Помимо воли Емельянову стало жутко. Машинально он вынул из кармана пистолет, снял с предохранителя. По опыту он знал, что такая приоткрытая дверь квартиры ничего хорошего не предвещает.
Очень осторожно, держа в правой руке пистолет, Константин двинулся в квартиру. Пройдя пару шагов, очутился в полутемной узкой прихожей, из которой были видны две двери — по всей видимости, в кухню и в комнату.
Емельянов снова сделал несколько шагов вперед, как вдруг от неожиданности чуть не выронил пистолет…
Все пространство квартиры внезапно заполнил женский голос. Фальшивый, коверкающий слова так, что их попросту нельзя было разобрать, но очень громкий… Константин быстро вошел в комнату. Никакой женщины там не было. В комнате, обставленной достаточно скудно, горел яркий свет, а на ковре были разбросаны детские игрушки.
Внезапно опер кое-что увидел, и плохое предчувствие охватило его с еще большей силой. На столе в центре комнаты, прямо посередине, стояли… детские стоптанные ботиночки. Ботинки на столе! Что за ерунда! Такого вообще не должно было быть!
Емельянов бросился на кухню. Там стояла женщина, сложившая руки так, словно укачивает ребенка. Но никакого ребенка не было…
Ее длинные темные волосы были спутаны. Одета она была странно — в пальто, которое не было застегнуто и ровно посередине просвечивало голое тело, даже без нижнего белья. Ноги ее были босы.
Константин застыл.
Время от времени, прекращая петь и укачивать воображаемого ребенка, женщина подносила руки к лицу. Пальцы ее скрючивало словно судорогой, и она начинала буквально рвать свои щеки ногтями, проводя кровавые борозды, сразу щедро наполнявшиеся свежей кровью. Эта кровь обильно текла по всему ее телу, но женщина не обращала на это никакого внимания.
Емельянову стало понятно: перед ним стояла сумасшедшая. Он спрятал пистолет.
— Евгения Пересельчак? — неуверенно спросил он.
Женщина явно его не видела и не слышала. Внезапно прямо в сердце опера ударило жуткое предчувствие: он вдруг разглядел, что рукава ее пальто почти до плеч были мокрыми.
В коридоре, рядом с кухней, виднелась еще одна открытая дверь. Емельянов бросился туда.
Это была ванная. Внутри горел яркий свет. Ванна была заполнена до краев. Еще с порога Константин увидел, что в воде плавает маленький ребенок. Это был мальчик, одетый так, как будто его собрали на прогулку. Он был мертв… Евгения Пересельчак набрала полную ванную воды и утопила своего сына… Емельянов едва сдержал крик…
Два часа спустя, когда Евгению уже увезли, а в квартире вовсю работала оперативно-следственная группа, Константин разговорился с экспертом. Евгения так и не пришла в себя — ничего не понимала, ни на что не реагировала и была в абсолютно невменяемом состоянии.
Эксперт сказал, что она вполне могла находиться под каким-то препаратом, это определит экспертиза.
— Я не понимаю, как это возможно, — задумчиво произнес Емельянов. — Что теперь с ней будет?
— Возможно. — Глаза эксперта были печальны. — Очень даже возможно. Находясь в депрессии, женщина может убить своего ребенка. Такое случается чаще, чем вы можете себе представить. А что с ней будет?.. Отправят в специализированную психиатрическую лечебницу, где до конца жизни она будет находиться среди таких же. Ведь она явно неподсудна, тут и без экспертизы все понятно.
— Но зачем она это сделала? Почему убила своего сына?!
— А вот в этом уже предстоит разбираться вам. Сочувствую. Да, дело вам попалось — хуже не придумаешь! — И умудренный опытом эксперт с сочувствием покачал головой.
Глава 13
Аджанов пришел в себя от боли, сковавшей лодыжки и моментально отозвавшейся в позвоночнике. Это было странное ощущение — такое вот ненавязчивое возвращение к жизни из черной пропасти, разверзшейся перед ним после дневного света.
Боль ведь была не такой уж и сильной, в нормальных условиях ее вполне можно было терпеть. Ну разве что она добавила бы немного неудобств. Но теперь эта боль стала сигналом, даже сиреной: жизнь от него не ушла, он живет. Ну и еще: что с ним не все в порядке.
Сергей попробовал пошевелиться — боль усилилась. А в воздухе вдруг остро, совершенно не понятно откуда запахло подгоревшей кашей. Словно он находился на кухне, где каша, сбежав, залила всю плиту, и теперь весь воздух пропитан этим странным запахом — нельзя сказать, что отвратным, но и не аппетитным.
Аджанов попытался открыть глаза. Сначала под веками вспыхнуло так, будто туда насыпали раскаленный песок. Но потом это ощущение стало притупляться. Вздохнув и набравшись мужества, он резко распахнул глаза.
Разумеется, первое, что увидел, был белый цвет. Сверху донизу, полностью, он набрался белого цвета, мгновенно вобрал его в себя, погрузился в него, утонул, задохнулся и воскрес — словно ведя обратный отсчет от смерти до возвращения к жизни, Сергей разглядел, что лежит в комнате с белым потолком и с белыми стенами.
Но только это был не тот потолок, который преследовал его иллюзией отсутствия, бесконечности. Теперь это явно была больничная палата.
