ием: однажды он пошутил, что настолько стар, что когда-то был влюблен в Софи Лорен, причем чувство было взаимным в том смысле, что она тоже влюбилась бы в него, если бы знала о его существовании. Но еще не поздно, добавил Пательский. Она жива и по-прежнему выглядит намного лучше его, так что, по-видимому, на протяжении человеческой жизни мало что меняется.
Он уже давно не ужинал в ресторане гранд-отеля «Европа» и удивился такому количеству азиатских гостей. Нам еще повезло, ответил я, что мне удалось забронировать наш бывший столик у окна, — в другие вечера народу бывает и побольше. Он спросил, знаком ли мне китайский адмирал Чжэн Хэ. Я ответил, что не имею удовольствия быть с ним знакомым. Пательский рассказал, что между 1405 и 1433 годами Китайская империя отправила на Запад семь масштабных морских экспедиций под командованием Чжэн Хэ. С гигантским флотом из самых больших деревянных судов, которые только видел мир, — тремястами джонками более ста двадцати метров в длину, с семью мачтами и четырьмя палубами каждая, — и с командой общей численностью двадцать восемь тысяч человек он достиг города Ормуза в Персидском заливе, а затем Мальдивских островов и Могадишо на восточноафриканском побережье. Целью экспедиции было обогнуть Африку и по Средиземному морю добраться до Европы. Китайцы стремились в Венецию, о которой им веком раньше рассказал одинокий путешественник Марко Поло. Но император умер, а его наследник отозвал корабли и положил конец морским экспедициям. Представим себе, что случилось бы, если бы в начале пятнадцатого века в венецианскую лагуну вошел гигантский китайский флот. Изменился бы ход истории. Или, пошутил Пательский, возможно, история всего-навсего чуть замедлила свой ход, и китайское нашествие на Европу воплотилось в реальность только теперь. Все, чему суждено произойти, произойдет, только почти всегда позже, чем мы думаем.
Я пересказал Пательскому мою последнюю главу, которую вчерне закончил в тот день, — о варварском обезглавливании туристом статуи святого Себастьяна с фасада церкви Святой Марии из Назарета, которому мы с Клио стали (или почти стали) свидетелями, и об организованном Клио конгрессе директоров музеев и музеологов в актовом зале Галереи, который единогласно заключил, что массовый туризм представляет опасность для музейных зданий и коллекций. Я добавил, что виноваты в этом не только китайцы, однако туризм в Венеции и Италии в целом весьма напоминает нашествие.
— Туризм разрушает то, что его порождает, — сказал Пательский. — Эта закономерность в миниатюре прослеживается и в гранд-отеле «Европа». Отель как здание или предприятие не разрушается, но приглушенная и хрупкая атмосфера ностальгии и былой славы, притягивающая гостей, развеивается под наплывом самих гостей.
— И все же материальный ущерб тоже налицо, — возразил я. — Антикварная люстра уступила место современному монстру из кристаллов Сваровски, а портрет Паганини — фотографии Парижа. И я ограничился лишь двумя примерами.
— Это вопрос вкуса, маэстро, — заметил Пательский. — Но вы, безусловно, правы. Я привел бы в пример английский паб.
Я позволил себе высказать наблюдение, что массовый туризм, по сути, совсем недавнее явление, и, возможно, поэтому мы не умеем ему противостоять. Это столь новая угроза, что мы еще даже не осознали, что нам что-то угрожает.
— Не желая с вами спорить, я, конечно, обязан уточнить, что туризм существовал всегда, — заметил Пательский. — Геродот в пятом веке до нашей эры отправился в Египет, не имея на это никакой другой причины, кроме собственного любопытства. Во втором веке нашей эры Павсаний написал путеводитель по Элладе, и уже тогда она была воспоминанием, которое приходилось отвоевывать у реальности. Древние римляне отдыхали на водах и курортах, в Байи например. Сенеку возмущало заблуждение, что, отправившись в праздное путешествие, можно оставить треволнения позади. Люди не учитывают, что корень их забот — в голове, а оставить голову дома можно только под страхом окончательного и бесповоротного избавления от забот. Однако это заблуждение и привычка бездумно проводить досуг были, видимо, распространены достаточно широко, чтобы привлечь суровое внимание Сенеки. Но вам это известно лучше, чем мне.
О паломничестве мы, если не ошибаюсь, уже как-то беседовали. А первым современным туристом был, вероятно, великий поэт вашей второй родины Франческо Петрарка, который в 1336 году вздумал забраться на гору Ванту — типично безответственный и бесполезный поступок, которым сплошь и рядом предаются на чужбине путешественники-любители, и единственное, что Петрарка потом, после долгих раздумий, смог сказать в свое оправдание, — это упрекнуть разумных людей, резонно отказывавшихся от подобных авантюр, в равнодушии и нелюбознательности.
Если оставить в стороне паломничество, туризм как светский институт впервые оформился с появлением гранд-тура, вошедшего в моду в семнадцатом веке. Избалованных богатеньких юношей из североевропейских дворянских семей отправляли — с частью семейного капитала и записной книжкой, полной адресов влиятельных знакомых отца в кармане, — в долгое путешествие через Альпы в Италию, колыбель европейской цивилизации, якобы для того, чтобы завершить их образование, а на практике — чтобы порастерять все полученные знания, и некоторым из этих юношей удавалось между хождением по борделям и кабакам посмотреть кое-какие римские руины и пару картин эпохи Возрождения. Думаю, мы и не представляем, какие безобразия творили эти пресыщенные баловни, но приезжало их немного, они сорили деньгами и не испытывали угрызений совести, ибо принимали итальянцев за этаких забавных обезьянок, которые до того деградировали, что забыли всю латынь и теперь общаются с помощью рук. В восемнадцатом и девятнадцатом веках эта стажировка в тавернах и публичных домах европейского юга превратилась в престижный символ статуса, стремление к которому стало еще легче оправдать с тех пор, как в моду вошли теории Винкельмана об абсолютном превосходстве античного искусства.
Однако эти развлечения были эксклюзивной привилегией североевропейской элиты. Лишь с середины девятнадцатого века, когда путешествия стали быстрее, безопаснее и дешевле благодаря паровозам и пароходам, о том, чтобы пуститься в подобный вояж, начали задумываться и представители среднего класса. Из Англии в Средиземное море отправились первые круизы, а Томас Кук стал предлагать организованные железнодорожные путешествия с вокзала Кэмпбелл-стрит в Лестере, в стоимость которых входили питание, экскурсии и гостиницы. В 1890 году агентство «Томас Кук и сын» продало более трех миллионов билетов по всему миру. Но пусть вас не обманывает эта цифра: путешествия оставались прерогативой состоятельных. Шестинедельная поездка по Германии, Швейцарии и Франции для супружеской пары стоила в то время восемьдесят пять фунтов. Сумма не неподъемная, но достаточно существенная, чтобы предположить: такое путешествие окажется в их жизни единственным.
Для широких слоев населения возможность путешествовать становится реальной лишь во второй половине двадцатого века, с ростом числа личных автомобилей. Автомобильные каникулы дешевы, и все же по-настоящему далеко на машине не уедешь. В тот же период наблюдается и стремительный взлет — прошу прощения за напрашивающийся каламбур — гражданской авиации. Дальние путешествия теперь возможны, но стоимость авиабилетов очень высока. Выходит, мы так и не подошли к историческому моменту возникновения массового туризма такого масштаба, который вы небезосновательно сравниваете с нашествием. Так что, несмотря на эту небольшую оговорку, за которую прошу меня извинить, я вынужден признать вашу правоту. Массовый туризм — совсем недавнее явление.
— Думаю, было бы верно предположить, — продолжал Пательский, — что нынешний вал туристов, захлестнувший Европу, — результат двух не связанных друг с другом тенденций, случайно совпавших во времени. Первая — это появление бюджетных авиалиний. В США, где рынок традиционно регулируется меньше, бюджетные авиаперевозки осуществлялись уже в семидесятых годах прошлого века, а вот в Европе их экспоненциальный рост начался не так давно. В 1994 году лоукостеры перевезли три миллиона пассажиров, в 1999-м их было уже семнадцать с половиной миллионов, но настоящий прорыв случился лишь в третьем тысячелетии. В 2012 году доля бюджетных перевозчиков на европейском рынке впервые превысила долю традиционных авиакомпаний. Если в 2002-м она составляла процентов десять, то к 2017 году выросла до пятидесяти пяти. В 2016-м одна только «Райан Эйр» перевезла сто семнадцать миллионов пассажиров. Прибавьте к этому восемьдесят миллионов пассажиров, воспользовавшихся в том году услугами «ИзиДжет», и вам уже не понадобится статистика других лоукостеров, чтобы понять, почему в центрах некоторых европейских городов в последние годы стало не протолкнуться.
— Эти дешевые рейсы произвели настоящую революцию, — подхватил я. — Все направления оказались в пределах досягаемости и одинаково близки: на расстоянии одного перелета. Расстояния не защищают больше никого. Да и цена уже не служит фильтром для гостей, которых мы принимаем в своих хрупких старинных городах. Лишенный минимального интеллекта плебей, который забирается на фасад церкви Святой Марии из Назарета, чтобы сделать селфи, и ломает статую Орацио Маринали, в былые, более элегантные, времена вряд ли мог бы позволить себе приобрести билет в Венецию.
Но наиболее радикальный переворот произошел, пожалуй, в людских головах. Я представляю себе ваших английских супругов конца девятнадцатого века, которые могли отправиться в незабываемое путешествие по Германии, Швейцарии и Франции лишь однажды. Я вспоминаю, как в детстве проводил каникулы с родителями: раз в год, летом, мы набивались в загруженный доверху семейный автомобиль и отправлялись навстречу приключениям в Дордонь или Ардеш. Студентом, чтобы раз в год слетать в Грецию, мне приходилось подрабатывать и копить. А сегодня благодаря лоукостерам махнуть в течение года в пару-тройку городов вдобавок к летним каникулам на пляже и зимним — на лыжных склонах — самое обычное дело. Человека, который сегодня ездит в отпуск всего раз в год, принято жалеть. Да и его страница в «Фейсбуке»