В газетном киоске в Валлетте я купил газету «Таймс оф Мальта». На первой ее полосе была опубликована короткая заметка журналиста Курта Сансона, в которой приводилась последняя иммиграционная статистика. Оказывается, за весь предыдущий год на Мальту прибыли всего пятьсот шестьдесят восемь иммигрантов. На пяти лодках. На пяти. За целый год. В Италию пять приплывают примерно за час. Но Мальта решила проблему с иммигрантами. Зато поток туристов на остров разительно вырос, о чем восторженно сообщалось в другой статье. Еще в одном репортаже рассказывалось о ценной находке редкой карты Мальты наполеоновской эпохи. Море к югу от острова, сегодняшний безнадежный маршрут для беженцев в поисках будущего, именовалось на этой карте Варварским, или Африканским.
В свою собственную статью я вставил описание кафедральной фрески Маттиа Прети, изображающей триумф Мальтийского ордена в виде женской фигуры в доспехах, с развевающимся крестоносным знаменем в руках, которая растаптывает порабощенных мусульман. Испокон веков этот остров служил передовой линией в священной войне креста против ятагана. Двадцать четыре безымянных покойника похоронили на кладбище жертв войны. Что выглядело уместнее, чем я полагал.
— На острове есть мечеть? — спросил я таксиста, который вез нас обратно в аэропорт.
Он задумался.
— Здесь триста шестьдесят пять церквей, по одной на каждый день в году. — Выругавшись, он обогнал городской автобус. — По-моему, есть и мечеть, где-то в пригороде.
Я спросил, что он думает о проблеме иммиграции.
— У нас нет такой проблемы, — сказал он.
В заключении статьи я вынужден был признать, что таксист прав. На живописных, вычищенных до блеска улицах Валлетты не увидишь ни одного чернокожего. Во всей Европе нет места ближе к Африке, чем Мальта, но именно на Мальте Африка как нигде далеко. В этом загадка Мальты. Кстати, неплохой заголовок для моей статьи: «Мальтийская загадка». Разумеется, беспощадная борьба против иммиграции из Африки и желаемое отсутствие иммигрантов напрямую связаны с процветающей индустрией туризма. Чернокожие на улице лишь отпугивают гостей острова. Правительство Мальты совершенно явно сделало ставку на радушный прием белых иностранцев с покупательной способностью, с которым сложно увязать столь же радушный прием неимущих чернокожих иностранцев.
Я мог бы выразиться более поэтично. Остров, половину которого, похоже, занимает кладбище, живет (насколько это можно назвать жизнью) в прошлом. Единственное, что ему остается, — это продавать свою богатую историю. Вот почему он стремится привлекать тех, кто приходит сюда в поисках прошлого, и не пускает желающих обрести будущее. Решить, является ли Мальта метафорой Европы в целом, я предоставляю читателю.
Глава девятая. Новые гости
Сегодня в гранд-отель «Европа» прибыли новые гости. В других гостиницах мира сей факт вряд ли стал бы событием, достойным отдельного упоминания в начале главы, но здесь речь шла о первых новоселах с момента моего заезда.
Когда-то, давным-давно, я проводил отпуск на греческом острове Китира. В ту пору я еще изучал древнегреческий язык богов и каждое лето под беспощадным солнцем путешествовал по Греции, пытаясь абстрагироваться от туристов и всех возведенных в нашу эру зданий, дабы увидеть хоть отблеск древней Эллады, где говорили на языке, который в последующие месяцы я расшифровывал при свете настольной лампы. Разумеется, мне было известно, что у берегов Китиры из пены морской родилась Афродита, но в путеводителе «Лоунли Планет», брошенном в рюкзак исключительно из практических соображений, упоминалось кое-что еще, всецело завладевшее моим вниманием.
Несколькими годами ранее на Китире проводился референдум по вопросу о том, стоит ли создавать на острове туристическую инфраструктуру, и только два островитянина проголосовали за. Не два процента, а два жителя. Все остальные были против. В «Лоунли Планет» объяснялось почему. Значительная часть населения острова эмигрировала в Австралию. Почти у всех жителей Китиры были австралийские родственники, регулярно присылавшие им деньги. Так что они не нуждались в потенциальных доходах от туризма и могли, руководствуясь здравым смыслом, позволить себе роскошь отказаться от них ради сохранения того, что было им дорого.
Поскольку в те дни я был типичным туристом, не считавшим себя таковым, Китира представлялась мне идеальным направлением. Добраться до острова было нелегко. Даже в разгар сезона сюда лишь дважды в неделю заплывали ночные паромы; они отправлялись из захолустного портового города Гифиона на Пелопоннесе, где Парис провел устроенную для него Афродитой ночь любви с похищенной им Еленой, прежде чем увезти ее в Трою. Оказавшись в конце концов на Китире, я с трудом подыскал себе жилье. Арендовав мопед в порту Святой Пелагии, куда причаливал паром, я помчался на другую сторону острова, в местечко Капсали с двойной бухтой, где мне удалось снять спартанского вида комнату.
