Константин прекрасно отдавал себе отчет, что никакое это не чувство. Вот только розовых соплей ему не хватало! Чувства стоит проявлять к достойным людям. К какой-нибудь хорошей, доброй девушке, и когда-нибудь он обязательно встретит такую девушку, способную понять его и принять со всеми недостатками. А пока…
Пока ноги сами несли его вперед, и Емельянов шел с такой скоростью, что даже не заметил, как оказался возле нужного дома на Пушкинской задолго до шести часов.
На Але был легкий шелковый халатик, а на лице — какая-то маска из ткани, делающая ее похожей на призрак. Она явно не рассчитывала на такой ранний приход. Увидев Константина, Аля вскрикнула от неожиданности, расцвела и совсем не возражала, когда он сорвал с нее маску. У нее были улыбающиеся, счастливые глаза. А губы были теплыми, как края чашки с чаем. И что-то спокойное и домашнее растеклось, растворилось в крови Емельянова, и впервые в жизни он подумал, как могло было быть все, если бы она не была такой…
Это наваждение, хоть и мгновенное, было как иголка — она кольнула так, что Емельянов даже зажмурился… Но потом быстро пришел в себя. Наваждение прогоняла реальность. Не будет. Ничего не будет. Не будет она не такой. Да и он не изменится. А значит, надо остановить время — лежать так, как лежит, пользоваться моментом, потому что очень скоро исчезнет он. И… больше не будет этого пресловутого: здесь и сейчас…
Что же касается Али, то, похоже, подобные мрачные мысли ее совсем не мучили — вся светясь, она порхала по комнате, глядя на Константина, заливалась счастливым смехом… И буквально сверкала в воздухе — нарядами, бельем, косметикой, всем тем, что стоило целое состояние и было недоступно оперуполномоченному Емельянову и никогда до этого не присутствовало в его жизни…
Когда же Аля наконец успокоилась, Константин увидел, что на ней было обтягивающее красное платье с глубоким вырезом и модные туфли из черной замши. Платье было из какой-то странной ткани — оно переливалось, и казалось, что на Але светятся золотистые точки, мгновенно рассыпающиеся искрами.
— Красиво? — Она вызывающе покрутилась перед Емельяновым. — Ткань эту мне привезли из Италии. Нравится? Супермодно! А стоит сколько…
— Посадят тебя, рано или поздно, — Емельянов не нашел ничего лучшего, чем это брякнуть. Он совсем не разделял ее радости.
— Не посадят, ерунда! — рассмеялась Аля, и ему в этой беззаботности почудился абсолютный идиотизм.
Потом она, предупредив, что это надолго, занялась своим лицом, Емельянов спокойно оделся и сделал себе кофе. Он у Али был отличным, бразильским, и она не жадничала, в отличие от Тищенко.
Сев на кухне расслабившись, Константин подумал, что никогда не понимал, зачем женщины столько времени тратят на разукрашивание своего лица, если можно провести это время с большей пользой.
Когда же Аля закончила свою суету и во всей своей красе появилась перед Емельяновым, его поразили ее волосы — они переливались совершенно невероятными разноцветными красками.
— Твои волосы… Как ты это сделала?! — не смог удержать он восхищенного возгласа.
— Это специальный гель. Тоже из Италии, — Аля мотнула головой. — Правда красиво? Наносится на сухие волосы, и не нужно его смывать. Супертехнологии!
— Ты ослепительна! — Константин неожиданно для себя сказал правду — от вида Али у него действительно перехватило дух. — Ты просто невероятная!
Она улыбнулась и молча поцеловала его в щеку…
Нужная квартира находилась в самом низу улицы Бебеля, почти на углу Свердлова. Емельянов очень не любил этот район — в старых дворах здесь было полно входов в катакомбы, эти дырки-входы разрывались специально, и многие преступники, ныряя в эти импровизированные каменные соты, успешно прятались от погони. Сколько таких неудач было у него в этих старых дворах! Но говорить Але об этом было, разумеется, невозможно. Поэтому Константин ничего и не говорил.
Они вошли во двор какого-то старого дома и поднялись на третий этаж. Единственная массивная старинная дверь, выросшая перед ними, поражала своей добротностью и красивой резьбой.
— Сейчас тут сплошные коммуны, — Аля поймала взгляд Емельянова. — А когда-то здесь были такие вот квартиры. Представляешь эти хоромы на целый этаж?
Константин не представлял. На стенке рядом с дверью выстроилась целая батарея звонков — восемь или девять, он не успел сосчитать точно. Аля быстро нажала нужный, и почти сразу дверь распахнулась. На пороге возникла парочка — лохматые, в джинсах. С первого взгляда было трудно определить, кто есть кто. Похоже, все же девушка и парень. Аля расцеловалась с обоими, и они вошли внутрь.
К удивлению Константина, уже в коридоре была слышна музыка. А в комнатах, куда они вошли, народу было не протолкнуться!
Три огромные смежные комнаты с высоченными потолками и большими окнами, уставленные старинной мебелью. И в них толпились люди. Сколько же их было!
