нет, что вы, какой же я больной?
— Присаживайтесь.
Баддингтон осторожно опустился на краешек стула, сложил руки на коленях и, помаргивая водянистыми глазами, уставился на доктора.
— Вот… Зашел поболтать, — заговорил он, помолчав. — Все остальные либо заняты, либо спят.
— В походе всегда так.
— Нас совсем не качает, это потому, что мы идем под водой, не так ли?
— Именно так. В том-то и преимущество подводной лодки. Погода нам безразлична.
— Да, да… — Баддингтон рассеянно обвел взглядом каюту. — Я слышал, вы весело провели время в Скансене?
— Недурно.
— Мне рассказывали, как вам удалось получить столик, — заметил Баддингтон, рассматривая названия книг на полочке.
— Это когда я обратился к метрдотелю по-русски? — удивленно спросил О’Ши.
— Вот именно. Представляю, как он рассвирепел, когда узнал, что вы англичане.
— Возможно, — засмеялся врач. — Не понимаю, почему он мне поверил. Не так уж хорошо я владею русским.
— А когда-то владели хорошо? — поинтересовался Баддингтон, потирая нос.
О’Ши посмотрел на Баддингтона так, словно впервые его увидел.
— Всех нас в семье научила русскому языку мать — русская по национальности. Она надеялась, что мы когда-нибудь побываем в России и встретимся с ее родственниками.
Баддингтон взглянул на свои башмаки, затем мимо врача на полку с книгами.
— Очень интересно. Когда она уехала из России?
— Она никогда не жила в России. Ее родители — русские эмигранты, и родилась она в Лондоне.
— Она жива?
— Нет. Давным-давно умерла.
Наступило неловкое молчание.
— Как продвигается ваше расследование, мистер Баддингтон? — спустя некоторое время заговорил О’Ши.
— Расследование? — удивился Баддингтон. — Какое?
— О состоянии кондиционирования воздуха.
— Ах да! Должен признаться, продвигается пока довольно-таки медленно. По крупицам накапливаю необходимые данные. Надеюсь, что до Портсмута мне удастся кое-что сделать.
— Сложная это штука — кондиционирование воздуха?
— Очень! — поспешно откликнулся Баддингтон. — Но исключительно интересная.
— Не сомневаюсь, — кивнул О’Ши.
— Спасибо за беседу, доктор, — проговорил Баддингтон, вставая и слабо улыбаясь. — Мне пора идти. Работы по горло.
Вернувшись к себе, Баддингтон достал из шкафа записную книжку и черный кожаный ящичек и вынул из него несколько термометров и гигрометров. «Надо потренироваться с этими приборами», — подумал он, сделал несколько проб температуры и влажности воздуха и занес их в записную книжку. Ее бывший владелец, несомненно, был человеком старательным — книжка была заполнена формулами, техническими заметками и зарисовками, выполненными с большой тщательностью. В течение следующего получаса Баддингтон расставил термометры и гигрометры в различных помещениях лодки и, в частности, в матросских кубриках и в реакторном отсеке. Потом он отправился в ракетный отсек, измерил там температуру и влажность и аккуратно занес эти данные в книжку. Перед тем как покинуть отсек, он вынул из черного ящичка два прибора и прикрепил их к переборке взамен тех, что повесил здесь раньше. После этого он зашел к Шэдде, сказал, что хотел бы побывать в продовольственной кладовой, и спросил, где может взять ключ от нее. Важно, добавил он, чтобы никто не знал о его намерении. На вопрос Шэдде, что ему нужно в кладовой, Баддингтон заявил, что возможно, ему удастся там кое-что отыскать. Разумеется, он замерит в кладовой температуру и влажность, но пока ему не хотелось бы ничего объяснять. Шэдде не стал настаивать и через некоторое время передал ему нужный ключ.
Вскоре после полудня Шэдде пригласил к себе главмеха поболтать за рюмкой шерри. Формальным поводом для приглашения послужила необходимость обсудить вопросы, связанные с предстоящим ремонтом лодки в Портсмуте, на самом же деле Шэдде переживал очередной приступ мрачной меланхолии и нуждался в обществе, а из одиннадцати офицеров корабля только Риса Эванса считал достойным своей дружбы.
Они обсудили некоторые детали будущего ремонта, потом Шэдде с возмущением заговорил о том, что произошло на центральном посту утром, во время учебной торпедной атаки.
— Вы знаете, все это очень серьезно. С дисциплиной у нас из рук вон плохо.
— Не так уж плохо, как вам кажется, сэр, — возразил Эванс. — Вы слишком нервничаете последнее время. Вам бы следовало хорошенько отдохнуть.
Шэдде нахмурился.
— А я говорю — плохо! — внезапно крикнул он. — Очень плохо! Я нисколько не преувеличиваю. И прежде всего потому, что большая часть офицеров лодки — новички.
— Ну и что? Послужат, поднатореют, будут не хуже остальных справляться со своими обязанностями.
— Сомневаюсь. Возьмите сегодняшнее занятие. Полнейший провал!
— Вы серьезно?
— Вполне серьезно. — Шэдде устало откинулся на спинку стула. — Вся беда в том, что мы слишком давно не воевали и теперь не в наших силах вдолбить людям, что к делу надо относиться серьезно. Всякую учебу, все учебные тревоги они рассматривают как пустые затеи.
С неприятным удивлением Рис Эванс обнаружил, что у Шэдде начали седеть виски. Он встречался с ним по несколько раз в день, но только сейчас это заметил.
— Да, да! Как придуманные мною забавы, — горячился Шэдде. — Никто из них и мысли не допускает, что им придется воевать всерьез.
— Меня это вовсе не удивляет, — заметил Эванс, рассматривая на свет вино в рюмке, как обычно делал Шэдде.
— Вот видите, даже вы не хотите относиться к этому со всей серьезностью, — с упреком сказал Шэдде.
— Это очень трудно.
— Знаю. В том-то и состоит опасность. Не далее как сегодня утром первый помощник заявил на мостике о своем неверии в то, что когда-нибудь возникнет необходимость использовать «Возмездие» в настоящем деле. И это говорит офицер, первый помощник командира боевого корабля! Вы понимаете теперь, что я имею в виду? Вы понимаете, насколько это опасно? Мы же идем к новому Пирл-Харбору! А эти люди убеждены, что ничего подобного у нас произойти не может. — Шэдде отставил рюмку, оперся руками о колени, ссутулился и пристально посмотрел на Эванса. — Вы знаете, о чем я думаю?
— О чем же?
— О том, что совершенно неожиданно наступит день, когда наш корабль по-настоящему покажет, какую силу он представляет, — торжественно заявил Шэдде с такой убежденностью, что Рис Эванс даже несколько растерялся.