Заняться на острове было нечем, и уже через неделю я перезнакомился со всеми немногочисленными иностранцами, которых, как и меня, привлекало отсутствие туристов и которые так же, как и я, изнывали от скуки. Главным и фактически единственным развлечением была поездка на мопеде в порт Святой Пелагии, чтобы поглазеть на двух-трех новых туристов, проявивших наивность высадиться на Китире. Это был своего рода катастрофический туризм метауровня. Мы, туристы, злорадствовали при виде проблем, с которыми в отсутствие туристической инфраструктуры сталкивались наши товарищи по несчастью.
Я вспомнил об этом, когда в гранд-отель «Европа» пожаловали новые гости. Невзирая на то, что их прибытие не совпадало с основными трапезами или перекусами, предполагавшими скопление гостиничных постояльцев на первом этаже, почти все они как бы ненароком оказались в фойе под предлогом изучения книг на библиотечных полках или желая полистать газету в новом кресле у камина под портретом Паганини. Я тоже направился в фойе, якобы с намерением выкурить на улице сигарету в компании Абдула. Но тот суетился с багажом, в изрядном количестве доставленным в отель, что предоставляло мне идеальную возможность отсрочить выполнение намеченного плана и задержаться в фойе, где Монтебелло с почестями встречал новых гостей.
Это были американцы, что всех нас слегка разочаровало. Акцент выдавал их происхождение, подразумевавшее в наших глазах поверхностность и все то, чем мы, европейцы, быть не хотели. Вдобавок это была семья — чаще всего предельно замкнутая хоррор-группа, безжалостно расходующая энергию на то, чтобы испортить между собой отношения, и не ведающая о возможностях, заложенных в общении с остальным миром. К чему нам такие соседи? Вероятно, мы просто им завидовали. Прежде мне не приходило в голову, что в гранд-отеле «Европа» живут сплошь одиночки. Прибытие семьи высвечивало наш холостяцкий статус. Меня вдруг пронзило осознание того, что и я не был среди нас исключением и мою персону тоже следовало считать безутешным одиночкой, отчего на секунду мне стало безумно горько.
Единственным, что сохраняло надежду на сколь-нибудь интересное прибавление в нашей компании, было то, что новоселы не выглядели как типичная семья. Родители казались слишком старыми, а их дочь-подросток — слишком юной, чтобы быть их дочерью. Судя по внешности, это, пожалуй, были бабушка и дедушка, прихватившие на отдых и внучку. Одетый во все клетчатое мужчина походил на страстного любителя гольфа. Его супруга руководила операцией по заселению в гостиницу — и, по всей видимости, не только ею. Она была закутана в широкие индийские одежды, вероятно призванные придать ей моложавый и независимый облик, но на деле лишь подчеркивавшие ее объемы. За этой драпировкой скрывалась женщина, превосходно пекущая яблочные пироги.
— Мемфис, помоги-ка этому несчастному тощему юноше, — сказала она своей дочке или внучке, указывая на Абдула, пыхтевшего над поклажей, сопровождавшей троицу. — Ты и сама можешь донести до номера свои чемоданы.
— Не стоит беспокоиться, мэм, — заверил девушку Монтебелло. — Наш коридорный бесконечно рад вам услужить. Вы бы его обидели, если бы облегчили ему задачу.
Девушка, которую, очевидно, звали Мемфис, предпочла поверить мажордому на слово. В отличие от взрослых сопровождающих, она заслуживала описания. Это была энергичная, жующая жвачку юная вамп в том возрасте, когда еще бегают вприпрыжку, но уже понимают, что женщины одним своим взглядом могут провоцировать опасные ситуации. Несмотря на прохладную погоду, на ней были облегающие короткие шорты, и только по молодости ей бы, возможно, еще удалось при необходимости убедить окружающих в их безобидности. С потенциально пикантным подтекстом этих шортов иронично контрастировали массивные, неуклюжие черные кроссовки с вынутыми для удобства шнурками, которые идеально смотрелись бы на твердо ступающих ногах какого-нибудь увешанного «ролексами» гангстера. На незатейливой белой футболке без рукавов выделялась надпись: YOLO[19], и я знал, что она значит: совсем уж древним стариком я все-таки не был. То, как буквы этого жизненного девиза искажались упругой выпуклостью, которую они покрывали, свидетельствовало, что перед нами уверенная в себе совершеннолетняя девушка. Наряд венчала бейсболка с серебряными пайетками, которую девушка надела козырьком вперед. Хвост из светлых волос был просунут в петлю бейсболки на макушке.
Во всем ее облике в контексте старого фешенебельного гранд-отеля «Европа» было что-то парадоксальное, как если бы танцовщица шоу-балета вдруг появилась на монументальном кладбище. Мраморные колонны взирали на нее с недоумением. Позолоченные панели облупились от удивления. Красная ковровая дорожка с длинным ворсом, по которой она энергично вышагивала, зарделась от смущения.
После того как любезный мажордом оперативно проводил американцев в номер и возбуждение, вызванное их появлением, поутихло, я решил-таки осуществить свой фиктивный план, оправдывавший мое присутствие на первом этаже, и вышел через главный вход на улицу покурить возле цветочного горшка на ступеньках крыльца. Спустя несколько минут ко мне присоединился и Абдул, заслуживший перекур, учитывая количество перенесенных им американских чемоданов.