Когда они достали все предметы, еще один участок стены с шариками отодвинулся назад, будто дверь. Обнажился маленький островок деревянных половиц, на которых было вырезано единственное слово: «Финал».
– Последнее задание, – констатировала Саванна, встав рядом с Роханом.
Нынешний этап игры близился к завершению. Вскоре они не будут командой. Она обещала стереть Рохана в порошок. Говорила, что это будет прекрасно. И то и другое звучало вполне убедительно, но из этого следовало другое: если он, Рохан, хочет заполучить такой ценный актив, как Саванна Грэйсон, действовать надо незамедлительно.
– Если хочешь опять предложить пари, – сказала Саванна, – мой ответ нет.
Неровная (немудрено после ножа!) прическа придавала ей сходство с воином в льдисто-синих шелках. На талии по-прежнему висела цепь с замком, и если она и причиняла боль, девушка ничуть не возражала, как Рохан против окровавленных костяшек.
– С пари покончено. Теперь не до игр, – сказал Рохан. В самом начале он считал себя игроком, а Саванну – просто фишкой на игровом поле, но вряд ли смог бы столького добиться в жизни, если бы всегда вот так недооценивал соперника. Всё же Саванна не просто королева на шахматной доске, она тоже игрок.
– Думаю, нам пора заключить сделку, – пристально глядя на девушку, сообщил Рохан.
Глава 63Лира
Лира зашла в дверь с надписью «Финал», за ней была просторная удивительная комната – ничего подобного она в жизни не видела. Пол, стены и потолок были украшены мозаикой из кусочков кафеля: на черном фоне причудливо переплетались узоры всевозможных цветов и оттенков.
– Бальный зал, – предположил Грэйсон у нее за спиной.
Лира подошла к ближайшей стене, ее словно манила магнетическая сила. Она положила ладонь на мозаику, ощупывая кусочки плитки – такие маленькие, но так идеально подогнанные друг к дружке. Интересно, сколько миллионов кусочков понадобилось на отделку такой большой комнаты? Потолок, пол и стены – все, кроме одной – дальняя стена была стеклянной.
Лира посмотрела в окно, за которым сгустился бархатистый мрак. Сколько осталось до той минуты, когда забрезжит первый утренний свет? Когда солнце встанет над горизонтом и завершит эту фазу игры?
Финал. Это последняя комната и последнее задание.
Лира вышла в центр зала. Пол под ногами казался совершенно гладким, будто она шагала по половицам, с потолка свисала хрустальная люстра.
Тело тут же вспомнило то, что случилось еще недавно: она прогнулась, когда его пальцы легли на бедра.
Лира отогнала воспоминания о прикосновениях и посмотрела на свое пышное, многослойное бальное платье – идеально для танцев.
– Я больше не танцую.
Хотя в глубине души ей так этого хотелось, до боли.
– Это было в другой жизни, – перефразировала она, чтобы Одетта ее поняла.
Лира переключила внимание на узоры на стенах и на полу – мрачные, гипнотические спирали и изгибы, и повторяющихся нет. Она решила обойти комнату, чтобы полюбоваться.
– Вообще-то, каждое твое движение – элемент танца, – возразил голос Грэйсона позади нее.
– Неправда, – не согласилась она. Что может быть проще, чем спорить с ним?
– Ты так держишь голову, будто звучит музыка, которой больше никто не слышит, – парировал Грэйсон Хоторн, прирожденный дебатер. – Каждый твой шаг, каждый наклон и поворот, даже раздраженный…
На этом можно было бы остановиться. И отдать ему пальму первенства. Но нет!
– А как ты стоишь! – беспощадно продолжал он. – Одна нога всегда немного выдвинута вперед. Когда задумываешься, слегка отрываешь пятки от земли, и кажется, что тебе стоит огромного труда не встать на кончики пальцев. А как изящно смотрятся твои руки, даже когда ты просто опускаешь их вдоль тела, как плавно и красиво ты поднимаешь их над головой.
«Люстра», – пронеслось в голове у Лиры.
– Поверь, Лира Кейн, ты не оставляешь танец ни на секунду, – заключил Грэйсон низким и глубоким голосом.
А с этим как спорить? Как вообще существовать в мире – и уж тем более в одной запертой комнате – с Грэйсоном Хоторном, говорящим такие вещи?!
Ничего, скоро нас выпустят. Лира попыталась найти в этом утешение, а почувствовала боль, не острую и даже не новую. Мысль о том, что эта ночь скоро закончится, болела как старый заживший перелом, который теперь ноет, стоит погоде перемениться. Такая боль никогда не проходит до конца.
Лира прижала ладонь к стене и стала ощупывать ее, как Грэйсон ощупывал камин в Большом зале.
– Может быть, секрет в самом узоре, – предположил он, присоединившись к ней и положив меч у своих ног.
Лира отступила на шаг – от стены, от меча, от него.
– А что делать с предметами?
Она повернулась к Одетте. Пожилая женщина как раз раскладывала их на мозаичном полу: леденец, блок для заметок, кисточка, выключатель.
– Помнится, в начале игры нам тоже выдали несколько предметов, – сказала Одетта, – и мистер Хоторн утверждал, что надо искать то, что станет первой подсказкой и потянет за собой остальные.
– Именно. Сомнения не самая сильная из моих сторон, – Грэйсон бросил взгляд на Лиру. – Но если перед нами головоломка, которая лучше вписывается в стиль Хоторнов, чем первая, я бы предложил подумать о необычном применении каждого из предметов. – Он кивнул на леденец. – Начнем с него.
Леденец был круглый, плоский, диаметром больше Лириного кулака. Палочка, на которую он крепился, оказалась длинной и прочной.
– Может быть, какой-то код содержится в узоре на самой конфете, – предположил Грэйсон, – и он соотносится с конкретным участком мозаики. А может, сам леденец надо выбросить, а вся суть в обертке.
Лира слегка отодвинулась от Грэйсона, чувствуя на себе его взгляд, и склонилась над предметами.
– Так, на обертке указаны состав и калорийность…
– Они тоже могут содержать тайное послание или код, – не сдавался Грэйсон. Он опустился на колени рядом с Лирой. – А может, самая значимая часть – это палочка, и в какой-то момент нам встретится какая-нибудь важная кнопка, спрятанная в узкой щели, куда не пролезть пальцем, тут-то она нам и пригодится.
– А это? – Лира кивнула на оставшиеся три предмета.
Выключатель состоял из панели, двух винтиков, собственно кнопки, на которую нужно было нажимать, – всё крепилось к металлическому блоку винтиками. Казалось, эту конструкцию содрали прямо со стены.
Блок для заметок имел стандартные размеры и квадратную форму, а цвет листиков менялся от начала к концу. Первые были фиолетовыми, последние – красными, а между ними пролегли все цвета радуги, но в обратном порядке.
– Сколько способов применения можно найти блоку для заметок? – спросила Лира.
– