мы тебе докучают. И тогда я вольна сгинуть точь-в-точь как в моем сне.
— Я просто пошутил, Клио.
— Вот именно, в зубах навязли эти твои вечные шутки. Не удосуживаясь вникнуть в непритворные тревоги собеседника, ты отшучиваешься. Шути себе сколько влезет в своих книгах, но не со мной. По-моему, ты просто законченный эгоист.
— Я искренне убежден, что это не так. Более того, это самое несправедливое обвинение в мой адрес. Если кто и не вправе упрекать меня в эгоизме, так это ты. Я всю свою жизнь перевернул ради тебя.
— Купив несколько костюмов и рубашек под цвет моих меховых пальто? Поздравляю, Илья. Ты настоящий альтруист.
— Я поехал с тобой в Венецию.
— Только потому, что я настояла. С тобой всегда так. Ты никогда ничего не сделаешь для другого по собственной инициативе.
— Помнится, это я уговорил тебя отправиться в Венецию. Ты вообще поначалу не хотела соглашаться на эту должность.
— О да, теперь он ставит себе в заслугу собственное желание переехать в Венецию, в угоду которому вынудил меня бросить работу. Весьма благородно. Ты истинный джентльмен. Только вот что я тебе скажу, Илья: чтобы быть джентльменом, недостаточно иметь в шкафу пару-тройку костюмов и галстуков. В тебе это либо есть, либо нет, так что тебе все равно не понять, что я имею в виду.
— Ты противоречишь сама себе.
— Отнюдь.
— Сначала ты меня упрекала, что я не уговариваю тебя переехать в Венецию, а теперь обвиняешь меня в том, что я тебя заставил. Эти упреки противоречат друг другу.
— Ненавижу твои риторические экивоки. Я пытаюсь по-человечески с тобой поговорить.
— Хорошо. Выражусь иначе: я с энтузиазмом поддержал принятое тобой решение. Подобная формулировка тебя устраивает? Если да, то объясни мне, что в этом эгоистичного.
— Что в этом эгоистичного? Да ты все перевалил на меня.
— Что ты имеешь в виду, Клио?
— Эту квартиру, все. Ты и пальцем не пошевелил.
— Эту квартиру по сходной цене предоставил нам твой работодатель. Шевелить пальцами не требовалось. Поэтому я этого и не делал.
— Хорошо устроился. Как же у тебя всегда все легко. Ты даже не помог мне распаковать книги.
— Что с тобой сегодня, Клио? Почему ты такая взвинченная?
— Я уже сказала. Ты меня даже не слушаешь. Очевидно, мне следует к этому привыкнуть.
— Тебе приснился кошмар.
— Мне приснилось, что ты эгоист и в любой момент готов бросить меня на произвол судьбы.
— Мне что, сейчас оправдывать свое поведение в твоем сне?
— Можешь не беспокоиться.
— Сны не всегда отражают реальность, Клио.
— Разве нет? Почему же мне это снится? Раньше мне не снилось ничего подобного, а приснилось только теперь, когда мы вместе. Неужели это просто случайность?
— Об этом лучше спросить у тебя. Почему тебе снятся неприятные сны с моим участием? В конце концов, они ведь продукт твоего сознания. Согласись. Это мне следует негодовать, что ты, очевидно, столь плохого обо мне мнения и что твои мысли преследуют тебя даже во сне.
— Ты не сдерживаешь своих обещаний. Вот что преследует меня во сне.
— Каких таких обещаний я не сдерживаю? Назови хоть одно.
— Могу назвать сколько угодно.
— Например?
— Ты до сих пор не написал обо мне стихотворения.
— Клио, это не было обещанием. Ты непременно хотела обнажиться. Я все еще благодарен тебе за ту твою головокружительную инициативу, но я тебя об этом не просил и никогда бы не осмелился. А это стихотворение я еще напишу. Но оно должно быть лучшим из когда-либо написанных. Стихи не пишутся на скорую руку. Они требуют времени.
— И не свозил меня на Мальту.
— На Мальту?
— Видишь, ты даже не помнишь.
— Я обещал свозить тебя на Мальту, когда мы были с визитом у твоих родителей.
— Ну вот, наконец, ты и сам признаешь, что не сдерживаешь обещаний и что ты ненадежный человек. Кстати, у меня на следующей неделе отпуск, если тебя это хоть сколько-нибудь интересует.
В тот же день я заказал билеты и гостиницу.
— Ты хоть знаешь, зачем мы летим на Мальту? — спросила Клио.
Мне стоило невероятных усилий не рассмеяться. «Это уже не имеет большого значения, — хотел сказать я. — По-моему, ты не оставила мне выбора. Но это неважно. Я все равно тебя люблю. Мы летим на Мальту потому, что я не хочу, чтобы ты снова обвинила меня в своей приснившейся смерти». Но я этого не сказал. Я ответил так, как она хотела.
— Да, — согласилась она, — верно. В первую очередь мы едем посмотреть на «Усекновение главы Иоанна Крестителя», которое Караваджо подписал кровью Иоанна. Только я тебе еще не рассказала, что эта картина — лишь мелкое звено в цепочке событий и частичка великой тайны.
