ений.
Он снова замолчал. Люди ощутили непоправимость того, что услышали, и их охватил ужас.
— Я приказываю вам сосредоточиться на исполнении ваших обязанностей и воздержаться от всяческих обсуждений полученных нами приказов. И еще я хочу напомнить вам, — экзальтированно продолжал Шэдде, — что в этих самых водах, недалеко отсюда, королевский флот положил конец могущественному альянсу, угрожавшему Англии. Победа Нельсона под Копенгагеном разрушила коалицию Пруссии, Дании, Швеции и… России. — Последнее слово он произнес с подчеркнутой ненавистью. — Сегодня не в одиночестве, а с могущественными союзниками по НАТО — Соединенными Штатами и другими странами — Англия стоит перед лицом смертельного врага — коммунистической России. И мы должны сейчас сделать для Англии то, что совершил под Копенгагеном Нельсон! — Выдержав паузу, он закончил: — И пусть мы сделаем это не хуже. Все. Да благословит нас господь!
Саймингтон наклонился вперед и тронул доктора за плечо. О’Ши обернулся и увидел вопросительный взгляд штурмана. Он едва шевельнул плечами, покачал головой и, отвернувшись, продолжал смотреть на командира, будто ничего не произошло.
Когда несколько минут назад зазвучали для ракетных постов зуммеры, людьми в различных отсеках корабля овладели страх и тревога, хотя предыдущие выступления командира подготовили их к тому, что должно было произойти.
Но было или не было неожиданным последнее сообщение командира, оно явилось ошеломляющим ударом для большинства. Страшная реальность встала перед ними и положила конец всяким предположениям и догадкам. То, о чем столько говорилось, то, к чему готовились, то, что казалось невероятным, — ядерная война с Россией началась! Мысли всех были обращены к женам, детям, подругам, к родным городам и местечкам. И, вытесняя все другие мысли, невообразимые и тревожные, главенствовала мысль о том, что происходит там, дома, на родине… Однако времени предаваться этим мыслям не было. Каждый должен был исполнить свои обязанности — находиться на посту и ждать команды. Роковое, не поддающееся измерению событие произошло, и осмыслить его за несколько секунд было невозможно.
— Боевая рубка докладывает готовность ракет для запуска, сэр, — доложил младший лейтенант. Бледное лицо его покрывали капельки пота, глаза казались больше обыкновенного.
— Очень хорошо, — сказал Шэдде. — Подтвердите время залпа: ноль-ноль один ноль, через шесть с половиной минут. Обороты на двадцать два узла, — тут же распорядился он.
Матрос у корабельного телеграфа передал распоряжение в машинное отделение.
Последние события расшатали нервы мистера Баддингтона. Этому тихому и миролюбивому человеку стало ясно, что он вот-вот окажется в вихре ядерной войны. Его логическому, хорошо натренированному уму последовательность событий этой ночи не позволяла сделать иной вывод.
Когда командир выступил по радио в третий раз, подтвердились самые худшие предположения мистера Баддингтона, и это произвело на него катастрофическое воздействие. С огромным трудом сохранял он внешнее спокойствие.
Его мысли были обращены к маленькому домику у реки в Ричмонде, где жила миссис Баддингтон с детьми Аннабель и Розмари. Там, не находясь в адмиралтействе или в какой-нибудь командировке, он проводил лучшие свои часы. Жизнь улыбалась мистеру Баддингтону, и он был счастлив. Он был доволен своей женой, дочерьми, домашним очагом и работой. Он считал, что вознагражден всем этим не по заслугам, и был благодарен судьбе. Но теперь, находясь на борту подводной лодки, он познал горечь гибели всего, что было ему дорого, и вздорность этого потрясла его.
Услышав первое выступление командира лодки, он ощутил чувство тревоги. Второе заставило задуматься над ужасающей возможностью войны, и это ошеломило его, вызвало чувство неуверенности в незыблемости всего окружающего. Но третье выступление Шэдде разрушило последнюю надежду…
Через пять минут лодка, пассажиром которой он является, выпустит четыре ракеты «Поларис» по русским целям, и у мистера Баддингтона не было никаких иллюзий в отношении того, что это означает и что за этим последует.
Охваченный тревогой и страхом за свою семью, он искал чьего-нибудь общества, человека, с которым мог бы обсудить сложившуюся ситуацию. Одиночество было не под силу. Он не мог слышать разносящихся по всей лодке громких команд, которых не понимал. Он заглянул в центральный пост и сразу понял, что там ему делать нечего. Все до единого офицеры, старшины и матросы были заняты своими обязанностями. Он понял, что так же будет и во всех остальных помещениях. Затем Баддингтон вспомнил о машинном отделении. Там должен находиться главмех — спокойный, дружелюбный, здравомыслящий. На ватных ногах мистер Баддингтон поспешил вниз, и, конечно, Рис Эванс стоял у пульта управления машинного отделения, среди десятков приборов, подрагивающих от рокота главной турбины, и других механизмов.
По лицам людей в машинном отделении мистер Баддингтон сразу понял, что не он один страдал от мрачных мыслей, не им одним владели страх и беспокойство. Он подошел к Эвансу.
