А потом я вышел на центральную площадь, плоштад Македония, самое сердце Скопье, эпицентр молодой республики. Доминантой площади служит гигантский памятник Александру Македонскому, изображенному с поднятым мечом верхом на вставшем на дыбы коне Буцефале. Чтобы его описать, я должен поднять все паруса моего литературного дара. Во-первых, впечатляют размеры. Позднее я нашел в интернете, что высота памятника — двадцать два метра. С восьмиэтажный дом. От этого все, что находится рядом с ним, как бы сжимается. В стилистическом плане перед нами блистательный провал, причем рокового масштаба.
Вся громадина представляет собой большой круглый фонтан с бассейном в качестве основания, к которому ведут мраморные ступеньки. На краю резервуара для воды с четырех сторон света посажены бронзовые львы, задуманные как символ величия. Но они повернуты задом наперед, хвостатой попой к площади, и похожи на собак, гавкающих на дерево. По внешней окружности на ступеньках сидят еще четыре льва, которые смотрят-таки на площадь, но выглядят не более грозными, чем старый кастрированный кот на подоконнике, от скуки наблюдающий за птичками в саду. В середине круглого бассейна размещена круглая колонна, слишком толстая и неуклюжая относительно самой скульптуры, словно автор памятника воспользовался уже готовой мостовой опорой. На колонне три украшенные лепными рельефами горизонтальные белые полосы, отделенные друг от друга узкими полосками черного мрамора, на рельефах в анахроничном реалистическом стиле изображены победы македонских войск. Но эти рельефы толком не рассмотреть, потому что из-за фонтана не подойти достаточно близко.
У основания колонны красуются бронзовые фигуры македонских воинов больше человеческого роста, в воинственных позах, с копьями и щитами. Сверху на колонне было задумано поместить конную статую, но это не так-то просто. Сама фигура, наподобие Нельсону на Трафальгарской площади, поместилась бы запросто, но конь с всадником, даже если конь встал на дыбы, — композиция слишком широкая. Так что сверху на колонну пришлось положить круглую столешницу, из-за чего весь памятник в целом приобрел крайне неэлегантную форму буквы Т. В качестве дополнительного акцента столешницу снизу украсили черным мрамором, выложив узор в форме Вергинской звезды.
А сверху на столешницу установили огромного бронзового коня, поднявшегося на дыбы. Но автор памятника не решился ограничиться лишь двумя точками опоры, поэтому хвост пришлось сделать погуще и уподобить пню, прикрепленному к плато. У коня явно что-то не так с пропорциями: ноги коротковаты, голова великовата, туловище слишком длинное и бесформенное, — так что недоброжелатель мог бы сравнить бедное животное с бегемотом. Эта непропорциональность особенно огорчительна, потому что стоящему на земле зрителю видно в основном тело коня, заслоняющее сидящего на нем всадника, ради которого, собственно говоря, и был установлен весь памятник.
В целом суть конных статуй заключается в том, что они демонстрируют полную власть всадника над конем. Это символическое изображение власти как таковой. Однако в данном случае ни о каком подчинении коня всаднику нет и речи. Композиция вообще не наводит на мысль о каком-либо взаимодействии или синергии между ними. Александр сидит в седле словно на унитазе. В реальности он в такой позе даже не мог бы сохранять равновесие. Из-за этого агрессивное движение, в котором застыла его рука с поднятым мечом, кажется бессильным и жалким. В итоге весь памятник не только выглядит гротескно, но и контрпродуктивен в том смысле, что способен скорее вызвать смех, чем внушить пиетет, и не столько напоминает о блистательном могуществе героя, сколько иллюстрирует беспомощность агрессии.
Но я понял, что памятник являет собой геополитическую провокацию. До 1991 года республика, центром которой является Скопье, входила в состав Югославии, а когда она обрела независимость и стала называть себя Македонией, это чуть не привело к войне с Грецией. На севере Греции также есть провинция Македония, и тот факт, что лишь вчера появившаяся на карте «географическая новость» окрестила себя тем же именем, греки восприняли как оскорбление, воровство греческой идентичности, а то и как посягательство на территориальную целостность. Под давлением Греции официальное международное название страны пришлось изменить, она стала значиться в документах как «Бывшая югославская республика Македония», в то время как греки дали ей презрительную и злобную кличку «республика Скопье». Они до сих пор не могут переварить возникновение этой страны. Важнейшая причина — именно Александр Македонский. Все знают, что он родился в Македонии. Греки боготворят его как самого великого полководца, и до сих пор не было никаких проблем, ведь Македония — часть Греции. У греков ощущение, будто соседняя страна, назвавшись Македонией, присвоила и великого героя. А это недопустимо. И хотя речь идет о человеке, умершем почти две тысячи триста пятьдесят лет назад, это casus belli[24].
Помню, когда я ездил в Грецию в девяностые годы, знакомые и незнакомые греки, прознав, что я преподаю латынь и греческий и сведущ в античной истории, не раз отводили меня в сторонку и, взывая к моей научной совести, заставляли подтвердить на основе моих исторических знаний, что Александр Македонский — грек; они отпускали меня только после того, как я седмижды семьдесят раз давал торжественное обещание, что это будет первым уроком, который я преподам своим студентам, едва вернусь на родину.
