Емельянову не нравилось в последнее время поведение Тищенко — он был уж слишком ласков и покладист. Это могло означать, что начальник ищет компромат, чтобы прижать Константина к ногтю, и, возможно, что-то уже нашел.
Емельянов знал, что Тищенко пойдет на что угодно, чтобы его уничтожить. А значит, он находился в постоянной опасности и должен был держать ухо востро.
К тому же опера беспокоило поведение Кашалота. По всем законам, прекрасно работавшим раньше, тот уже должен был сломаться и выдать своих. Но он этого не делал. Значит, откуда-то чувствовал мощную поддержку. А это не просто не нравилось Емельянову, это очень его беспокоило.
Самым плохим был вариант, если бы Кашалот получил эту самую поддержку от кого-то из милиции — к примеру, от людей Тищенко. Тогда шулера могли заманить, и раскрываемость дела у Емельянова пострадала бы очень серьезно. Значит, это необходимо было вычислить, действуя очень аккуратно.
Это отвлечение от тревожных мыслей в виде бурного празднования чужого дня рождения привело к тому, что Емельянов как всегда перепил, и теперь вместо раннего начала рабочего дня его ждала головная боль.
Ругаясь на чем свет стоит, под надсадную трель звонка Константин с трудом спустил ноги с постели, цыкнул на котов. Затем, пошатываясь, поднялся. В голове словно бил чугунный бубен. И Емельянов в который уже раз дал себе зарок больше не пить, прекрасно зная, что это обещание улетучится прямо к завтрашнему вечеру.
Больше всего на свете ему хотелось завалиться обратно в кровать и спать дальше. Но сделать это было невозможно.
А потому он поплелся через узкий коридорчик своей крохотной квартиры и приоткрыл дверь.
— С ума сойти! — Просунув в щель ногу, на пороге возник коллега Константина Влад Каров, оперативник из соседнего отдела, с которым он сдружился в последние два года. — Я подумал уже, что тебя застрелили!
— Ага, насмерть… — Емельянов направился в кухню, к крану с холодной водой.
— Костя, давай бросай пить! — Влад, маячивший за его спиной, произнес это с какой-то странной интонацией. Емельянов не придал этому значения. Напившись ледяной воды, он обернулся:
— Что за пожар?
— Ну, понимаешь… — Каров переминался с ноги на ногу.
— Говори короче, какие у тебя неприятности!
— У меня? — Влад исподлобья взглянул на Емельянова. — Да нет, у тебя.
Похмелье сняло как рукой. Все сразу стало на свои места — и истерическая трель звонка, и странная интонация Карова, и то, как он маячил за спиной.
— Говори! — в сердцах рявкнул Константин.
— Кашалот покончил с собой в кабинете Тищенко. А перед этим накатал на тебя заяву. Короче, Тищенко собрал на тебя хороший материал… Влип ты, Костян.
— Не называй меня так! — вспылил Емельянов. — Еще бы Кастетом назвал! Что за чушь ты сейчас сказал?
— Это не чушь, к сожалению. Это произошло сегодня в девять утра. Я сразу помчался за тобой.
— Что делал Кашалот в кабинете Тищенко?
— Тот потащил его на допрос. Якобы главная роль в твоем деле, и все такое… Ну, ты понимаешь. На самом деле копать под тебя решил. И с самого начала велел Кашалоту накатать на тебя заяву — мол, ты его бил, заставил себя оговорить… Он и написал.
— Дальше что? — нахмурился Емельянов.
— Дальше бред какой-то. В кабинете Кашалот был без наручников, без охраны. По словам Тищенко, он вдруг начал орать и вскочил на подоконник. Окно было приоткрыто, Кашалот распахнул его ногами и попытался выброситься.
— И Тищенко, конечно, не смог его поймать!..
— Ну, он обалдел. И тут в руке Кашалота появилась бритва.
— Откуда бритва в камере? — оторопел Емельянов.
— А ты не знаешь, да? За деньги кто-то передал. Короче, Кашалот этой бритвой резанул себя по горлу, но выпрыгнуть не успел.
— Что за чушь… — Константин не мог прийти в себя.
— Говорю, как произошло. Умер он мгновенно, перерезал себе горло достаточно глубоко, как раз в сонную артерию попал. Ну, и свалился вниз. Шухер поднялся — ты себе не представляешь! А Тищенко сразу гнуть начал — мол, ты Кашалота до нервного срыва своими издевательствами довел.
— Ага, я, — Емельянов хмыкнул. — Тищенко сам в дерьме! Ведь все это произошло в его кабинете. Почему руки Кашалота были свободны, почему не было охраны? Ага, как же, я! Тищенко самого теперь ждет служебное расследование.
— Это да, — согласился Каров. — Пытаясь тебя прищучить, он сам несколько перемудрил.
— Перемудрил! — хмыкнул Константин. — Это еще мягко сказано! Но тут вопрос в другом…
— В чем?
— Что это за хрень? Кашалот — слабый, трусливый вор! Он и в карты мухлевать научился лишь потому, что боялся воровать. Нервы слабые, мозг неразвитый. И вдруг такое? Обдолбался он наркотой какой-то, что ли? Но зачем? Раньше с наркотиками он замечен не был. И с барыгами не вязался. Да, ему грозил солидный срок. Но чтобы вот так? — Емельянов пожал плечами.
