Сопротивление, которое ощущаю, описывая этот эпизод, объясняется тем, что, пользуясь возможностью взглянуть на завершенную историю сейчас (сомнительное преимущество), я понимаю: ни о каком внезапном повороте сюжета нет и речи. Зерно всех несчастий было посеяно раньше. Даже на поверхностном уровне логистики этот сюжетный зигзаг был обоснован, подготовлен и предсказуем. И трагедия в том, что дал толчок событиям именно я. Я настоял на переезде в Венецию, я той сказочной ночью на необитаемом острове Пальмария выдвинул идею организовать конгресс и теперь снова убеждал Клио в том, что съездить на собеседование в Абу-Даби не повредит. Так что и в этом отношении я мог назвать себя воспроизводящим прошлое европейцем. Как типичный протагонист традиционной греческой трагедии, я сам был во всем виноват. Я использую термин «протагонист», чтобы избежать слова «герой».
В те времена, когда люди еще путешествовали по земле и по воде и когда путешествия еще были настоящими, итальянские трансатлантические пассажирские суда являли собой плавучие выставки предметов национальной гордости. Каждый огромный океанский пароход был ковчегом, на борт которого перед отплытием из Генуи, Неаполя или Венеции загружали образцы самых изысканных изделий мебельщиков, стеклодувов, ювелиров, резчиков по дереву, керамистов, драпировщиков, виноделов и поваров из всех регионов Италии, дабы в течение более чем двухнедельного плавания изумлять пассажиров первого и второго классов непрерывным рекламным роликом бренда «сделано в Италии». Когда стали возможны и доступны авиаперелеты, итальянская национальная авиакомпания «Алиталия» пыталась поддерживать эту традицию демонстрации качества, поручив «Армани» разработать униформу стюардов и стюардесс, подавая вкусную еду и подвозя пилотов до аэропорта на «мазерати» с шофером. Это кончилось банкротством «Алиталии» и ее поглощением «Этиад Эйрвейз», благодаря чему мы с Клио смогли удачно добраться до Абу-Даби прямым рейсом из Рима.
Если итальянские перевозчики всегда погружали пассажиров в богатые традиции славного прошлого, «Этиад Эйрвейз» перенесли нас прямиком в будущее, материализовавшееся в форме Международного аэропорта Абу-Даби, и будущее это блистало истерической чистотой и беспощадно охранялось. В этой тотальной архитектурной концепции из изогнутых и волнистых линий мир сводился к гигантскому торговому центру, из которого было изгнано все, что отвлекало посетителей от потребительских обязанностей. Воздух был сух и прохладен, твердой валютой здесь считался вдыхаемый кислород. Будущее оказалось объективно и четко размеченным. Все сценарии протестированы до тех пор, пока желательное поведение не стало единственно возможным.
Что поразило меня больше всего, так это полное отсутствие даже легчайшего дуновения Востока. И когда мы въехали в город, единственным намеком на то, что мы находимся не на Западе, было то, насколько безупречно по-западному все выглядело. В клаустрофобной чаще небоскребов витал дух соперничества. Этот город стремился быть лучшим Нью-Йорком в мире, и благодаря неограниченному бюджету все здесь было блестящим, больше, выше и новей, чем во всех других городах, желавших походить на Нью-Йорк, включая сам Нью-Йорк. Этот архитектурный мачизм и градостроительный бомбаст производили ошеломляющее впечатление, а значит, цель была достигнута.
Мы остановились в отеле «Сазерн Сан» на улице Аль-Мина в районе Аль-Захийя, недалеко от моря. Отель тоже оказался огромным и внушительным: небоскреб с бассейном на крыше, несколько ресторанов, скоростные лифты, номер люкс размером с танцзал. Это был роскошный западный отель, который изо всех сил старался даже в мельчайших деталях уподобиться роскошному западному отелю — от безупречного приема на регистрационной стойке до широченного плазменного телевизора в номере и шоколадных конфет с приветствием от дирекции на белоснежных взбитых подушках в изголовье кровати королевских размеров. Щедро наполненный мини-бар довольно гудел, радуясь тому, как идеально он вписан в стенной шкаф. На белом пластмассовом секретере со встроенной светодиодной подсветкой лежала призывно открытая папка из телячьей кожи с цветными брошюрами о достопримечательностях Абу-Даби.
В папку мы пока заглядывать не стали, а решили заняться тем, чем всегда занимались на новом месте, — отправиться изучать окрестности. Спустились в фойе на скоростном лифте и через вращающуюся дверь вышли на улицу прогуляться.
Впервые после аэропорта, такси и мраморных холлов отеля мы покинули кондиционированный мир и ступили в реальность. Я ждал, что будет жарко. Даже приготовил метафоры, описывающие встречу с жарой, — от удара в лицо до стены, на которую натыкаешься. Но все оказалось намного хуже. Как будто мы без скафандров приземлились на чужой планете, в атмосфере которой людям нечем дышать. Возможно, надо было просто привыкнуть. Мы двинулись дальше. Но привыкнуть не удавалось. К тому же гулять было особо негде. На улице ни души. Даже тротуара и того не наблюдалось. Дорога от небоскреба к небоскребу полностью принадлежала здоровенным дорогущим автомобилям с кондиционированными салонами, пожиравшим грошовый бензин. О пешеходах тут не заботились. Их наличие не предусматривалось. По той же причине не было здесь и магазинов с уродливыми витринами. За пределами герметичных зданий не существовало никакого общественного пространства, только шоссе.