Один-единственный раз я вступил в спор, указав на то, что у Александра Македонского не было свидетельства о рождении, и потому трудно сказать с уверенностью, в какой части древней Македонии он родился, причем Македония в античные времена считалась глухоманью на периферии истинной Эллады, и, вообще-то, когда отец Александра напал на Грецию и завоевал ее, его восприняли как иностранного агрессора. Я добавил, что Александр действительно получил стопроцентно греческое воспитание, сам называл себя борцом за греческую культуру и мстил за нее ее смертельному врагу — Персии, но что это типичная гиперкомпенсация человека, страдавшего комплексом неполноценности, оттого что он родился в аграрном захолустье, на дальней окраине истории. Один-единственный раз я попытался все это изложить, но тотчас понял, что второй раз делать это не буду. Во все последующие поездки я ограничивался тем, что подтверждал, к их полному удовольствию: Александр Македонский уж точно не славянин. Потому что это самое ужасное, кем может быть человек в глазах грека: славянином.
А теперь именно славянские тараканы установили на центральной площади своей столицы гигантский памятник Александру Македонскому. На такой памятник невозможно не обращать внимания. Это Скопье показывало Греции средний палец высотой в восьмиэтажный дом.
На следующий день, продолжив исследование города при дневном свете после спокойного утра, когда я дал лишь несколько коротких интервью в связи с фестивалем и македонским изданием моей книги, я обнаружил, что парадные фасады, недавно возведенные в качестве декораций вдоль северного берега реки, не только служат целям украшательства, но и выполняют еще одну функцию. Обойдя их и двигаясь в сторону центральной площади, я обнаружил, что за барокко и классицизмом прячется целый квартал старой одноэтажной застройки с торчащими к небу минаретами. Накануне я их не заметил, потому что исламские памятники не подсвечиваются и потому что никто и не хотел, чтобы я их увидел. Сияющие фасады, имитирующие архитектурные стили из прошлого Европы, были построены для того, чтобы скрыть старый мусульманский район.
Единственный старинный из всех мостов связывает центральную площадь с отнюдь не пышным противоположным берегом реки, где я ожидал увидеть мусульман и после националистического китча и ностальгических подделок надеялся встретиться с грязноватой, потрепанной реальностью. Но и этот переход от выдуманного властями Скопье к настоящему городу оказался затронутым пропагандой. Путь, мост и взгляд ведут пешехода от конной статуи Александра Македонского к еще более огромному памятнику его отцу, Филиппу II. Филипп II изображен в виде стоящего во весь рост гиганта, который держит левую руку на рукояти меча, а правую, сжатую в кулак, поднимает к небу. Он был завоевателем Греции, и его грандиозная бронзовая фигура есть объявление новой войны этой стране. Когда идешь от сына к отцу, видишь справа от старого моста на берегу реки недавно построенное здание Археологического музея Македонии, который уже одними только суровыми дорическими колоннами и золотыми буквами на фасаде стремится быть памятником той сверхцивилизации, которую навязали миру армии двух героев.
А на полдороге от сына к отцу, на площади по ту сторону моста, стоит скромных размеров памятник матери Александра, Олимпиаде, которую звали также Миртала. По воле случая, основанного на тщательных геометрических расчетах, этот памятник оказался в точности напротив православной церкви Святого Семейства. Расположение всех трех скульптур на одной оси, центр которой находится рядом с этой церковью, намекает на связь между Марией и Олимпиадой, Иосифом и Филиппом и, главное, между Александром и Сыном Божьим. Хотя великий герой умер больше чем за триста лет до рождения Христа, здесь его тихонечко вписали в христианскую традицию. Александр не только родился в бывшей югославской республике Македонии, он был к тому же христианином. Мне следовало проникнуться этой мыслью, прежде чем ступить на грязные улицы исламского района.
За спиной у Филиппа начинаются Балканы. Сморщенные старцы в одеяниях цвета ослиного кала ковыляли из ниоткуда в никуда. На немощеных улицах скрипели тачки. Медник с покрытым копотью лицом сидел на корточках перед шатким столиком, уставленным щербатыми кастрюлями, и курил сигарету. Женщины с закрытыми лицами глазели на витрины, где красовались свадебные платья неоновых цветов. Цыгане попрошайничали жалобными голосами, и за пыльными окнами лавок золотых дел мастеров блестело поддельное сусальное золото. Отовсюду доносился запах кебаба. Фотогеничный беззубый старик в красной феске на всклокоченной седой шевелюре пытался продавать такие же фески несуществующим туристам. Сердитая девочка с черными как смоль волосами и такими же черными босыми ногами подавала чай в стеклянных армудах на медном подносе группе мужчин, споривших в тени от инжира. Пижоны на мопедах прогоняли с улиц тишину и скуку. В деревянных домишках среди домашней птицы стояли в ожидании своего часа заряженные ружья. На террасах кофеен сердитые усы насмехались над современностью. А потом послышался азан — призыв к молитве.