Она уже совсем не гневалась, да и мое негодование невольно растаяло под теплом ее энтузиазма. Особый свет в ее глазах, когда она говорила о великой тайне, и маленький рот, с важным видом акцентирующий значение этих слов, меня растрогали. В ту пору я был слишком влюблен, чтобы проявлять непреклонность. Я осознавал эту свою слабость и справедливо считал ее достойным восхищения достижением.
— Рассказать?
Я ответил, что хочу знать все о великой тайне.
— Это довольно длинная и запутанная история, но я постараюсь доходчиво ее изложить.
— Я весь внимание.
— Слушай и запоминай. Уверена, ты захочешь использовать ее в своей книге. Пусть это будет новая глава, потому как сейчас начнется нечто важное.
— Я ведь не пишу о предшествующих событиях, ибо не пишу о тебе, ты это знаешь. Я тебе обещал. Ты, безусловно, носишь имя музы, но музы обычно не вмешиваются в композицию сочинений, на которые вдохновляют.
— Я муза нового типа. Муза 2.0. Не перебивай. Ты хочешь услышать историю или нет?
— Я слушаю.
— Жизнь и творчество Микеланджело Меризи, названного Караваджо в честь городка, где родились его родители, окутаны множеством загадок, но величайшая из них связана со смертью художника. Как тебе завязка? Караваджо не умер на Мальте, но его смерть, по моему твердому убеждению, стала прямым следствием события, произошедшего во время его пребывания на этом острове. Если ключ к разгадке этой тайны находится на Мальте, то, возможно, мы найдем там и ответ на вопрос, мучающий человечество уже несколько веков: куда подевалась последняя из трех картин Караваджо, сопровождавших художника в его последнем путешествии?
Ты уже заинтригован? Но прежде чем приступить к рассказу о роковом происшествии на Мальте, следует отмотать пленку времени на несколько лет назад, чтобы понять, как и почему он оказался на этом острове. Вернемся в 28 марта 1606 года. Караваджо тридцать четыре года. Он живет и работает в Риме, находясь на пике славы. Получает престижные заказы и пользуется покровительством весьма влиятельных кардиналов и вельмож. В силу своего, извини за выражение, дерьмового характера ему нередко приходится уповать на их помощь. Он вспыльчив, агрессивен и жесток. Он часто попадает в передряги.
Ходили слухи, что его приезд в Рим был не вполне добровольным: это был побег, и в период между 1590 и 1592 годами в Милане он убил человека. Доказательств не было. Зато в Риме многие видели, как 28 ноября 1600 года, во время пребывания в Палаццо Мадама в качестве протеже кардинала дель Монте, после банальной ссоры он покалечил палкой другого гостя своего покровителя. Жертвой стал не кто иной, как Джироламо Стампа, великий герцог Монтепульчано. Кардинал дель Монте не мог или не хотел помешать заключению Караваджо в тюрьму Тор ди Нона.
После его освобождения в 1601 году были и другие инциденты. В 1603-м за оскорбительные стишки на Караваджо подал в суд его коллега по цеху, художник Джованни Бальоне. Караваджо осудили, но благодаря посредничеству французского посла приговор был заменен домашним арестом. Годом позже Караваджо не раз арестовывали за незаконное хранение оружия и нанесение увечий городским стражникам. В суд на Караваджо подавал даже трактирщик, которому тот швырнул в лицо тарелку артишоков. В 1605 году он был вынужден скрываться в Генуе, после того как тяжело ранил на дуэли нотариуса Мариано Паскуалоне да Аккумули. Причиной ссоры была любовница обоих дуэлянтов, женщина по имени Лена. Только после вмешательства покровителей он смог вернуться в Рим, где его уже ждал иск от домовладельца за отказ оплачивать аренду и за разбитые окна в ответ на напоминания об оплате.
Возможно, я не вполне соблюдаю хронологию, но из всего вышесказанного явствует, что к вечеру 28 марта 1606 года (это был вторник, я проверила), когда Караваджо отправился на Кампо-Марцио играть в мяч с Рануччо Томассони да Терни, у него за плечами был впечатляющий список прегрешений. Игра в мяч называлась «паллакорда», но, в сущности, это был теннис, с натянутой посередине площадки веревкой вместо сетки. В какой-то момент они повздорили из-за мяча, попавшего или не попавшего в корт, после чего Караваджо убил Рануччо Томассони. Несомненно, то была больше, чем просто игра в теннис, — то была игра с огнем. Неплохое предложение, да? Оба добивались расположения женщины по имени Филиде Меландрони, дамы легендарной красоты и притягательно-сомнительной репутации. Кто-то утверждал, что Караваджо задолжал Рануччо. Другие подозревали юношей в политических расхождениях. Семья Томассони была известна своими происпанскими настроениями, в то время как Караваджо пользовался покровительством французского посла. Как бы там ни было, Рануччо Томассони лежал без движения. Он был мертв, и убил его Караваджо. Художника судили и с учетом его криминального прошлого приговорили к самому суровому наказанию: смертной казни через обезглавливание. Приговор надлежало привести в исполнение любому лицу, узнавшему Караваджо на улице.
С того момента он одержимо писал сцены обезглавливания, как, например, на знаменитой картине «Юдифь и Олоферн», где отрезанная голова является автопортретом, или «Усекновение главы Иоанна Крестителя», созданное им на Мальте и подписанное кровью Иоанна. Но я забегаю вперед. В конце концов он и вправду сбежал на Мальту, но не сразу.