Гранд-отель — страница 51 из 57

В маленьком служебном помещении, мимо открытой двери которого курьер прокрался на цыпочках, сидела за столом горничная, она писала письмо. На третьем этаже было очень тихо, на лестнице жужжал вентилятор. В Желтом павильоне теперь играли танго.

В 72-м номере, дорогом двухместном люксе, который генеральный директор Прайсинг снял для своей секретарши, музыка тоже была слышна. Прайсинг вынырнул из помадного фиалкового аромата первого поцелуя и спросил:

— Ты слышишь?

— Да. Давно слышу. Музыка. Я люблю, когда музыка доносится издалека, вот как сейчас, — сказала Флеммхен.

— Музыка? Ах нет. Ты ничего не слышишь, кроме музыки?

Вид у Прайсинга был довольно встрепанный. Он сидел на краю кровати и к чему-то прислушивался. От напряжения его брови высоко поднялись, на лбу выступила целая система морщин, сложившаяся за долгие годы, насыщенные сложными деловыми операциями.

— Мне все время что-то слышится, — с беспокойством сказал Прайсинг.

— Да что? Где? — Флеммхен уже хотелось спать. Она нетерпеливо обхватила Прайсинга за шею.

— Я слышу какой-то шорох, — упрямо ответил Прайсинг и уставился на дверь, соединявшую ванную его номера с номером Флеммхен. Перейдя из своего номера сюда, Прайсинг дверь не закрыл.

— Я тоже что-то слышу, — сказала Флеммхен, положив руку на его жилетку. — Слышу, как у вас стучит сердце. Очень четко слышу, вот: тук-тук, тук-тук…

Сердце Прайсинга в объемистой груди и впрямь производило неподобающе громкий шум. Оно стучало глухо и сильно, как насос, под серым сукном костюма. Прайсинг по-прежнему не спускал глаз с открытой двери, на белизне которой, проступавшей в полутемной комнате, лежали розовые блики света от ночника.

— Пусти-ка. Надо же посмотреть, что там, — сказал он, отбросил руки Флеммхен и встал. Кровать охнула, когда он поднимался. Флеммхен пожала плечами, глядя вслед Прайсингу. Три скрипучих шага — и Прайсинг скрылся в ванной.

Вторая дверь ванной, маленькая одностворчатая дверь из светлого дерева, обычно была закрыта. Она отделяла апартаменты, где жил генеральный директор, от номера секретарши. Отель ничего не предпринял, чтобы устранить эту преграду. Наоборот. У двери не было ручки, и если она была заперта, то открыть ее было невозможно. Но Прайсинг пустил в ход особый ключ, из тех, что использовались на его фабрике; он всегда носил ключ с собой и теперь отпер закрытую дверь. В этот вечер он покинул свой добропорядочный номер с мешочками для обуви, коробками для воротничков, футлярами для мочалок и аккуратными удобными мелочами, обеспечивающими комфорт доброго семьянина. Он прошмыгнул через маленькую дверь в недостойное, полное неожиданностей приключение.

В ванной, где Прайсинг не задержался, было темно. Капала вода. Рядом за стеной была маленькая гостиная, тоже темная. Никаких подозрительных звуков. Секунду Прайсинг не двигался, потом пошарил по стене в поисках выключателя, но не нашел. Он на ощупь пробрался к закрытой двери в свою спальную и тут вдруг замер и остановился затаив дыхание посреди комнаты. Он хорошо помнил, что, уходя, погасил в спальной свет, теперь же свет горел. Тонкая ниточка света лежала на полу под дверью, она вздрогнула от грузного шага Прайсинга, затем исчезла — свет погас. Прайсинг словно прирос к полу и несколько мгновений простоял не шелохнувшись, пристально глядя туда, где только что виднелась узкая полоска света и где сейчас было темно. Темнота не была полной — обычный полумрак гостиничного номера: на фасаде горели прожекторы, на противоположной стороне улицы — световая реклама и фонари. Неподвижно стоя в полутьме, Прайсинг ожидал чего-то крайне неприятного, но не мог сообразить, чего именно. Он смутно догадывался, что в спальную пробрался этот полупомешанный бухгалтер, ведь сегодня утром он вдруг явился в номер во время завтрака. А сейчас бухгалтер стоит там и радуется, что застиг генерального директора в разгар любовного приключения, и этот мстительный Крингеляйн или Крюкеляйн — как там его? — этот подозрительный тип готовит генеральному директору какую-то жуткую пакость. Разоблачения, шантаж, да Бог его знает, на какую гнусность он способен.

Все это мгновенно пронеслось в возбужденном мозгу Прайсинга, прежде чем он рывком распахнул дверь спальной.

Там было темно и тихо. Никого не было видно. Не слышно дыхания. Прайсинг тоже затаил дыхание.

Он нашарил позади себя на стене выключатель и повернул рычажок. В следующее мгновение в комнате вдруг снова стало темно, она лишь на миг, как молнией, озарилась короткой вспышкой электрического света, так что генеральный директор не успел ничего увидеть. Последовала секунда напряженного, томительного ожидания. Мозг Прайсинга работал яростно, в бешеном темпе. «Возле двери в коридор есть еще один выключатель, — как бы сам по себе соображал этот взвинченный мозг. — Там кто-то стоит. Когда я включил свет, тот человек его выключил».

— Кто здесь? — излишне громко спросил Прайсинг охрипшим голосом, звука которого сам испугался. Ответа не последовало. Прайсинг бросился вперед, налетел на письменный стол, больно ушибся о его край. Он включил настольную лампу. И оцепенел.

