— Ты хочешь сказать, он мог оставить «Марию Магдалину» себе?
— Подумай сама. По нашей реконструкции событий, он выдал Караваджо мальтийским рыцарям. Их вознаграждение — возможность восстановить то, что они считали законностью, казнить Караваджо и очистить имя Мальтийского ордена. Этого им вполне могло хватить. И с их точки зрения, было разумно отблагодарить Деодато Джентиле за помощь, отдав ему долю добычи.
— Тогда корреспонденция Деодато Джентиле с Шипионе Боргезе имела целью скрыть тот факт, что он присвоил одну из трех предназначенных Боргезе картин — с ведома Мальтийского ордена или без такового. Это не исключено. И может объяснить то, почему Деодато Джентиле в письмах так старается выстроить альтернативную версию событий.
— Чтобы обосновать наши поиски, — сказал я, — нам осталось только предположить, что Деодато Джентиле спрятал ценную картину в Портовенере.
— Хороший сюжет! — похвалила Клио. — Если все вышло так, как ты говоришь, и Деодато Джентиле присвоил себе холст, логично, что он хотел вывезти его из Неаполя. Караваджо был там достаточно известен. Картину могли узнать, посыпались бы неудобные вопросы. Куда он мог ее перевезти? Джентиле был родом из Генуи. Там он служил настоятелем монастыря Санта-Мария-ди-Кастелло. В Генуе у него имелись родственники и связи. Но возможно, в его глазах Генуя была недостаточно безопасным местом. Ведь Караваджо недолгое время работал и там. И в этом городе вероятность того, что картину узнают и начнут задавать неудобные вопросы, была очень велика. С его точки зрения, разумнее было выбрать другой город на генуэзской территории — например, Портовенере. Однако хотелось бы найти более конкретную улику. Следовательно, нужно связать Деодато Джентиле с Портовенере. Но с этим мы справимся.
Клио взяла телефон, что-то погуглила и зашла в свой архив, который хранила на iCloud.
— Смотри-ка! — воскликнула она. — Вот уже кое-что. Деодато Джентиле был человеком церкви, и я сейчас просматриваю его возможные связи среди духовенства. В период, о котором мы говорим, Портовенере находился в юрисдикции епископа Луни и Сарцаны. Между 1590 и 1632 годами им являлся Джованни Баттиста Сальваджо. Как и Джентиле, он был родом из Генуи, из дворянской семьи. Его отец — Амброджо, сын — Франческо Сальваджо, мать — Мария Ломеллини ди Агостино. Это громкие имена. В тех же кругах рос Деодато Джентиле. Они точно знали друг друга.
Она продолжила поиски.
— Тут говорится, что семейства Сальваджо и Дориа многое связывало. Сестра Джованни Стефано Дориа была замужем за кем-то из рода Сальваджо. Не могу сразу найти, за кем именно, но период подходящий. Джованни Стефано Дориа жил с 1578 по 1643 год. Годится. А вот еще: Ливия Дориа, дочь Никколо Дориа и Аурелии Гримальди, была женой Энрико Сальваджо, который в 1604 году стал сенатором Генуэзской республики. Она была кузиной Маркантонио Дориа, представителя Генуэзской республики в Неаполе. А почему нам важна связь между этими двумя семьями? Я тебе объясню. Потому что род Джентиле тоже был связан с Дориа. Как же там обстояло дело? Подожди-ка.
Я подождал.
— Нашла. Прежде чем родственники Деодато присоединились к благородному albergo[34] Джентиле, фамилия их была Пиньоло. С тех пор как Гаспаро Пиньоло в начале пятнадцатого века женился на Терезе Дориа ди Лаззаро, семейство Пиньоло — позднее Джентиле — более двух веков поддерживало тесные связи с родом Дориа. Джованни Франческо Дориа, сын Маркантонио II, женился на Элиане Джентиле Пиньоло, дочери Агостино Джентиле Пиньоло и внучке 71-го дожа Джованни Баттиста Джентиле Пиньоло. Эрго, Портовенере подпадал под юрисдикцию епископа, который должен был знать Деодато Джентиле, происходил из семьи, дружившей с его семьей и, как и они, поддерживал тесные связи с родом Дориа.