— Простите, что мешаю вам в такое время, но я должен поговорить с кем-нибудь. — Он напряг голос, чтобы Эванс услышал его сквозь шум механизмов.
Главмех дружелюбно кивнул.
— Видите ли, — вздохнул маленький человечек, — я очень беспокоюсь о своей жене и детях…
— Кто же не беспокоится сейчас о своих семьях, мистер Баддингтон? — грустно отозвался главный механик.
Мистер Баддингтон принялся нервно потирать руки.
— Но ведь это означает атомную войну с Россией! — запинаясь, пробормотал он. — Возможно, она уже началась…
— Лучше не думать об этом.
— Невозможно не думать, — в отчаянии воскликнул мистер Баддингтон. Неожиданная мысль пришла ему в голову: — Что происходит при ракетном залпе? Громкий взрыв?
— Никакого взрыва, — покачал головой главмех. — Ракеты выстреливаются из пусковых шахт сжатым воздухом. Бесшумно, если только вы не находитесь в ракетном отсеке. Ракетный движитель приводится в действие, когда ракета уже вышла на поверхность. Но здесь все равно ничего не слышно.
— Никакого шума? — с некоторым облегчением спросил мистер Баддингтон.
— Почти. Когда в пусковую шахту зальется вода сразу же после выхода ракеты, вы услышите только рокот воды и шипение стравливаемого воздуха. Это происходит автоматически, чтобы не нарушился дифферент лодки. Иначе бы мы выскочили на поверхность, как пробка.
— Понятно, — несчастным голосом произнес мистер Баддингтон. — А что еще? Лодку тряхнет?
— Вы почувствуете изменение в положении лодки. После запуска ракет она слегка всплывет, затем снова примет прежнее положение, когда вода заполнит шахты и уравнительные цистерны.
— Понятно, — повторил мистер Баддингтон с отсутствующим видом. Перед его мысленным взором возникли Аннабель и Розмари. Они бежали по садовой дорожке ему навстречу. «Папа! Папочка приехал!» — кричали они, радостные и запыхавшиеся.
С тяжелым сердцем вернулся он к себе. «Как это ужасно! Как ужасно!» — в отчаянии повторял он.
Оба вестовых входили в аварийную команду. Они должны были находиться в кают-компании, в поле зрения центрального поста, чтобы по первому зову явиться туда. Для них это были тревожные минуты ожидания. Остальные члены экипажа выполняли свои обязанности, которые отвлекали их, но оба вестовых стояли в дверях, наблюдая за нервной деятельностью в центральном посту.
Таргет ковырял спичкой в зубах, не сводя взора с часов кают-компании.
— Ноль-ноль ноль четыре, — произнес он. — Еще шесть минут…
— Хорошо, что я не разношу сейчас виски в кронштадтской кают-компании, — промолвил Миллер.
Таргет с сомнением обернулся к нему:
— А разве у красных имеются кают-компании?
— А ты как думал? Конечно. Ведь у них есть офицеры.
— Это одно, а кают-компания совсем другое.
— Должны быть, — решительно заявил Миллер.
Наступило молчание.
— Как-то странно вот так стоять и ждать… — наконец произнес Миллер, — пока Гай Фокс примется за свое дело.
— Да, — кивнул Таргет.
— Напоминает мне рассказ об Альфе, Билле и львах. Слышал когда-нибудь?
— Сотню раз только за это плавание, — Таргет устало передернул плечами.
— Нечего злиться.
— Что-то холодновато стало, — как бы извиняясь, проговорил Таргет, достал платок и высморкался. Он выглядел совершенно несчастным.
— Угу, — согласился Миллер и, помолчав, добавил: — Семьсот пятьдесят миль за три минуты… Слышал, что сказал старик? В Кронштадте сразу станет темно, как только они долетят туда. — Таргет отшвырнул спичку.
— Темно станет во всем мире, помяни мое слово…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Часы над штурманским столом показывали 00.05… Пять минут после полуночи. Напряжение нарастало. В красном мерцании лампочек лица людей, стоявших на своих постах, казались призрачными. Беспрерывно доносились рапорты со всех концов корабля, перемешиваясь с гулом главных турбин и тиканьем приборов.
Старшина Синклер доложил с поста гидроакустического поиска:
— Корабль прямо на носу. Быстроходный, двухвинтовой.
— Хорошо, — отозвался Шэдде. — Сообщите данные.
Десятью секундами позже Синклер доложил:
— Скорость двадцать узлов. Направление устойчивое. Дальность две мили.
— Какая-то чертовщина у нас прямо по боевому курсу, — тревожным тоном обратился командир к Саймингтону.
Штурман взглянул на часы и быстро произвел в уме расчеты.
— Наша объединенная скорость равна сорока узлам, сэр. Мы сблизимся через две-три минуты. Когда мы достигнем огневой позиции в ноль-ноль один ноль, мы снова будем на расстоянии в полторы мили друг от друга.
— Слава богу, — вздохнул Шэдде.
— Корабль все еще прямо по носу, сэр. Быстро идет на сближение. Дальность меньше двух миль.
— Хорошо, — сказал Шэдде. — Продолжайте наблюдение. И не забывайте о круговом обзоре. — Он обернулся к штурману. — Глубина, Саймингтон?