— Тищенко на каждом углу орет, что это твоя вина. Недоработка, так сказать.
— Ну понятно, чья же еще! Это же я ни к селу ни к городу в 9 утра потащил его на допрос! Я вообще не понимаю, зачем Тищенко это сделал. Кашалота я допрашивал вчера. И он был в полной несознанке. У меня был план — помариновать его в камере дней пять, чтобы здорово напугался, а затем снова потащить на допрос. Зачем же Тищенко это сделал?
— Вот у него и спроси! Я для этого за тобой и прибежал. Ты на месте должен быть, чтобы от всего отбиваться. А не валяться после водки, как не знаю что!
— Тоже мне праведник нашелся! — хмыкнул Емельянов.
— Короче, одевайся, и поехали. Я машину подогнал.
Умывшись холодной водой, Емельянов переоделся в чистую одежду, покормил котов и поехал с Владом. Все случившееся напоминало ему страшный сон.
Впрочем, так длилось ровно пять минут. Через эти пять минут Константин быстро взял себя в руки. На самом деле ничего страшного не случилось. Подобное происходило сплошь и рядом. Виновны были исключительно сотрудники режимной службы, которые не обыскали Кашалота перед тем, как отправлять на допрос. Ведь перед допросом обыск должен был быть особенно тщательным.
В практике Емельянова уже был похожий случай. Правда, тогда он допрашивал прямо по горячим следам, а не задержанного, привезенного из СИЗО. Подозреваемый в краже пытался сбежать по крышам, но Константин бегал быстро, и очень скоро задержанный вор сидел у него в кабинете.
Его обыскали. В кармане обнаружили золотые украшения, украденные из квартиры. Эта находка так порадовала Емельянова, что на все остальное он просто не обратил внимания. Именно поэтому вора обыскивали не так тщательно.
Потом опер стал его допрашивать. Но, улучив момент, вор набросился на Емельянова с острой бритвой, которую прятал в ботинке. Константин владел приемами борьбы, однако все произошло слишком уж неожиданно, и вор сильно порезал Емельянову руку. А потом успел полоснуть себя бритвой по горлу.
Все случилось так быстро, как в кино — на ускоренной перемотке кинопленки. Если Емельянов и мог предугадать, что вор набросится на него, то никак не ожидал, что он порежет себя. Это было как-то странно.
Однако все было ясно: вор не хотел отправляться в тюрьму, поэтому принял решение наложить на себя руки. Он умер в машине скорой помощи по дороге в больницу. Но Константин потом долго себя корил. Конечно, виноват был не он. Но смерть человека, даже если и вора, это смерть человека. И, похоже, в практике Тищенко теперь тоже появился такой случай.
Что же касалось второго момента — что начальник взял у Кашалота заявление на него, Емельянова, — это вообще была полная ерунда, поскольку обвинять опера в том, что он бил заключенного, одновременно автоматически означало обвинять самого Тищенко, который допустил подобную работу своих подчиненных. И если бы Емельянов сел на скамью подсудимых, то и начальник оказался бы рядом с ним. В общем, полный бред.
Каким бы неопытным ни был Тищенко, он все равно не сделал бы подобного. А значит, нужно просто успокоиться, выдохнуть и подумать, почему Влад сказал это.
До этого момента Константин считал Карова своим другом. Он был умным, опытным опером, раскрываемость у него была достаточно высокой, да и характер у Влада был лучше — не то что у Емельянова. Он никогда не конфликтовал с начальством, а значит, завидовать Константину ему было не с руки.
Но, анализируя слова Влада о заявлении, которое Тищенко якобы брал у Кашалота, Емельянов вдруг понял, что поступок этот какой-то странный. Было здесь что-то, чего Константин пока не мог понять. Ясно было одно: ему крайне не понравилось поведение Влада. В который раз он подумал о том, что верить никому нельзя.
В силу своей работы Емельянов хорошо знал, что все люди лгут. Вот он ни за что не поверил бы задержанному, не поверил бы своему информатору без проверки. А вот другу мог и поверить. И теперь возникал самый страшный вопрос: а друг ли он?
Константин покосился на Влада, сидящего сбоку от него. Тот выглядел как обычно — совершенно ничего не выражающее лицо. Может, несколько бледнее, чем обычно. Хотя это вполне могла быть разыгравшаяся фантазия Емельянова, который теперь был готов во всем искать подвох.
Было уже понятно, что все происходящее — не просто так. А значит, нужно быть настороже — Константин решительно повторил себе это, с тоской вглядываясь в знакомые улицы за окном.
Однако внутри здания все было тихо, спокойно, как обычно. Увидев это, Влад заметно смутился. Зато Емельянов теперь не спускал с него глаз.
— Ну, ты сам с Тищенко разбирайся, — пробормотал Каров, собираясь бежать по лестнице на свой второй этаж.
— Спасибо, что привез, — бросил ему вслед Константин.
Влад исчез, буквально испарился с такой скоростью, словно его никогда и не было. А Емельянов стал неторопливо подниматься к себе.
Но не успел дойти до своего кабинета, как в коридоре столкнулся с Тищенко.
— Константин, как удачно. — Голос начальника был такой же, как и всегда. — Зайди ко мне.
И Емельянов пошел следом за ним, все время думая: «Визит Влада — что это вообще было?»