Он лежал в кровати, накрытый до середины груди белой простыней. Койка его стояла возле стены, и рядом с ней он заметил еще две. Одна была пустой. А на другой, у противоположной стены, лежал мужчина в каком-то странном сером халате. Он лежал на боку, лицом к стене, подогнув ноги почти к животу, в позе какого-то странного, противоестественного зародыша. И разглядеть его лицо, тем более определить возраст было совершенно невозможно.
Впрочем, Аджанову и не хотелось это делать. Пора было заняться собой. Он снова опустил глаза вниз, на свое тело, и увидел то, что поразило его до дрожи.
Его руки и ноги были привязаны к ножкам кровати. Он разглядел мягкие кожаные ремни, охватывающие его конечности, фиксирующие их в определенном положении. Ноги, очевидно, стянули слишком сильно, поэтому он и почувствовал боль. А вот руки были в более свободном положении — он мог даже выворачивать кисти, что тут же попытался сделать, впрочем, с вполне ожидаемой болью и скованностью движений.
Почему его привязали? Это было странно и унизительно одновременно. В голове мгновенно вспыхнуло резкое желание — сорваться с койки, бить руками и ногами… Но усилием воли он удержал себя от этой попытки. Понятно, что все это было неспроста. Оставалось смириться и ждать, что же будет дальше. А в том, что продолжение последует, Сергей не сомневался.
Он задумался, попытавшись вспомнить, что произошло с ним перед тем. как он увидел себя на этой кровати, до того, как очнулся здесь. И вдруг вспомнил…
Тотчас нервная болезненная дрожь охватила все его тело, придавив волнами боли. Похожая на спазм, острая, мучительная, она пришла из позвонков… Да, он вспомнил. Вспомнил тот мучительный кошмар, который теперь, похоже, его уже не покинет, будет выжигать его мозг.
Да, пятна на теле и боль — это главное. Пятна жуткой сыпи, покрывшие его тело, и мучительная боль, хуже, чем от ожога, боль в которой он просто тонул! Видеть свое тело таким — подверженным какой-то жуткой болезни, непонятной, взявшейся ниоткуда и оттого еще более мучительной и страшной.
Аджанов задохнулся от страха, теперь боясь опустить глаза вниз. Затем все-таки решился. Ног своихвыше ремней он не увидел — они были скрыты белым пододеяльником, а вот руки увидел отчетливо. Они были полностью обнажены, почти до плеч, и выглядели более белыми, чем обычно, и на них не было видно ни пятнышка.
Как это могло произойти? Как появилась и, главное, куда исчезла эта сыпь? Что за чудовищная метаморфоза?
Сергей замер, прислушиваясь к своему телу, ловя непонятные, едва уловимые сигналы. Так, ноги болели оттого, что их слишком туго зафиксировали ремнями, руки немного ныли по той же причине. Но в общем его тело не болело, можно сказать, абсолютно никаких болезненных ощущений он не испытывал. Кроме того, исчез так сильно напугавший его жар. В целом, Аджанов чувствовал себя очень даже неплохо — если не считать неудобного положения на спине, от которого стало затекать тело. Плюс — у него была абсолютно ясная голова.
Сергей задумался. Понятно, что он находится в какой-то больнице. И в эту больницу его перевезли из той странной комнаты в управлении КГБ на Бебеля, где он провел несколько суток.
Вылечили его в этой больнице? Убрали сыпь? Если вылечили, то зачем связали? Он не понимал. Впрочем, возвращение к жизни с абсолютно ясным сознанием было огромным плюсом. И Сергей решил этим воспользоваться.
Он набрал в грудь побольше воздуха, откашлялся, а затем громко произнес, обращаясь к человеку, который лежал на койке у стены:
— Простите… Можно вас спросить?
Тот зашевелился. Он явно не спал, и Аджанов счел это хорошим знаком. Однако на голос его человек не отреагировал.
— Простите… Можно вас спросить? — повторил Сергей громче. — Что это за больница? Где мы находимся?
Человек, перекатившись на другой бок, обернулся. Лицо его напоминало бесформенную, застывшую маску. Возраст было невозможно определить — ему могло быть и 30 лет, а может, и 50. В глазах застыло очень странное выражение.
Казалось, ему очень сложно сфокусировать взгляд. Глаза его забегали, закружились по комнате, как бильярдные шарики, прежде, чем попасть в лузу. Так бесцельно они кружились какое-то время, а затем остановились, как будто уставившись в разные стороны. Это было так страшно, что Аджанов вздрогнул.
— Простите… — тихо произнес он.
И тогда мужчина замычал. Именно замычал — в полном смысле этого слова. Он издавал пронзительное: «М-м-м…», а на губах его надувались пузыри слюны, похожие на мыльные. А затем, сдувшись, они вязкой струйкой потекли вниз по подбородку. Он и не думал их вытирать, а все продолжал мычать. И страшней этого зрелища Сергей не видел никогда в своей жизни.
Дверь палаты открылась, и на пороге появилась женщина средних лет в белом халате и шапочке — медсестра. В руке у нее был шприц. Бросив на Аджанова пустой, профессиональный взгляд, она подошла к мычащему мужчине и сделала ему укол в руку. Тот мгновенно замолчал и перестал выдувать пузыри слюны. Глаза его закрылись, и он застыл, ровно вытянувшись на спине. Однако было понятно, что он не потерял сознание, а просто заснул. Дыхание его стало ровным.