Наше присутствие было совершенно неуместным. Продержались мы недолго. Дойдя до угла и окончательно обессилев, повернули обратно. Может быть, все-таки стоило сперва заглянуть в папку. И в мини-бар.
Туристический путеводитель по Абу-Даби читался как Книга рекордов Гиннесса. К примеру, город мог похвастать самой большой соколиной больницей в мире. Визит туда стоил тридцать пять евро — по сути, бесценок, если учесть, что в стоимость билета входило посещение салона соколиного маникюра. Мне подумалось, что вернее сказать «соколиного педикюра», но бросаться на амбразуру за такую сумму я бы не стал.
Далее, в Абу-Даби имелись самые быстрые в мире американские горки со скоростью разгона до 240 километров за 4,9 секунды — «Формула Росса». Для пассажиров предусматривались обязательные защитные очки. «Формула Росса» находилась на острове Яс, в тематическом парке развлечений «Мир “Феррари”», крупнейшем парке аттракционов в мире. Здесь, под ярко-красной крышей на площади в восемьдесят пять тысяч квадратных метров, обслуживаемой системой кондиционирования, располагались различные аттракционы, вдохновленные этой дорогой автомобильной маркой: коллекция старых моделей; супервираж «Кружащиеся шины», где посетители, сидя в гигантских покрышках, врезаются друг в друга; игровая площадка для малышей в виде автомойки и миниатюрная версия Италии, вокруг которой можно пускать радиоуправляемые кораблики. И все это — за какие-то пятьдесят семь евро.
Шикарному «Эмирэйтс Пэлас» — отелю столь роскошному, что он стал достопримечательностью сам по себе, — принадлежало несколько мировых рекордов. Когда-то он считался самой дорогой гостиницей в мире, пока в 2011 году это звание, увы, не перешло к отелю «Марина Бэй Сэндс» в Сингапуре. Купол атриума «Эмирэйтс Пэлас» своими размерами сместил с первой позиции купол римского собора Святого Петра. Я удержал себя от символической трактовки этого факта как окончательной победы глобализированного идеала потребительства над верой в высшие ценности. Если собор Святого Петра украшали работы таких мастеров, как Бернини, то позолоченный купол «Эмирэйтс Пэлас» изнутри подсвечивали более тысячи люстр из кристаллов Сваровски ручной работы — еще один мировой рекорд. Не стоит и упоминать, что все часы в отеле были марки «Ролекс». В 2008 году здесь состоялся аукцион, на котором за рекордную сумму был продан номерной знак автомобиля. Саид Абдул Гаффар Хури не пожалел двенадцати миллионов евро за номера, на которых значилась единственная цифра — 1. В 2010 году здесь стояла самая роскошно украшенная елка, увешанная драгоценностями общей стоимостью девять с половиной миллионов евро.
За порцией духовности мы могли отправиться в гигантскую мечеть шейха Зайда с восемьюдесятью двумя куполами, тысячью с лишним колоннами из белоснежного мрамора, доставленного из Греции и Македонии, люстрами из чистого золота и самым большим в мире ковром ручной работы: площадь — пять тысяч шестьсот двадцать семь квадратных метров, вес — тридцать пять тонн, более двух миллиардов узлов. Двенадцать сотен иранских ткачих трудились над ним два года. Мраморная мозаика внутреннего двора тоже является крупнейшей в мире. Сие святилище кротости и смирения было построено в 2007 году. У него имелось предостаточно времени, чтобы войти в историю.
Нельзя было не посетить и башню «Кэпитал Гейт», здание с самым большим в мире углом наклона — восемнадцать градусов, — воздвигнутое с целью побить рекорд Пизанской башни. Наверху находились самые высокие «висячие пентхаусы» на свете. В торговом центре «Аль-Айн» выставлялась самая толстая в мире книга. Она весила тонну и повествовала о жизни пророка Мухаммеда. Я пообещал себе никогда не подшучивать над весом искусствоведческих монографий Клио.
В описаниях чудес света, которые можно посетить в Абу-Даби, не нашлось ни слова о будущем филиале Лувра, но музей все-таки еще не открылся. Однако, приобретя «Спасителя мира», он уже установил один мировой рекорд — самой дорогой покупки. Я задумался, не стоит ли моей европейской голове сделать критический комментарий к тексту, заострив внимание на значении этого произведения искусства вместо его цены, и не отметить ли, что настоящий Спаситель мира, явись он во плоти в эту сотворенную из бетона и сусального золота мечту о будущем человечества, пришелся бы здесь весьма кстати, но я решил промолчать. Тем более что, если верить Клио, Леонардо да Винчи не имел к картине никакого отношения.
Клио не хотела, чтобы я сопровождал ее на собеседование. Это было ее дело. Ее момент. Наконец-то — ее момент. Она ни разу в жизни не просила никого о помощи и ни разу ни от кого помощи не получала, из чего логически следовал вывод, что помощь не требовалась ей и сейчас. Я настоял на том, чтобы хотя бы подвезти ее до музея на такси. Она согласилась при условии, что из машины я выходить не стану. В классическом костюме от «Кьяры Бони» — черный жакет поверх белой шелковой блузки, юбка-карандаш чуть ниже колена, — в