— Норвегия! Все мы по-разному представляли себе, что это такое! — она намеренно не скрывала своей непримиримости в этом вопросе.
— Да, представляли!.. — вмешался Кнут Крог. — Вот именно — представляли себе по-разному! И это совершенно естественно. Одни мучились у тралов с сельдью, а другие — на биржах продтоваров в Лондоне! Мучения эти настолько разного рода, что дочь рыбака Сольвейг и наследница дома Квернмо вряд ли могли бы одинаково думать о Норвегии. Но сегодня в стране фашисты, и в Ставангере, и в Рьюкане.
В гостиной воцарилась тишина.
— Во всяком случае наш немец никакого особого интереса к «Норск гидро» не выказал, — снова взял в свои руки нить беседы Эйнар Паульссон. — Похоже, никаких специальных инструкций у него нет.
— Ну, не знаю, — усомнился Крог. — Я сегодня днем обзвонил половину Южной Норвегии, и вот что выяснилось: ни на одном более-менее крупном заводе нет немецкого коменданта, свободно владеющего норвежским.
— Случайное совпадение, — заметил Эйнар.
Но брат не согласился с ним и рассказал о просьбе Бурмейстера приготовить еще несколько комнат для немецких господ, которые вот-вот прибудут.
И нет никаких сомнений, что это акция целенаправленная: немцев интересует «Норск гидро» в целом, и особенно — тяжелая вода.
— Надо было все-таки разрушить каскад! — сказал Арне Бё.
Пока остальные с пылом обсуждали этот вопрос, мысли Эйнара Паульссона сконцентрировались на том, что ему представлялось сейчас самым главным: как вести себя с немецким обер-лейтенантом. На офицера-нациста, какими себе их представлял Эйнар, обер-лейтенант не очень похож. Значит, надо постараться найти к нему подход, чтобы как-то нейтрализовать. Всем своим видом он показывает, что настроен терпимо и лояльно по отношению к норвежцам — может быть, в этом и ключ?.. А что, собственно, еще остается? Допустим, все рабочие и инженеры откажутся работать, добровольно пойдут под арест. Но «Норск гидро» предприятие суперсовременное, персонал его невелик. Несколько десятков человек, без которых действительно нельзя обойтись, немцы с легкостью подыщут в других городах. А в крайнем случае вызовут из рейха. Да, именно это и произойдет, если держать себя с комендантом вызывающе и провоцировать конфликтные ситуации. Но, с другой стороны, этому человеку необходимо убедить свое начальство в том, что, выбрав его, они не ошиблись. Не будет осязаемых успехов — его сменят. И следующий наверняка закрутит все гайки. Но что такое «осязаемые успехи»? Производить окиси дейтерия наполовину меньше? Столько же? Больше? Намного больше? На какую-то долю секунды Эйнару Паульссону стало просто не по себе, когда он представил, к каким последствиям может привести его сотрудничество с обер-лейтенантом. Но в нем — его единственная надежда. А вдруг этот немец даже порядочнее, чем кажется на первый взгляд? И вообще, почему они так беспокоятся об окиси дейтерия? Наверняка само производство аммиака интересует немцев куда больше. Да, это несомненно. Но о тяжелой-то воде они все-таки пронюхали…
Разговор в гостиной понемногу иссяк. Каждый понимал, что должно произойти нечто важное, и никто не знал, что именно. Все они отдавали себе отчет в том, что «Норск гидро» должен производить как можно меньше аммиака. И никто не знал пока, как этого достичь.
Самое время разойтись по домам и подумать обо всем наедине.
Сольвейг, Арне и Кнуту было по пути. Улицы безлюдны. В Рьюкане и без того рано ложились спать, а сейчас, когда по асфальту стучали каблуки немецких патрулей, тем более.
— Я благодарен тебе, Арне, за приглашение, — начал Крог после долгого молчания. — Но, прошу тебя, впредь этого не делай.
Арне Бё встал как вкопанный.
— Что ты хочешь этим сказать, Кнут?
— То, что сказал, Арне. Дом инженера Паульссона не самое подходящее место для обсуждения жизненно важных вопросов.
— Эйнар — йоссинг. Как ты и я, — возразила Сольвейг.
— Я говорил не об Эйнаре, а о его доме. Лаура Квернмо — не йоссинг, да и не с каждым йоссингом я стал бы обо всем говорить.
— Ну, если мы не будем доверять друг другу… — обиженно проговорил Арне.
— Тут вопрос не в доверии, а в целесообразности. Если норвежские рабочие этого не поймут, прольются реки крови. Против организованного противника бороться можно только организованно. И значит, никто не должен знать больше, чем ему положено.
— Звучит-то это логично, а к чему приведет на самом деле? К недоверию, подозрительности, выдуманным тайнам и секретам — к путанице и произволу в конце концов. Мы привыкли говорить открыто, и фашисты это из норвежцев не вытравят.
— Еще бы, немцы нам за это только спасибо скажут. Только способ их благодарности вряд ли придется нам по вкусу. Нет, дорогой мой, я горжусь свободомыслием моих земляков. Но если мы действительно хотим нанести удар врагу, нам ни к чему приходить к нему заранее и предупреждать: ну, погодите, вы нас еще узнаете! Чем позже они нас узнают — тем лучше!
— Это ведь и так ясно, Кнут? — перебила его Сольвейг.
— Да, ясно. Но отсюда следует сделать соответствующие выводы. Я не пойду к немецкому офицеру и не скажу ему: «А вот возьму и налью нефти в ваш бак с окисью дейтерия!», и Эйнару Паульссону об этом не проговорюсь.
