белых открытых туфлях на высоких каблуках от «Рафаэле Зенга» и простых жемчужных серьгах она отправилась навстречу своему будущему, которое ждало ее под куполом с тысячью звездообразными окнами.
Я попросил таксиста отвезти меня в первый попавшийся гигантский торговый центр, чтобы убить время в закрытом помещении с кондиционером. Почти час я бродил там среди бутиков западных брендов и искусственных прудов с фонтанами. Мне не хотелось ничего покупать, а больше делать тут было нечего. Даже поразглядывать экзотические товары я не мог: продавалось здесь ровно то же самое, что и у нас, а по магазинам я не ходил и дома. Азиатские гастарбайтеры разъезжали туда-сюда на поломоечных машинах и без конца натирали и так сверкающие полы. Казалось бы, в какой-то момент пол уже не мог стать чище, чем был, но, сколько бы раз уборщики ни проезжали мимо, они всегда оставляли за собой чистый след в доказательство того, что пол успел-таки запачкаться. То, что я это заметил, свидетельствует о том, как мне было скучно. И все же странно: откуда бралась вся эта пыль? Я оглянулся проверить, не смотрит ли кто, нагнулся и провел пальцем по блестящей плитке. И тут я понял. Песок. Как бы герметично ни был отгорожен от палящего зноя искусственно охлаждаемый торговый центр и как бы ни старался город с помощью парков и фонтанов забыть о том, что находится в пустыне, пустыня своих позиций не сдаст никогда.
Я проверил сообщения. От Клио — ничего. Я вздохнул. Внезапно меня охватило неудержимое желание увидеть что-нибудь старое. Неважно что, пусть только оно будет покрыто патиной хотя бы пары десятилетий. Я знал, что в этом месте на столетия рассчитывать не стоит, но нечто, предшествующее по времени основанию ОПЕК, возможно, ненадолго утолило бы мой исторический голод. Я снова сел в такси и попросил шофера показать мне что-нибудь старое. Он не понял.
— Какой-нибудь памятник, — объяснил я. — Или руины.
Он помотал головой. Наверное, испугался, что ему попался умалишенный.
— Что-нибудь антикварное, — подсказал я.
Это навело его на мысль. Он дал газу и через некоторое время высадил меня у магазина ковров. Магазин был большой. Ко мне подошел один из продавцов и предложил помощь. Я спросил, есть ли у них антикварные ковры. Антикварные ковры у них были. Продавец указал на отдел в глубине магазина. Я мог спокойно все осмотреть и при необходимости позвать его. Необходимости не возникло. Я осторожно гладил пыльных древних персов и берберов. В антикварных коврах я не разбирался и никогда не интересовался ими, но сейчас их пропыленная старость будто разбудила во мне воспоминание о доме моего детства.
Сообщение от Клио. Ее важная опасная встреча закончилась. Все прошло хорошо, позже она расскажет подробнее. Сейчас ей показывают здание, но примерно через полчаса она освободится. Если мне хочется, я могу забрать ее на такси.
— Знаешь, что оказалось самым диким? — спросила Клио. — Они припарковались внутри.
— Кто?
— Члены правления. Шейхи, проще говоря.
— В каком смысле — внутри?
— Внутри. Их джипы, «порше» и «мерседесы» стояли в большом выставочном зале. В двух шагах от кабинета директора — очень удобно, ничего не скажешь. Но ты можешь себе такое представить? А ведь там уже довольно много картин. Из Лувра, на минуточку. Интересно, что сказали бы музейщики в Париже, знай они, что их шедевры украшают гараж? Но ты понимаешь, какая у шейхов ментальность? Они считают музей частной собственностью, — как бы это сказать? — своей игровой площадкой, где они вольны делать что вздумается.
Ее голос зарделся от возбуждения. Такси выехало за пределы города. Мы собирались отпраздновать все — что бы это «все» ни значило — ужином в отеле «Каср Аль-Сараб» в оазисе Лива, расположенном в пустыне, которую местные называют Пустым кварталом. Если верить сайту, всего в полутора часах езды к югу от города нас ждали вечная красота, звездные ночи и душа Аравии. Вскоре зарделся и ландшафт. Дюны подступали к границам города, как армия, собирающаяся отвоевать местность, по стратегическим соображениям до времени отданную врагу. В свете заходящего солнца они полыхали оранжево-красным. На песочные скульптуры причудливым узором ложились тени, словно вырезанные острым ножиком из черного картона. Казалось, тени движутся, и все двигалось вместе с ними. Обещание вечной красоты оказалось не пустым звуком. А ведь мы еще только ехали по шоссе.
— Знаешь, в чем их нерешаемая проблема? — продолжала Клио. — Они все честно рассказали. Проклятие этого музея — песок. Тот великолепный фотогеничный купол с тысячами звездообразных окон создает внутри потрясающее световое шоу. Словно душ из падающих звезд. Конечно, это совершенно неподходящее освещение для картин, но не будем придираться. Что хуже, так это то, что стеклянный купол превращает здание в парник. Поэтому все окна снабжены сенсорами и механизмом автоматического закрытия, запускающимся при попадании прямых солнечных лучей. Весьма футуристично. Вот только механизм этот уже не работает, потому что в подвижные детали забился песок. А музей еще даже не открылся.
