— Почему ни вахтенный офицер, ни вахтенный старшина не встречали меня?
— Они были внизу, сэр. Вахтенный офицер…
Шэдде повелительно вздел руку.
— Мне это известно. Я только что имел удовольствие видеть Уэдди и Шепарда в кают-компании за бутылкой коньяка. — Помолчав, он прибавил с горьким сарказмом: — Без сомнения, поднимали тосты за мое здоровье.
— Они не пили, сэр, они…
— Вы хотите сказать, что я лгу? — перебил Шэдде.
— Нет, сэр. Но Уэдди и Шепард расследуют обвинение против Кайля, а вахтенный старшина…
— Какое обвинение? — снова перебил Шэдде.
— Он напился и ударил главстаршину Шепарда.
— Что? — уставившись на Кавана, недоверчиво произнес Шэдде. — Напился? Как он мог напиться?! Ведь он был лишен увольнения на берег!
— По-видимому, стянул бутылку коньяка из кладовой.
— Чрезвычайно занятно, — осклабился Шэдде. — Однако это никак не объясняет, почему вахтенный офицер не счел возможным встретить меня.
— Полагаю, сэр, что в тот момент он находился в центральном посту, возясь с Кайлем. Все это произошло как раз во время вашего прибытия, сэр.
Шэдде с усмешкой взглянул на первого помощника.
— Вы полагаете? — передразнил он. — Возможно, вы объясните, почему меня не встретил и вахтенный старшина?
— Он помогал вахтенному офицеру управиться с Кайлем, сэр. — Каван потянул себя за ухо, привычка, которая чрезвычайно раздражала Шэдде.
— Понятно. Все были так чертовски заняты, что наплевали на своего командира. Конечно, ведь командир сам должен знать свой корабль и не заблудиться.
Каван начал испытывать раздражение.
— Могу заверить, сэр, — тихо произнес он, сдерживая закипавшую в нем злобу, — что вы ошибаетесь.
Шэдде взял со стола радиограммы и принялся просматривать.
— Кто еще не вернулся на борт? — зловеще, обыденным тоном спросил он.
— Холмс и Браун, сэр.
— Гм, — буркнул Шэдде. — Меня это не удивляет. Экипаж так чертовски разболтан, что меня уже ничто не может удивить.
Каван промолчал, и это окончательно вывело Шэдде из себя. Он гневно взглянул на первого помощника.
— Знаете, Каван, мне кажется, что вы не отдаете себе отчета в серьезности положения. По-видимому, вы поддались общей распущенности, если можно так выразиться, но я не привык, чтобы вахтенный офицер не встречал меня, когда я возвращаюсь на борт своего корабля.
Каван не шевельнулся, и Шэдде метнул на него быстрый взгляд из-под темных бровей. Вены на висках у него вздулись.
— Нет, — продолжал он, повысив голос. — Я не привык к кораблям, где воруют коньяк из офицерской кают-компании и бьют своих командиров после пьяных оргий. — Он принялся шагать из угла в угол, сжимая руки за спиной. — Через несколько дней я передаю лодку новому командиру. Уверяю вас, я не намерен сдать ему разболтанный экипаж. Хотя времени осталось мало, но я переверну здесь все вверх тормашками. — Он остановился, и его темные глаза пронзили Кавана. — Вы поняли меня?
Каван не отвечал.
— Для начала, — продолжал Шэдде, — передайте вахтенному офицеру мое неудовольствие и мой ему приказ — первые десять дней стоянки в Портсмуте без берега.
— Ему положен отпуск, сэр, как только мы придем в Портсмут, — глядя в глаза командиру, произнес первый помощник.
Шэдде сердито швырнул на стол радиограммы и срывающимся от ярости голосом вскричал:
— Мне наплевать, что ему положено! Вы слышали мое приказание? Исполняйте!
Шэдде вел себя чудовищно. Первый помощник понимал это, но спорить с ним, когда он раздражен, было опасно. Командир был явно вне себя, и никакие доводы не подействовали бы на него. В таком состоянии он не прислушивался к голосу рассудка. У Кавана как раз подходил срок получения очередного звания, и он хотел сохранить незапятнанным свое личное дело, каких бы усилий ему это ни стоило. Не произнеся ни слова, он вышел из каюты.
В пять минут второго Шэдде улегся на койку и выключил свет. Уже давно он по-настоящему не наслаждался хорошим ночным отдыхом. Он был утомлен, находился почти в состоянии нервного истощения и не мог заснуть. Он лежал в темноте, мучимый раздумьями, письмом Элизабет, происшествием в Стокгольме, завершением своей службы на море, а теперь еще и автомобильным происшествием и теми унижениями и заботами, которые оно сулило. Он много выпил, он знал это, но, сколько бы он ни пил, голова у него всегда оставалась ясной. Без сомнения, анализ крови нарисует мрачную картину. Судебное разбирательство положит конец его надеждам на восхождение по служебной лестнице и поломает столь многообещающую карьеру. Он понимал, что его мир рушится, один за другим крошатся краеугольные камни всей его жизни. Какое будущее ждет его?
Шэдде включил свет. Был уже четвертый час. Он позвонил вестовому и велел позвать доктора.
— Сейчас, сэр! — удивленно проговорил вестовой.
— Да. И побыстрей.
Через несколько минут явился О’Ши в накинутом поверх пижамы плаще, растрепанный, с мутными от сна глазами. Шэдде встретил его в халате, сидя за столом.
— Вы посылали за мной, сэр?
— Да. Я не могу заснуть.
— Давно это с вами?
— Сейчас дошло до точки. В голову лезут всякие мысли и не дают уснуть.
— Как у вас с аппетитом, сэр?
— Плохо. Почти ничего не ем.
— А желудок?
Нахмурившись, Шэдде посмотрел на О’Ши. Он недолюбливал врача, и вопрос показался ему оскорбительным.
— При чем тут желудок? — вызывающе спросил он.
— Регулярно ли работает?
— Какого черта, это имеет отношение к бессоннице?!
— Огромное, сэр. Я хочу помочь вам…
— Очень нерегулярно, — нехотя ответил Шэдде.
— Головные боли?
— Да. Острые. Вот и сейчас… — Шэдде взглянул на доктора. — Они мучают меня, не дают заснуть…
Доктор невольно ощутил жалость к командиру. Он вдруг увидел одинокого, снедаемого комплексами человека.
— Когда вернемся домой, вам следует показаться флотскому специалисту.
Глаза Шэдде сузились, губы угрюмо сжались.
— Позвольте узнать, к какому именно специалисту? — ледяным тоном спросил он.
— К диагносту, сэр, — О’Ши хотел было сказать «к психиатру», но не осмелился.
Шэдде встал и зло посмотрел на него.
— Я послал за вами, О’Ши, потому что не могу уснуть. Мы выходим в море в восемь тридцать. Я хочу уснуть сейчас, понимаете, сейчас! Я не могу ждать ваших знахарей! Я должен выспаться!
— Я мог бы дать вам снотворного, сэр, — с серьезным видом произнес О’Ши, — но уже половина четвертого. Действие снотворного не пройдет до восьми тридцати…
Шэдде отвернулся.
— Благодарю, — холодно проговорил он. — Вижу, вы не хотите помочь мне. Вы похожи на остальных офицеров лодки, О’Ши, у вас уйма бойких отговорок, никогда не лезете в карман за словом, у вас припасен ответ на все, но когда доходит до дела, вы прячетесь в кусты. — Он взглянул доктору в лицо. — Я спрашиваю, вы действительно не знаете, что со мной?
О’Ши молчал. Он не мог рассказать Шэдде о том, что Рис Эванс поведал ему сегодня утром.
— Я могу только сказать, сэр, что у вас не в порядке с нервами, — наконец произнес он.
Шэдде побледнел. Слово «нервы» означало «Сэйбр», пролив Ломбок… Вот, значит, на что намекает этот паршивый костоправ! Шэдде подскочил к двери и растворил ее настежь.
— Вон отсюда! — закричал он. — Убирайтесь, пока я вас не вышвырнул!
Как только доктор ушел, Шэдде послал за Грэйси.
— Садитесь, Грэйси, — Шэдде указал главстаршине на стул. — Вы помните нашу беседу относительно радиограмм?
— Да, сэр, — кивнул Грэйси.
— Я хочу получить их сегодня.
— Сейчас, сэр?
— Позднее, когда мы выйдем в море. Я продумаю все детали и вызову вас.
Шэдде безостановочно мерил каюту шагами, и Грэйси встал. Ему было неловко сидеть, когда командир стоял.
— С тех пор, как вы впервые упомянули про это, сэр, я подумал о некоторых сложностях… — произнес он с тревогой.
— Сложностях? Каких сложностях?
— Да вот, сэр… Радиограммы, связанные с готовностью ракет и их запуском, являются сверхсекретными. Я не знаю адреса групп и коды…
— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Шэдде. Улыбка была сухая и озабоченная. — Я все знаю и сам заготовлю текст. Вам останется только передать его по закрытой цепи и принять на ваш телетайп.
— Еще одна трудность, сэр, — Грэйси сморщил лоб. — Чтобы быть похожим на истинный, приказ об открытии огня должен заключать в себе координаты цели, а у меня их тоже нет. Они совершенно секретны.
Шэдде шагал по каюте, сжимая руки за спиной.
— Не беспокойтесь. Все это у меня имеется. Я за всем прослежу.
Наступило долгое молчание, прерванное наконец Грэйси:
— Это все, сэр?
Командир не ответил; казалось, он был озабочен, и Грэйси хотел было повторить вопрос, как вдруг Шэдде остановился.
— Все? — повторил он, словно пытаясь что-то вспомнить. — Да, пожалуй, все. За исключением… — он обернулся к радисту, и его воспаленные глаза, казалось, впились в главстаршину. — Никому об этом ни слова. Понимаете? Ни слова!
— Слушаюсь, сэр.
— Хорошо. Очень хорошо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Перед отходом из Копенгагена главмех Рис Эванс и мистер Баддингтон прошли в рулевое отделение. Закрыв за собой водонепроницаемую переборку, они тщательно осмотрели крышку левого цилиндра, то опуская, то вновь подтягивая запор, дренажный спуск и запорную контргайку. Они проделали это не один десяток раз при самых различных положениях рулевого устройства.
— Весьма вам благодарен, — сказал наконец мистер Баддингтон.
Главмех почесал в затылке.
— У меня нет ни малейшего представления, зачем все это понадобилось, но надеюсь, что это вам пригодится.
— О, конечно! — воскликнул мистер Баддингтон с несвойственной ему живостью. — Весьма пригодится! Я потерял много времени между Стокгольмом и Копенгагеном, но именно тогда у меня зародилась одна идея, А сегодняшние поиски, в которых вы так любезно помогли мне, дали мне возможность найти то, что я искал.