ой у меня могла быть зажата местная газета. Пока туристы терпеливо ожидали своей очереди у стойки бара моей любимой кофейни, мне по приходе достаточно было лишь выкрикнуть свой заказ на беглом итальянском поверх их голов, даже не снимая солнцезащитных очков. Пока они гадали, стоит ли протестовать, у меня наготове уже имелась шутка для бармена, которого я знал по имени. Я был здесь своим, в этом не было никаких сомнений.
Коль скоро теперь меня невозможно было принять за одного из них, туристы перестали меня волновать. Я больше не опасался узнавать в них себя и не испытывал потребности оспаривать первенство открытия того или иного места, а значит, и права им наслаждаться. Битву за территорию и признание местным сообществом я давно уже выиграл по всем возможным фронтам. Так что теперь я мог позволить себе, приветливо улыбаясь, с сочувствием за ними наблюдать, что охотно и делал. Они напоминали мне, как далеко я шагнул, чего достиг и что моя жизнь могла бы сложиться совершенно иначе.
Помимо всего прочего, я гордился тем, что живу в городе, в который стекаются полчища туристов со всего мира. Тот факт, что они готовы совершить тысячекилометровое путешествие ради того, чтобы собственными глазами лицезреть всемирно известную красоту моего города, наполнял меня радостью, утверждал в выборе места жительства и в мысли, что в целом жизнь моя сложилась не так уж плохо.
Мне нравилось тешить себя раздумьями о том, что туристы мне завидуют. Всякий, кто посещает подобный город, заигрывает с желанием в нем поселиться, но если для большинства из них эта мечта в силу практических сложностей и отсутствия смелости так и остается воздушным замком, то мне удалось сполна воплотить ее в жизнь. В то время как после нескольких незабываемых дней они скрепя сердце вынуждены были трогаться в обратный путь, в свои залитые дождем дешевые новостройки в спальных районах с автомойкой и велосипедной стоянкой перед супермаркетом, я наслаждался шумным балом жизни, в золотом свете вечернего солнца элегантно фланируя меж старинных палаццо, где меня приветствовали как друга. La dolce vita italiana, которую они пригубили, перед тем как, захмелев от сожалений, вернуться домой, к обязанностям и проблемам, была для меня ванной, наполненной шампанским, в которой я ежедневно блаженствовал. Как они могли мне не завидовать? Поэтому хорошо, что они были: моему завидному статусу требовалась публика.
Хотя в этом смысле было даже чуть ли не обидно, что я так прочно внедрился в новую среду, ибо туристы больше не признавали во мне бывшего соплеменника, с успехом закрепившегося в городе, на который они дивились как на недостижимый идеал. В Генуе этот быстротечный успех компенсировал тот факт, что время от времени со мной здоровались голландские туристы, прочитавшие мой роман об этом городе и специально приехавшие сюда поплутать в его декорациях. Они знали подноготную моей жизни и моих достижений. Они буквально лопались от зависти. В Венеции же подобного удовольствия мне пока не выпадало. Голландские туристы меня там не узнавали. Возможно, они не увлекались чтением, а может, не ожидали встретить меня в этом городе. Я не отчаивался, поскольку собирался написать и о Венеции, пока же мне приходилось довольствоваться тем, что они принимали меня за итальянца, не ведая о том, какой путь я проделал, чтобы им стать.
В те дни я много гулял. По будням мы с Клио просыпались в восемь тридцать, завтракали в кафе «Джино», расположенном прямо под нашей квартирой, после чего в десять часов я провожал ее на работу в Галерею. С часу до половины третьего мы вместе обедали, а в половине восьмого начинался насыщенный приключениями вечер. Пока она работала, я писал и бродил по городу. Я считал своим долгом (и удовольствием) как можно скорее и ближе познакомиться с Венецией. Да и походы за ежедневными покупками превращались в длительные пешие прогулки. Настоящую венецианскую карнавальную маску китайского производства можно было купить на каждом углу, зато магазины, торгующие банальными товарами типа йогурта, жидкости для мытья посуды и свежих помидоров, попадались редко. Кое за чем приходилось ездить в Местре, на материк.
Во время прогулок я разглядывал туристов — ради развлечения и по причине невозможности разглядывать кого-то еще ввиду отсутствия оных. Подобно художнику, сидящему в кафе и зарисовывающему окружающих его колоритных персонажей, я записывал в блокнот отрывистые впечатления о встречающихся мне туристах. Сосредоточивая внимание на соотечественниках, я пробовал разделить их на несколько стандартных типов и вынашивал мысль продать эту серию типажей какой-нибудь голландской газете или журналу вроде «Фрей Недерланд» в качестве развлекательного летнего чтива в период, когда редакторам позарез требуются рукописи.
Один из наиболее распространенных стандартных типов — так называемая кошмарная семейка с двумя-тремя детьми, вариациями на одну и ту же тему в трех разных размерах. Похожие на Далтонов из комиксов «Счастливчик Люк», с золотистыми волосами, они диссонируют со всем, чем Италия когда-либо была или будет. У пожилых итальянских женщин они вызывают умиление, они видят в них ангелочков, хотя и довольно скверно воспитанных.
Их папа тоже так считает. По причине занятости на важной работе в течение года он вынужден уступать воспитание своих отпрысков жене, но теперь у него есть три недели, чтобы предоставить обратную связь и подкорректировать методику воспитания по некоторым существенным моментам. Гордый и энергичный, он возглавляет семейную процессию в голубой рубашке поло с логотипом одной из компаний-поставщиков и в бриджах цвета хаки с практичным просторным карманом. Сейчас он им покажет, как надо проводить отпуск. Дети уже давно встали на дыбы, лишившись на несколько недель игровой приставки, и пока что этот культурно-исправительный лагерь под названием «каникулы» только превосходит их самые жуткие опасения. «Давай прихватим с собой компьютерные игры, — предлагала мама перед поездкой. — Так нам будет проще, поверь. В конце концов, у нас тоже отпуск». Но отец семейства и слышать об этом не желал: «Я беру эти каникулы на себя, дорогая. Ни о чем не беспокойся. Отдыхай».
Следуя в хвосте семейной процессии в неброском, не слишком вызывающем и даже не лишенном вкуса летнем платье, она отважно пытается наслаждаться. Если муж принимает решение присесть на террасе кафе, дабы втолковать своим детям, что холодный чай ничем не хуже кока-колы, ей ничего не стоит надеть на себя улыбку. Вообще-то, ей хочется просекко. Или какого-нибудь забористого коктейля. Но муж сочтет это безответственным. Поэтому она заказывает еще один холодный чай. До сих пор отпуск проходит отвратительно, но не хуже, чем ожидалось.
Свой второй туристический тип я условно окрестил «геями-кулинарами». Они попадаются гораздо чаще, чем многие полагают. Возможно, мне стоило придумать им иное прозвище, хотя, может, и не стоило. Они разгуливают по площади совершенно особенным образом, который сложно описать. Там, где прочие туристы отчаянно рыщут в поисках развлечений, они передвигаются медленной поступью, считая ее типично итальянской, с парадоксально открытым взглядом снобов, давным-давно все на свете повидавших, но с благосклонной улыбкой настроившихся на то, чтобы позволить себя удивить. В то время как другие взмокшие от отпускного стресса туристы судорожно пытаются развернуть выуженную из кармана шортов намокшую карту, они внимательно изучают забавно отломившийся уголок фасадного декора и меню каждого ресторана, попадающегося на их пути. Они чувствуют себя на зависть комфортно.
При себе у них неизменно засаленные кульки и пакеты из сомнительных лавок и мини-маркетов, обнаруженных ими в самых темных закоулках города, куда обычно сбегаются исключительно крысы. «Только здесь есть еще настоящие вяленые помидоры с эдаким белым налетом. Помнишь, мы пробовали их в той таверне в Воклюзе? Но здешний налет еще гуще и пышнее. Ты не находишь, Роберт?» Старый лавочник, планировавший вот-вот прикрыть свой паршивый магазинчик и уйти на пенсию, был приятно удивлен цене, уплаченной за его залежалый, плесневелый товар. Сушеные фунги и порчини также берутся с собой в качестве драгоценного трофея, дабы оказаться на дизайнерской кухне в амстердамском особняке на канале, не говоря уже о ферментированной икре. «Ты ощущаешь этот запах разложения, Роберт? У нас так, увы, уже почти нигде не пахнет».
Можно рассчитывать, что они купят и машину для приготовления пасты. Вообще-то, дома у них уже стоят без движения две такие машины. «Понимаешь, в чем дело, Роберт? Да, одна из них и вправду настоящий Vibiemme, но, в сущности, это всего лишь нержавеющая сталь. Та крошка, что мы купили в прошлом году в Сан-Аббато-Грассо, по крайней мере, латунная. В данном же случае мы говорим о необработанной латуни. Знаешь, что это значит, Роберт? Ладно, признаю, тысяча долларов — это большие деньги, но стоит тебе приготовить болоньезе для Фрейка и Андре… как она мгновенно себя окупит! Вот как надо рассуждать, Роберт. Мы сейчас накупили таких аутентичных продуктов. А приборы у нас всегда на высоте».
Это последнее предложение, разумеется, рассчитано на внешний эффект. Я бы никогда не опустился до столь возмутительной фразы, если бы писал для себя, но я знал, что в газетах любят концовки с юмористическим подтекстом.
Следующим занятным типом из числа туристов были «истеричные италофилы», с которыми я встречался чаще, чем мне хотелось бы, и которые меня пугали. Все любят Италию, но они любят ее заведомо, даже не познакомившись с ней, и слегка чересчур. Стоит только официантке поставить пепельницу на их столик в летнем кафе, как они начинают ликовать: «Видали? Вот это называется “вежливость”. Итальянцы не делают проблемы из того, чтобы выкурить сигаретку на свежем воздухе, здесь это в порядке вещей. Типичный итальянский образ жизни. Они здесь все друг друга уважают. У нас же сплошная бюрократия. Правила, правила. Вот почему я ненавижу Голландию. Нет, здесь гораздо лучше. Здесь знают толк в гостеприимстве. Я называю это предупредительностью. Прелестная страна. Ради одной этой пепельницы я бы хоть завтра сюда переехала. А я ведь даже не курю, представляете?»