Колбаса… она стала одним из самых знаменитых символов советского общества. И надо сказать, что этот продукт был очень точно выбран. Не хлеб, не картошка, не селедка — именно колбаса. Все просто: колбаса удовлетворяла одну из самых массовых потребностей населения, ее чаще всего покупали, и возможность ее купить стала казаться действительно каким-то реальным порогом благосостояния. А в СССР купить недорогую и качественную колбасу было проблемой. А если для широкой массы людей покупка колбасы становилась проблемой, то было ясно, что это абсолютный тупик в развитии страны и во власти…
Втором символом советского времени стало слово «дефицит», означающее невозможность купить какой-то товар. Дефицитом стало практически все.
Товарный дефицит, проявляясь в тех или иных сферах в определенные периоды истории существования СССР, сформировал так называемую «экономику продавца». Что это означало: и производители, и система торговли в целом в условиях планового хозяйствования и отсутствия конкуренции не были заинтересованы в качественном сервисе, в своевременных поставках, в каком-то привлекательном дизайне, в поддержании высокого качества товаров… Поэтому понятно, что из продажи начали исчезать самые обычные товары первой необходимости. И не первой тоже…
Это относилось не только к производству товаров массового потребления, так называемому «ширпотребу», но и в значительной степени к крупному промышленному производству, например, автомобилестроению, где фактически весь период «свободной торговли» ее продукцией проходил в условиях строго лимитированных и нормируемых рыночных фондов. Говоря по-простому: ну кто тогда вот так запросто мог купить автомобиль?
Один из главных людей государства — Алексей Косыгин прекрасно понимал, что одним переходом от территориального принципа управления к отраслевому преодолеть негативные тенденции в развитии экономики не удастся. В основе его подхода к руководству народным хозяйством лежала идея о необходимости дополнения административных рычагов элементами рыночной экономики. Новый курс был обозначен в 1965 году решениями Мартовского и Сентябрьского пленумов ЦК КПСС.
Глава 11
В этом новом курсе был намечен ряд мер, которые позволяли бы реформировать сельское хозяйство, усилить материальную заинтересованность колхозников и работников совхозов в росте производства.
План обязательных закупок зерна государством был снижен и объявлен неизменным на предстоящие 10 лет. Закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию повышались в 1,5–2 раза. Сверхплановые закупки осуществлялись по завышенным ценам — примерно 150 % к основной цене. Снижались цены на технику и запчасти. С колхозов и совхозов списывались долги государству. Уменьшались ставки подоходного налога на крестьян. Количество устанавливаемых для хозяйств отчетных показателей ограничивалось. В пределах государственных заданий хозяйствам предоставлялась полная самостоятельность планирования производства…
И эти меры действительно принесли колхозам и совхозам выгоду уже в 1965 году. За сданную продукцию они выручили почти на 15 % больше.
Обосновывая необходимость восстановления отраслевого принципа управления в промышленности, А. Н. Косыгин подчеркивал, что речь идет не о простом восстановлении министерств, а о сочетании централизации руководства с расширением хозяйственной самостоятельности предприятий.
Добиться этого предполагалось путем сокращения обязательных плановых показателей с 30 до 9. Главным показателем работы предприятий вместо объема валовой становился объем реализованной продукции, ставивший производителя в непосредственную зависимость от спроса. Заработная плата определялась уровнем рентабельности, прибыли, перевыполнения планов… Понятно, что этим достигалась большая заинтересованность производителей в результатах своего труда.
В октябре 1965 года были созданы 11 общесоюзных и 17 союзно-республиканских министерств, утверждено Положение о социалистическом государственном производственном предприятии, где определялись новые права и обязанности предприятий.
Работа по-новому позволила успешно начать выполнять Восьмой пятилетний план — с 1966 года по 1970-й. Уже в 1968 году выпуск промышленной продукции увеличился почти на 50 %, и началось приостанавливаться падение среднегодовых темпов роста промышленного производства.
Однако, к сожалению, очень скоро у политического руководства страны интерес к каким-либо реформам пропал. Брежнев прекрасно осознавал неустойчивость положения в стране, поэтому произнес знаменитые слова: «Да вы что, какие реформы. Я чихнуть даже громко боюсь. Не дай бог, камушек покатится, а за ним лавина… Экономические свободы повлекут хаос. Такое начнется. Перережут друг друга».
В таких условиях среди интеллигенции, или интеллектуальной элиты, как очень не любили называть этот определенный класс в СССР, разбуженной «оттепелью», возникло и оформилось диссидентское движение, которое жестко подавлялось органами госбезопасности. Впрочем, масштабы его, как и политических репрессий, были небольшими. Число ежегодно осуждаемых по «антисоветским» статьям значительно уменьшилось. Если при Хрущеве сажали за анекдот или за просто пьяную болтовню, то при Брежневе — только тех, кто сознательно выступал против советской системы.
