— Мне тоже, — сказала она.
Для полноты изложения добавлю, что та ночь прошла спокойно. Мифологию пришлось отложить на завтра. Но и за это спокойствие я, как это часто случалось, был искренне благодарен.
— Мы еще не закончили, — сказала наутро Клио.
В этом я не сомневался.
— Есть еще Херст.
Я спросил, о чем она.
— Биеннале — или то, что должно за нее сойти, — мы уже видели, но есть еще большая выставка Дэмьена Херста. Она тоже скоро закроется.
— Это часть биеннале?
— Нет, отдельная экспозиция.
— Которая проходит в то же самое время?
— Неслучайно, конечно.
— Нечто вроде обзорной выставки?
— Нет, самые последние работы.
— Тогда сходим сегодня, — предложил я. — И покончим с этим.
Искусство не может быть осторожным. Все, что делает ежедневное общение с другими цивилизованными людьми сносным: обходительность, сдержанность, честность, — нежелательно в отношениях между произведением искусства и публикой. Все хорошее искусство радикально, ибо в нем нет места компромиссу. Поэтому хорошее произведение искусства может быть невыносимым. Даже классическое искусство давно ушедшей доромантической эпохи, которое мы ассоциируем с гармонией, золотой серединой и эмоциональной выдержанностью, никогда не стремилось к посредственности. Его целью было только возвышенное, и ничто иное. Ни один художник, заслуживающий этого имени, не сдерживал себя. Наоборот, он изо всех сил искал средства, позволявшие воплотить в жизнь свой художественный идеал.
О выставке Дэмьена Херста «Сокровища затонувшего корабля “Невероятный”» можно было сказать все что угодно, но только не то, что она осторожна, умеренна или сдержанна. Все в ней было экстремально. Для начала — масштаб. Выставка состояла из сотен экспонатов и полностью занимала сразу два музея: Палаццо Грасси и Пунта-делла-Догана. На то, чтобы посмотреть все, нам потребовался целый день. К тому же значительная часть скульптур — а их насчитывались сотни — была огромных размеров.
Реализм был провокационен, выбор материала — бескопромиссен. Херст выбрал для скульптур все самое дорогое и прочное: бронзу, золото, серебро, нефрит и каррарский мрамор. Хотя художник держит свои методы работы в тайне, известно, что над этой выставкой он с сотней помощников трудился десять лет, а стоимость ушедших на скульптуры материалов и человеко-часов составила не менее ста миллионов евро.
В основе выставки лежала история. Нашему вниманию предлагались так называемые сокровища с римского корабля «Апистос» («Невероятный»), затонувшего в первом веке нашей эры у побережья Восточной Африки и случайно обнаруженного в 2008 году. На скульптурах виднелись следы их «векового» пребывания на морском дне. Они были повреждены и заросли кораллами, водорослями и губками. Демонстрировалось видео, на котором водолазы с трудом доставали колоссальные статуи со дна. То есть, чтобы снять это видео, Херст побросал свои работы в море, словно возвращая в него пойманную рыбу. На стенах висели цветные фотографии найденных сокровищ под водой. На верхнем этаже Палаццо Грасси была установлена копия корабля с интерактивной реконструкцией того, как статуи, должно быть, когда-то располагались в трюме. Как в настоящем археологическом музее, имелись и залы с витринами, заполненными всякой всячиной, мимо которой хочется пройти побыстрее: предметы быта, горшки и кастрюли, черпаки и монеты, — их ведь тоже нашли на корабле. Одна китайская туристка, ничего не понимая, поинтересовалась у смотрителя, где находятся оригиналы — в Лувре или Британском музее.
Первым, что мы увидели, переступив порог Палаццо Грасси, была монументальная, восемнадцати с лишним метров в вышину, поврежденная скульптура обезглавленного демона. Она доходила до самой стеклянной крыши атриума. Высокие дорические колонны, поддерживающие галерею величественного дворца, доставали ей до бедра. Божество выставило мускулистую правую ногу, будто делая твердый шаг вперед, и вытянуло правую руку на высоте пиано нобиле. В руке оно держало разбитую чашу. Мне не составило труда представить себе, что из нее капает кровь человеческой жертвы. Ногти на его руках и ногах были широкими, коническими и загнутыми, как когти чудовища. Несмотря на классическое атлетичное сложение и идеально выраженную мускулатуру, ничего человеческого в этом демоне не было.
Голова его лежала в соседнем зале. Огромная, но все же маленькая в сравнении с гигантским телом. Плоский широкий нос переходил в низкий лоб. Глаза выпучены. Над его маленькими ушами находилось нечто, похожее на жабры. Рот был открыт, обнажая длинные вилообразные острые зубы. Демон сладострастно высунул язык, будто приговоренный к пожизненному заключению убийца, непристойно дразнящий тюремную психологиню.
Мы видели бронзовую статую в человеческий рост, изображавшую гермафродита. Его конечности были утрачены, тело покрыто морскими желудями. Наверху в нескольких залах выставлялись небольшие скульптуры из чистого серебра. Лев, сражающийся со змеей. Бронзовый череп циклопа. Трехглавый пес Цербер, с пугающей достоверностью высеченный из каррарского мрамора. Огненно-красные глазки инкрустированы рубеллитом. Лапы и одна голова отбиты. На боках нанесены надписи коптским и демотическим письмом.