Разного возраста, отличающиеся по виду, они все-таки составляли единое целое, напоминая живое человеческое море. Да, они были очень разные — лохматые, в модных джинсах или вельветовых костюмах, ну или выглядевшие так дорого, как Аля, — в невероятных платьях, — все они отличались от тех людей, которых Емельянов привык видеть. Все они были иные…
Если бы Константин знал и любил кино, то в этой толпе он узнал бы много известных киноактеров, бывших в то время на съемках в Одессе, но он их не знал. А потому совсем не испытывал того благоговения, которое испытал бы любой зритель при виде звезд кино. Если Аля хотела именно этим произвести впечатление на своего кавалера, то она явно просчиталась: присутствие звезд ему абсолютно было неинтересно.
Глянув по сторонам, она потащила Емельянова к импровизированному буфету — двум столам у стен, на которых была разложена нехитрая снедь: бутерброды с сыром и колбасой, печенье, конфеты. Понятно, что были здесь и стаканы, и бутылки с вином. Раздобыв где-то два изысканных бокала — Аля явно была здесь не в первый раз, — она наполнила их. Пригубив, Емельянов узнал дешевое молодое вино, которое продают на разлив на Привозе.
Увидев Алю, народ, находившийся в комнатах, начал оживляться. Вокруг нее сразу образовалась толпа.
— Ну, ты походи пока тут, осмотрись, — бросила она Емельянову, и ее буквально затянуло в этот водоворот.
С отвращением потягивая кисловатое красное вино, Константин принялся ходить по комнатам. Был ли здесь пресловутый вор, о котором говорил Тищенко? Емельянов не знал, однако он не чувствовал отчетливо в воздухе запаха криминала. Надо сказать, что в этом плане опер доверял себе на все сто: когда он попадал в криминальную среду, нюх его обострялся, и он становился похожим на охотничью собаку, взявшую след. Нет, здесь ничего такого не было. Это означало, что тут не было ничего криминального. Емельянову враз стало скучно.
Чтобы развлечься, он начал разглядывать картины и мебель. Комнаты были обставлены достаточно интересно, здесь было на что посмотреть. Иногда он бросал взгляд на людей. Кто-кто танцевал под крутящиеся бобины магнитофона, на каком-то диванчике играли в карты, где-то курили… Емельянов не знал здесь никого, кроме Али, так что поговорить ему было не с кем. Оставалось только одно — наблюдать. Впрочем, именно это — молча наблюдать — и любил Константин больше всего.
Но и наблюдения без цели очень быстро ему наскучили. Емельянов вышел в коридор — длинный, унылый, обычный коридор коммунальной квартиры. И почти сразу увидел трех соседок, которые, жестикулируя, что-то очень бурно обсуждали. Они стояли перед открытой дверью кухни, откуда доносился сильный запах сигаретного дыма.
— Завтра же пойду к участковому! — горячилась одна. — Это же надо — вора в квартиру притащили! Мало мне этих безумных сборищ, так еще и вор!
— Да перестань ты, — попыталась урезонить ее другая. — Подумаешь, человек на пару дней приехал. Сказали же тебе: из Москвы!
— Да из какой Москвы?! С Колымы он приехал! — вступила в разговор третья. — Я как позавчера его увидела, сразу поняла, что ворюга этот прямиком с Колымы! Их дома не было, а он во дворе на камне сидел, с этой своей гитарой. Ждал, значит. Я как его увидела — сразу душа в пятки. Ну, думаю, точно за квартирами, ворюга, следит. А утром вижу — он на кухне!
— Какие-то проблемы, дамы? — улыбаясь, подошел к ним Емельянов.
— О, еще один! Из таких же! Как и тот ворюга с гитарой! — загалдели соседки все разом, мгновенно объединившись при появлении незнакомца.
— А я все равно завтра к участковому схожу! Расскажу про всех этих! И про этого тоже! — резюмировала самая боевая тетушка. — Получите вы все у меня за вырванные годы!
И, опасливо поглядывая на Емельянова, соседки разошлись. А он пошел на кухню — посмотреть, кого так бурно они обсуждали.
В огромной мрачной, закопченной, заставленной шкафами и столами кухне на подоконнике сидел какой-то человек. Константин не сразу увидел, что в руках он держит гитару. Мужчина курил и задумчиво перебирал струны, издававшие очень тихий мелодичный звук. Емельянов сразу понял, что мысли этого человека находятся очень далеко — от этой квартиры, от вечеринки, от кудахтанья соседок.
У него было очень выразительное лицо, и Константин не удивился, что тетки приняли его за вора. Этот человек действительно очень сильно отличался от всех остальных. Это чувствовалось во всем его облике, в той внутренней силе, которая читалась в характерных особенностях его лица, в складках возле сурово сжатых, чувственных губ.
На своем веку Емельянов повидал достаточно много характерных лиц и сразу понял, что это не вор. Он не смог бы объяснить, как почувствовал это… Он просто знал. Этот человек не имел никакого отношения к криминальному миру. Да и к самому обычному миру, похоже, тоже…
Константин стоял в дверях так долго, что мужчина, вздрогнув, оторвался от гитары. Нахмурился:
— Тебе чего? — спросил хрипло.
— Извините, не хотел помешать, — смутился Емельянов.
— Тогда зачем зашел?