Рядом со шкафом возле двери в коридор стоял какой-то человек. Мужчина, молодой парень в пижаме. Но это был не бухгалтер. Это был — Прайсинг разглядел в зеленоватом свете лампы его лицо — это был другой человек, элегантный красавчик, которого он видел в холле и в Желтом павильоне, тот тип, что танцевал с Флеммхен. Он стоял у двери и улыбался, обратив к чужой спальной исказившееся зеленое лицо.

— Что вы здесь делаете? — сдавленно произнес Прайсинг. Ему было страшно стука собственного сердца, в коленях и в кончиках пальцев неприятно покалывало.

— Прошу прощения! — сказал барон Гайгерн. — Кажется, я ошибся дверью.

— Что?.. Что? Ошиблись? Это мы проверим, — Прайсинг двинулся вдоль стола, грозно пригнув голову, словно зверь. Все у него в глазах заволокла красная пелена, но вдруг он каким-то чудом совершенно ясно увидел, что на письменном столе нет его бумажника. Перед тем как открыть дверь в номер Флеммхен и перейти туда, Прайсинг с присущим ему педантизмом положил бумажник на привычное место.

— Мы проверим, ошиблись вы или не ошиблись, — услыхал он свой собственный голос и разжал руки, вцепившиеся в край письменного стола.

В тот же миг Гайгерн резко выбросил вперед руку и прицелился прямо в лицо Прайсинга.

— Ни с места, или я стреляю, — негромко сказал он.

В какую-то отчаянную секунду Прайсинг увидел перед собой черное дуло пистолета.

— Что?! Стрелять будешь? — проревел он, схватил какой-то предмет, сделал какое-то движение… Он почувствовал, что его рука замахнулась чем-то тяжелым и всей тяжестью обрушила удар — жестокий удар, хрустящий удар, толчком отдавшийся в плече. Удар поразил парня в голову.

Еще мгновение барон удивленно смотрел на Прайсинга, потом колени Гайгерна подогнулись, он повалился на чемодан, который стоял рядом со шкафом, потом, одолев это препятствие, ничком упал на пол и остался лежать без движения. Все стихло.

— Стрелять вздумал. Вот и получил, — сказал Прайсинг, с шумом выдохнув воздух, и точно из глубокого омута вынырнул из приступа страха и ярости. — Вот и получил, — снова сказал он, глядя на сбитого с ног молодого человека. Эти слова прозвучали уже спокойнее, с извиняющейся и укоризненной интонацией. Лежащий на полу ничего не ответил. Прайсинг наклонился к нему, но не прикоснулся. — Эй, что там с вами случилось? Слышите, что с вами? — спросил он вполголоса.

Теперь Прайсинг вдруг отчетливо услышал музыку, которая доносилась, видимо, из Желтого павильона. И снова услышал мощные, как насос, толчки своего сердца и свое дыхание. Он слышал даже, как капает в ванной вода. Но человек на полу не издавал ни звука. Прайсинг огляделся. В своей правой руке он обнаружил предмет, которым нанес удар. Чернильница, бронзовая чернильница с простершим крылья орлом. Прайсинг увидел, что руки у него в черных пятнах, брюки, пиджак — тоже. Он вытащил платок и начал энергично оттирать пятна, потом тихо поставил чернильницу на место. Потом снова подошел к человеку, лежащему на полу.

— Он без сознания, — вслух сказал Прайсинг и опустился на колени рядом с лежащим. Половицы заскрипели громко, пронзительно, как живые. Прайсинга охватило безотчетное смятение. «Я велю его арестовать», — подумал он, но был слишком взволнован, чтобы позвонить и вызвать прислугу. Прайсингу стало не по себе: очень странно лежал этот человек — раскинув руки, вниз лицом, — похоже было, что затылок у него проломлен. Прайсинг поискал на ковре пистолет, но не нашел. В комнате стояла гнетущая тишина — секунду назад в этой комнате раздавался шум, стук падения. Преодолев что-то в себе, Прайсинг приподнял лежащего за плечи, перевернул на спину, чтобы положить его поудобнее.

И тогда он увидел открытые глаза Гайгерна. А потом увидел, что Гайгерн не дышит.

— Что же такое случилось? — прошептал он. — Что же такое случилось? Что же такое случилось? Что же такое случи… — Он шептал и шептал одни и те же слова, ничего не понимая, не находя ответа. Он сидел на корточках возле убитого и шептал, шептал… — Что же такое случилось? Что же такое случилось?

Гайгерн слушал с улыбкой, с любезным выражением. Он уже умер, уже покинул Гранд-отель, удрал туда, где никто не мог его поймать. Но руки у него, лежащего на полу в 71-м номере, все еще были теплыми. Зеленый свет настольной лампы падал на его красивое, четко очерченное лицо с застывшим выражением безмерного удивления…

Такую картину обнаружила в 71-м номере Флеммхен, когда спустя четверть часа тихонько прошла через запретную дверь, чтобы посмотреть, где же Прайсинг. Флеммхен босиком подошла к порогу спальной, остановилась и, прищурившись, заглянула в комнату.

— В чем дело? С кем вы тут разговариваете? Вам что, стало плохо? — Флеммхен почти ничего не могла разглядеть в темноте.

Прайсинг трижды пытался заговорить и лишь с четвертой попытки ответил:

— Случилось такое… — прошептал он. Голоса, каким это было сказано, в Федерсдорфе никто никогда не слышал.