Схожая ситуация имела место и в религиозной сфере. Тотальная хрущевская антирелигиозная кампания сменилась «точечным» преследованием лидеров и активистов религиозных групп, сознательно игнорирующих дискриминационное «законодательство о культах».
Частью системы идеологического свертывания «оттепели» был процесс «ресталинизации» — реабилитации Сталина. Сигнал был подан на торжественном заседании в Кремле 8 мая 1965 года, когда Брежнев впервые после многолетних умолчаний под аплодисменты зала упомянул имя Сталина.
Еще одним довольно серьезным и страшным явлением был кадровый застой. В соответствии с принципом «доверия кадрам» многие руководители различных ведомств и регионов занимали должности более десяти, а зачастую и более двадцати лет.
Ко всему прочему, в СССР существовала очень строгая цензура. Для деятелей литературы, кинематографа, искусства это была моральная смерть. Все их произведения выходили под неустанным вниманием со стороны партии и оценивались с точки зрения коммунистической морали и ее идеологического влияния на общество.
Но самой сложной в стране оставалась криминальная обстановка. Общее число ежегодно совершаемых преступлений возросло почти вдвое, в том числе тяжких насильственных преступлений против личности увеличилось на 58 %. Разбоев и грабежей — в 2 раза, квартирных краж и взяточничества — в 3 раза. Количество преступлений в сфере экономики возросло на 39 %. Именно тогда в армии появилось такое жуткое явление, как дедовщина.
А еще в период застоя проходил неуклонный рост употребления спиртных напитков. По статистике — с 1,9 литра чистого алкоголя на душу населения в 1952 году и до 4,8 литров в 1968-м.
Борьба с алкоголизмом в период правления Брежнева в СССР велась непрерывно. Так, в рамках борьбы против пьянства предпринималась попытка замены крепких алкогольных напитков на менее крепкие. Методы были разные — ограничить и реализацию и производство водки, и повысить производство виноградных вин и пива. Медицинские учреждения и предприятия должны были выявлять и принимать меры к гражданам, подверженным алкоголизму, а также разрабатывать профилактические меры. Создавались лечебно-трудовые профилактории для принудительного лечения особо злостных пьяниц.
Тем не менее, употребление алкоголя неуклонно росло, и к 1968 году превысило 10 литров на душу населения… А по неофициальным подсчетам, с учетом самогоноварения, употребление алкоголя и вовсе превышало 14 литров. Одновременно с пьянством росла и смертность.
Статистика — страшная вещь. Так, было подсчитано, что за период 1964–1968 гг. значительно увеличилось производство и потребление водки и дешевых вин, в частности, «бормотухи» из плодов и ягод, доходы от их продажи выросли в четыре раза. Соответственно, стало больше прогулов на рабочих местах, повысилась преступность, увеличились заболевания, связанным с чрезмерным употреблением алкоголя… Пьянство в СССР начало принимать масштаб национальной катастрофы.
Правду сказать, рост алкоголизации в это время происходил и в других странах. В частности, во Франции он достигал 17 литров на человека, что привело Шарля де Голля к необходимости принятия антиалкогольных правительственных актов.
После Второй мировой войны, приблизительно с середины 1950-х годов, когда были залечены основные раны, во всем мире, но особенно в Европе и в Северной Америке, вместе с ростом материального достатка начался неудержимый рост потребления алкоголя. Благополучная Швеция, к примеру, увеличила употребление спиртного на 129 %.
Однако, кроме тотальной алкоголизации общества, были в СССР и явления, о которых не писали серьезные, читаемые всеми газеты, а правдивые данные были тщательно скрыты и охранялись неусыпным оком КГБ. Это были массовые беспорядки и протесты против власти, которые время от времени вспыхивали в разных регионах страны.
Конечно, они часто не носили ярко-выраженного политического характера, но были явным протестом против системы, против советского строя и повального круга лицемерия, жесткой цепью сковавшего не только все верхушки власти, но и все общество.
Чаще всего эти беспорядки прямо были направлены на правоохранительные органы — охранные, силовые структуры власти, связанные с политикой и социальным строем и выступающие от имени власти.
Для Советского Союза, где круговая порука молчания, принятия и подавления любых протестных выражений, проявлений личности, даже микроскопических, на всеобщем фоне огромной страны выражения народного недовольства и массовых бунтов были явлением поистине уникальным.
Очень часто они озадачивали власть, которая искренне не понимала, как в стране, где по душам и жизням людей словно асфальтным катком прошлись системой, не удалось совсем погасить, истребить эти крошечные искры народного гнева.