— Нефти? — поразился Арне.
— Как-то раз о чем-то вроде этого упомянул Нарвестадт, только я не понял, в чем там дело. Поэтому я советуюсь с вами — одному мне до профессора не добраться.
— Связь с Нарвестадтом мы установим, — задумчиво проговорил Арне Бё.
— И никто не узнает, для чего?
— Никто!
В спальне супругов Паульссонов разговор шел на эту же тему.
— Я не желаю больше видеть в моем доме таких людей, как эти Лундегаард и Кнут Крог, — сказала Лаура.
— Не мог же я указывать Арне Бё, кого ему приводить с собой, — спокойно ответил Эйнар, стараясь избежать серьезной стычки, хотя резкие наскоки жены ему всегда претили.
— Очень даже можешь. Здесь не твой рабочий кабинет. Да и там ты волен выбирать, с кем что обсуждать. И стараться держаться подальше от людей, с которыми ты расходишься в главном. Проследи лучше за тем, чтобы завод работал не хуже, а даже лучше, чем раньше, если это возможно.
— Да, ты так считаешь? Мне изо всех сил стараться на немцев, а они из благодарности сделают меня членом правления и наблюдательного совета, директором назначат? Это просто смехотворно!..
— Милый Эйнар, если бы ты внимательнее прислушивался к тому, что говорит папа, ты знал бы, что давно минули времена, когда химический рынок делили между собой Дюпон и «Кемикал Индастри ЛМТ». Третий большой хозяин рынка — «ИГ Фарбен», и в Европе он будет главенствовать. Акционеры «Норск гидро» будут тебе благодарны, если с твоей помощью господа во Франкфурте-на-Майне своевременно узнают, что руководство «Норск гидро» правильно поняло знамение времени. А если приплюсовать сюда папины акции, этого будет вполне достаточно, чтобы сделать ведущего инженера Паульссона директором и членом правления!
Эйнар обеими пятернями ворошил свои густые, черные как смоль волосы.
— Боже мой, Лаура, ты говоришь об акциях, месте директора, биржевых махинациях. Идет война! Война! Нацисты напали на Норвегию, убивают ее сыновей…
Госпожа Лаура не дала ему договорить. В голосе ее звучала нежность, когда она говорила:
— Ты дитя, Эйнар, настоящий, большой, талантливый ребенок. Конечно, идет война, война между этим взбесившимся Гитлером и нашим розово-красным господином Нигаардсволдом. Но ведь не между большими химическими концернами?
— А король? — спросил он. — Разве король не воюет?
Лаура снисходительно улыбнулась, глядя на мужа снизу вверх. Эйнар вовремя упомянул об этом весомом аргументе. Хаакон VII пользовался в стране большим авторитетом, в глазах буржуазии он вообще был личностью безупречной и неприкасаемой, даже рабочие массы испытывали к нему несомненные симпатии.
— Король! — повторила она. — Король станет милым воспоминанием о добрых старых временах Норвегии, ну, в лучшем случае — декоративным украшением новых. Король — одна сторона медали, а деловые связи — другая.
— Это странная точка зрения на происходящее, Лаура. И я ее не разделяю, запомни хорошенько. Я — норвежец.
Лаура встала, прошлась по комнате.
— Это несерьезный довод, мой дорогой. Быть норвежцем — вовсе не означает непременно ковылять вдогонку за мировой историей, как это свойственно нашим землякам. Возьми пример с папы, он целиком перестроился на поставки немецкому военно-морскому флоту. Разве не все равно, что поставляешь: селедку, аммиак или что-то еще? Кто-то все равно будет поставщиком, если не Квернмо, то Даниельсен, если не Эйнар Паульссон, то Йомар Ларсен. Кто первым предложит, тот и у руля.
Высокомерную нотацию жены Эйнар выслушивал с растущим возмущением. Вот, значит, как рассуждают сильные мира сего… «Кто-то да поставит!» Селедку в масле, чтобы захватчики не голодали. Аммиак, чтобы было из чего делать взрывчатку, проще убивать. Кто-то да поставит… Йомар Ларсен или Эйнар Паульссон. Ларсен уж во всяком случае. И чтобы Ларсен этого не сделал, Паульссон должен оставаться на месте исполняющего обязанности директора — только он в силах остановить Ларсена.
— Подумай, Эйнар, подумай хорошенько, прошу тебя, — словно издали донеслись до него слова наследницы семейства Квернмо.
— Я подумаю, Лаура, — ответил он. — Конечно, подумаю.
7
У подполковника Крумбигеля с приездом профессора Хартмана явно прибавилось хлопот. Этому господину почему-то вздумалось съездить в Тронхейм, прежде чем непосредственно приступить к службе. Когда Крумбигель приказал выписать проездные документы для профессора и его спутников, Хартман настоял на том, что поедет один. Объяснение цели поездки выглядело несколько неубедительным, и Крумбигель невольно задумался. Что этому человеку понадобилось в портовом городе в пятистах километрах на север от Осло?
Гвидо Хартман хотел проконсультироваться с Лейфом Нарвестадтом. Тот наверняка знаком с устройством аммиачного каскада, и следовательно, сможет подсказать ему, что можно, или, точнее, чего нельзя с ним делать. Кроме всего прочего, очень важно, чтобы Нарвестадт точно знал, кто из немецких ученых будет работать в Веморке. Возможно, им удастся поддерживать связь. Даже в том случае, если Нарвестадту придется эмигрировать. Английским коллегам тоже будет небезынтересно узнать, что в «Норск гидро» направили не кого-нибудь, а его.