Следующий зал был полностью отдан темно-синей монументальной скульптурной группе: высотой четыре метра, шириной — пять и глубиной — три с половиной. Я узнал ее сразу. Андромеда, обнаженная и прикованная к скале. Ростом с живую женщину, сексуальная и источающая животный страх, она отворачивала от публики замершее в немом предсмертном вопле лицо. У ее ног лежало море, а из него вздымалось громадное морское чудовище, в несколько раз больше ее, с клубком щупалец и двумя жуткими головами, разинувшими острозубые пасти. Позади нее на скалу взбирались крабы-великаны, но по сравнению с опасностью, грозящей ей спереди, это казалось пустяком. Все было исполнено крайне реалистично, с вниманием к малейшим подробностям.
— Ты не поверишь, — сказала Клио, — но это отлито из бронзы. В мире есть только одна бронзолитейная мастерская, где изготовляют вещи такого размера и уровня детализации. Она находится во Флоренции. Это та же мастерская, что когда-то изготавливала скульптуры для Медичи. Но ты и представить себе не можешь, сколько это стоит.
— Бронза? Ты уверена? Тогда почему она синяя? Похоже на пластмассу.
— Это патина. Нет, это настоящая бронза. Херст нарочно хотел придать ей дешевый вид.
— Но зачем?
— Это ты мне скажи. Как отсылку к поп-арту и фигуркам супергероев. Проводя это сравнение, он подчеркивает свое превосходство. Может быть, так?
Самой красивой была, пожалуй, бронзовая скульптура богини Иштар выше человеческого роста. Часть ее тела — ниже пупка — была утрачена, но бюст и голова остались практически нетронутыми. Шея, грудь и живот были покрыты сусальным золотом. Она надменно, если не сказать высокомерно, взирала на современный мир, в который попала, но в ее взгляде просвечивало сострадание. Было в ней что-то утешительное, ведь она уже пару тысячелетий оставалась молодой.
И тут мы увидели голову Медузы. Она была ужасна. Голова лежала в витрине на левой щеке. Глаза вывернуты наверх. Рот разверзнут. Казалось, Медуза еще жива, хоть и жестоко обезглавлена. Из-под основания черепа торчали сонная артерия и шейные позвонки. Волосы — клубок извивающихся шипящих змей. Они в ярости высовывали раздвоенные языки. Их кривые ядовитые зубы угрожающе сверкали. Каждая чешуйка, казалось, находилась в движении. Это была скульптура размерами примерно полметра в ширину, высоту и длину, с величайшим мастерством высеченная из цельного куска темно-зеленого малахита.
В соседнем зале стоял нефритовый будда высотой больше метра. Видели мы и шестидесятисантиметровый скульптурный портрет египетской богини Хатхор из чистого золота. Ее крылья размахом восемьдесят пять сантиметров были инкрустированы бирюзой. Волосы, увенчанные солнечным диском, зажатым между рогов, были уложены в египетском стиле, но тело не уступало в привлекательности современной фотомодели. Она мне кого-то напоминала, но я побоялся спросить у Клио, кого именно.
Снаружи у входа в Пунта-делла-Догана высилась почти четырехметровая мраморная статуя всадника, которого прямо вместе с лошадью душила змея. В первом зале перед нами предстала пятиметровая бронзовая скульптура обнаженной пловчихи, вытянувшей руки вверх и словно готовившейся нырнуть. Казалось, она оттолкнулась от морского дна, чтобы спустя много веков всплыть на поверхность и позволить с любовью перенести себя в этот музей. У нее не хватало головы, тело облепили губки, но выглядела она сногсшибательно. Эффектные груди были размером с покрывающие ее губки. Между ладоней рос коралл, отчего пальцы казались еще длиннее.
Наиболее поражающей воображение была, пожалуй, бронзовая скульптура гигантского разъяренного медведя на задних лапах. На плечах у медведя стоял воин, заносящий над головой животного два ятагана. Вместе они достигали семи метров в высоту. Скульптуру покрывали водоросли и ярко-красные губки, но ее ярость и примитивная сила были столь же впечатляющими, как и вчера, когда ее изготовили. Благоговение — так, пожалуй, лучше всего описать чувство, овладевшее мной, когда я, маленький и незначительный, стоял перед этой работой.
Мы видели несколько более-менее идентичных, но не полностью тождественных бронзовых статуй амазонок в натуральную величину, которые тащили за собой льва на цепи. Сопроводительный текст пояснял, что они, возможно, служили стражницами храма. Мы видели мраморного сфинкса и бюст неизвестного фараона. Рядом стояла ошеломительная двухметровая бронзовая фигура женщины, превратившейся в муху, — напишу так, потому что не знаю, как еще это можно объяснить. Ее тело было вылито по всем правилам классического искусства и облачено в прозрачный пеплос, как тела самых сладострастных греческих богинь, но из-под соблазнительно ниспадающих складок торчали мохнатые лапы насекомого. Вместо рук у нее было шесть членистых мушиных лапок, а на голове — фасеточные глаза. Каждый волосок, каждая фасета, каждый сустав насекомого был воссоздан с предельной точностью.