— Как ты все это так быстро нашла? — восхитился я. — Знала, где искать?
Она проигнорировала мой вопрос.
— Да нет же! — продолжала она свои рассуждения. — Неужели я правда такая дура или только притворяюсь? Все, конечно, намного проще. Связь с епископом может пригодиться или, во всяком случае, не помешает, но вообще-то можно обойтись и без нее. Что я только сейчас сказала? В то время, когда Маркантонио Дориа занимал должность посла Генуэзской республики в Неаполитанском королевстве, Деодато Джентиле, будучи представителем генуэзской знати, служил папским нунцием при неаполитанском дворе. Они не могли не знать друг друга. Два высших сановника из Генуи родом из дружественных благородных семейств, противостоявшие неаполитанскому хаосу. Вероятно, они дружили. Представим, что Деодато Джентиле попросил своего друга Маркантонио Дориа посоветовать ему, где спрятать ценную картину. Что мог предложить тот? А? Я тебе скажу. Видишь Портовенере, там, на берегу? Видишь тот форт над городом, высоко на холме? Знаешь, как он называется? Замок Дориа. Его построило семейство Дориа. Пока Деодато Джентиле размышлял, куда девать картину, строительство как раз закончилось. Более безопасного места, чем этот форт, и не придумаешь: у рыбацкой деревеньки на краю генуэзских владений, вдали от любопытных глаз знатоков искусства, в неприступной крепости, только что построенной по самым последним методам и хорошо охраняемой. Ну вот, теперь твоя очередь.
Я сказал, что впечатлен, но она не услышала, потому что вспомнила кое-что еще более важное.
— А если забыть об их дружбе, почему Деодато Джентиле обратился за советом по поводу картины Караваджо именно к Маркантонио Дориа? Да потому, что Маркантонио любил живопись. Он был страстным коллекционером. Водил личное знакомство с Караваджо и заказал ему портрет святой Урсулы. Если не ошибаюсь, недавно в архивах было найдено письмо об этом. Оно должно быть где-то здесь.
Ее пальцы заскользили по экрану айфона, будто гоняясь за зомби из прошлого в стремительной игре-стрелялке. Щеки ее порозовели. Ничто так не разжигало мою любовь к ней, как воодушевление, с которым она играла в придуманную нами игру.
— Нашла! Так, сейчас будет интересно. Скажу тебе, что за письмо такое. Это письмо Ланфранко Масса, написанное им 11 мая 1610 года Маркантонио Дориа. Найдено в государственном архиве Неаполя среди бумаг Дориа д’Ангри, часть вторая, fascicolo[35] № 290, отдельные листы под номерами 9 и 10. Записываешь? Не хочу, чтобы твои читатели решили, что мы тут просто сидим и выдумываем. Все, что мы говорим, — правда. Пусть сами проверят. Вот нужный нам отрывок. Цитирую: «Намеревался на сей неделе послать вам портрет святой Урсулы, — пишет Ланфранко Масса. — Вчерашним вечером, дабы увериться в том, что краска высохла перед дорогой, я положил картину на солнце, но оттого краска потрескалась малую толику. Прежде чем отправить вам полотно, думаю справиться о порче у Караваджо. Синьор Дамиано лицезрел картину и был весьма впечатлен, как и все, кому я ее показывал». А в конце письма, там, где бумага, к сожалению, повреждена, Масса упоминает другую картину Кар — многоточие, — которую он должен подготовить к отправке. Он добавляет, что этот Кар — друг Маркантонио. Теоретически речь может идти о художнике Баттистелло Караччоло, тоже работавшем в Неаполе в то время. Но судя по контексту, более вероятно, что Масса говорит о другом холсте Караваджо. Вот она, наша картина, Илья.
— Но выходит: Караваджо тогда еще был жив.