Пока Клио подробно рассказывала о других структурных проблемах престижного проекта, таких как испарения фонтанов в центральном атриуме, приводящие к неприемлемо высокой влажности в смежных залах, отсутствие реставрационного отдела и библиотеки, а также холодильной установки на погрузочной площадке, в результате которого деликатные картины маслом, прибыв из Парижа в охлажденных контейнерах, сталкивались с термическим шоком температур выше пятидесяти градусов Цельсия, и о многих других катастрофических недостатках, которые уже стерлись из моей памяти, — пока она обо всем этом рассказывала, мы добрались до места назначения.
— А все дело в том, — сказала Клио, — что они хотели начать с чистого листа, не ознакомившись с традициями, без знания которых в таком проекте не обойтись. Традиция — это коллективный опыт. Неопытные дилетанты ошибаются. Нельзя безнаказанно имитировать вековую культуру, поначалу не прожив ее.
Гостиничный комплекс «Каср Аль-Сараб Дезерт Резорт» оказался оснащенной всеми мыслимыми удобствами фата-морганой, имитировавшей элементы традиционной арабской культуры. Внешняя стена была стилизована под караван-сарай с треугольными зубцами и коническими сторожевыми башнями. За ней нас ждало нечто вроде бедуинского шатра с кондиционером, переходящего в роскошный гарем, который вел к просторной террасе с видом на пустыню под знакомым арабским небосводом. Журчали мавританские фонтаны. В коридоре висели черно-белые фотографии шестидесятых годов, призванные доказать, что родители облаченных в традиционные одежды официантов на самом деле носили такие одежды и жили в таких шатрах, как те, что воссозданы здесь руками дизайнеров. Конечно, если мы хотим представить себе тот древний образ жизни, нам следует закрыть глаза на бассейн с плавучим коктейль-баром, но как же без него? То же относилось и к поддельному открытому камину, в котором горели поддельные дрова. Открытый камин в пустыне — одна из самых абсурдных вещей, какие я только видел в жизни. Но эта штука полыхала себе как ни в чем не бывало. По ночам в пустыне холодает, учили нас в школе. Может быть, в этом было дело.
Нас пригласили на террасу и усадили за традиционный арабский низкий столик, однако, дабы избавить западных гостей от неудобной необходимости сидеть по-турецки на протяжении всего ужина, под столом была вырыта яма, в которую можно было опустить ноги, так что сидели мы все равно что за обычным столом, только ниже, на краю ямы. В пустыне угощали рыбой, кольцами кальмара величиной с традиционные арабские сережки и морскими гребешками, поданными в логотипе «Шелл». Звезды мерцали так ярко и утрированно, что это было на грани китча.
— Знаешь, чего я не понимаю? — спросил я у Клио. — Почему эта страна так старается прикинуться туристическим магнитом, которым не является, и строит все эти приманки? Им ведь не нужен туризм, чтобы поднять ВНП. Возьмем хоть твой Лувр. Каких посетителей они надеются привлечь этими миллиардными вложениями? И ради чего?
— Я тоже поинтересовалась, какая у них стратегия коммуникации и маркетинга, на какое количество посетителей они рассчитывают. Никаких стратегий у них нет. Они даже не увиливали от ответа, а прямо заявили, что посетители их не интересуют.
Я нашел это в равной степени шокирующим и непостижимым.
— Мне стало совершенно ясно, — продолжала Клио, — что шейхи построили музей исключительно для себя. И сделали они это не из страстной любви к старому европейскому искусству. На него им тоже, по сути, плевать. В старых шедеврах их интересует только то, что они дорого стоят, как драгоценности и «феррари», и то, что в Европе их много, а у них — нет. Ты видел черно-белые фотографии здесь, в коридоре. Еще несколько десятилетий назад эту страну населяла кучка неграмотных погонщиков верблюдов. А теперь, когда деньги бьют фонтаном посреди пустыни, они борются с комплексом неполноценности, покупая себе статус, которого никогда не имели. Прямо как завистливые мальчишки. Они хотят все, что есть на Западе. «Формулу 1» и шикарные отели они уже купили, а потом обнаружили, что у нас в Европе есть нечто со странным названием «культура». Так что теперь они покупают ее. Если Париж славен Лувром, они покупают Лувр. И ведь они не собираются потом что-то с ним делать. Им просто хочется им обладать, чтобы говорить, что он у них есть. Они откроют его публике, но лишь для проформы, потому что иначе музеем его не назовешь.
Тем временем в пустыне неприятно потянуло холодом. Нам выдали одеяла из верблюжьей шерсти. Заиграла запись воющих койотов.
— Что ж, — сказал я, — во всяком случае, это было интересное приключение. Ведь мы не хотели бы упустить этот опыт — вечная красота арабской души под россыпью звезд. Честно говоря, я рад, что нам не придется переезжать в Абу-Даби. Я не смог бы здесь жить.
— Илья, я приняла предложение.
Поначалу мне показалось, будто она сказала, что приняла предложение. Однако мозгу, которому полагалось переварить эту информацию и подготовить адекватный ответ, не удавалось увязать якобы услышанное с контекстом: пустотой мертвой земли вокруг нас, песком, улицами без тротуаров, «ролексами» в отеле, где с аукциона продают номерные знаки, миллиардом узлов в самом большом в мире ковре, поломоечными машинами в торговом центре, отчаянием, бездушием, вакуумом, небосклоном, утыканным рекордным количеством звезд из кристаллов Сваровски, бесперспективностью вида из окон самых высоких висячих пентхаусов в мире, фальшивым камином в пустыне, крахом, отчаянием, пустотой и со всем, что мы сказали, я и она, всем, что сказала она, и всем, что сказал я, и со всем, чем мы были.