— Ему недолго оставалось. Письмо, в котором Деодато Джентиле сообщает Шипионе Боргезе о смерти Караваджо, датировано 29 июля 1610 года, двумя месяцами позже. Заговор требует подготовки. Нужно было написать в Рим и на Мальту. Почта в те времена работала медленно. Убийцы должны были добраться до Неаполя. Дождаться подходящего момента. Судя по всему, Деодато Джентиле все приготовил еще в мае 1610 года. Он уже связался с Маркантонио Дориа, чтобы организовать перевозку картины, которую собирался присвоить, в Портовенере с помощью Ланфранко Масса, агента Дориа. Доказательство тому — это письмо. Вдобавок после «Святой Урсулы» не появилось никакой другой картины Караваджо, которую можно было бы переправить на север. Это должна быть «Мария Магдалина». Другого варианта нет.
— Маркантонио Дориа был коллекционером? — спросил я.
— Одним из крупнейших. Настоящим знатоком. Он, по сути, превратил свой дворец в академию и мастерскую для многих художников, которых знал лично.
— А Деодато Джентиле?
— Нет, он — нет. Это не поклонник муз. Он был инквизитором, человеком, который решает проблемы.
— То есть им двигала алчность, — заключил я, — а Маркантонио Дориа, скорее всего, действительно жаждал заполучить эту картину в свою коллекцию.
— О да, он был готов за нее убить.
— Учитывая тот факт, что нужда в убийстве отпала, он, вероятно, попросту за нее заплатил.
— Ты прав, Илья. Так история складывается еще лучше. Выходит, когда Караваджо — вероятно, через свою заступницу Колонна — обратился к Деодато Джентиле с просьбой связаться с Шипионе Боргезе и предложить ему выхлопотать у папы помилование в обмен на три картины, Джентиле усмотрел в этом редкий шанс. Как высокопоставленный священник, имевший связи с инквизицией, он знал, что Мальтийский орден хочет казнить художника. Выдав его мальтийским рыцарям, он мог одним ударом убить двух зайцев. Во-первых, орден выплатил бы ему щедрое вознаграждение. Вдобавок оказанная могущественному Мальтийскому ордену услуга могла только поспособствовать карьере священника. Во-вторых, он избавился бы от агрессивного пьяницы, распутника и преступника, изображавшего святых с непочтительным реализмом и приговоренного к смертной казни. С точки зрения Джентиле, выдать его — небольшая жертва, да и жертва ли? В-третьих, провернув это дельце, он получил бы три ценные картины, которые мог продать. Но для этого он должен был играть по правилам. Действительно связаться с Шипионе Боргезе и в самом деле уговорить его принять дар, чтобы удостовериться в том, что полотна будут написаны. Это, конечно, означало, что одно из трех полотен пришлось бы уступить Боргезе. Возможно, этого хватило бы, чтобы удовлетворить и задобрить его. Тем более что Боргезе уже не потребовалось бы оказывать встречную услугу. После казни вопрос о помиловании отпал бы сам собой. По сути, картина досталась бы Боргезе задаром, ни за что. В случае если понадобится умиротворить местные светские власти в Неаполе и удержать их от слишком дотошного расследования смерти художника — а это точно пришлось бы сделать, — Джентиле мог подарить вторую картину вице-королю. Так у него оставалось еще одно полотно, на котором можно было заработать, но он уже нашел для него идеального покупателя в лице земляка и друга Маркантонио Дориа. Возможно, выбор пал на «Марию Магдалину» в силу предпочтений самого Дориа. Он мог видеть незаконченную картину в мае 1610 года в ателье Караваджо. «Мария Магдалина» подошла бы к «Святой Урсуле», которую он недавно приобрел. И это была центральная часть триптиха, лучшая и самая эффектная из трех. Такой знаток, как он, сразу это понял. Он подключил своего агента Ланфранко Массу, чтобы заранее организовать транспортировку. Караваджо закончил триптих, и, когда через два месяца он уже готов был отправиться в Рим, замысел Джентиле осуществился: художник был предан и убит. Письма Джентиле к Шипионе Боргезе, найденные в тайных архивах Ватикана, представляют собой попытку замести след. Маркантонио Дориа прослышал о смерти Караваджо и наверняка только тогда понял, что Джентиле действовал нечистоплотно. Даже будь у него такое желание, он не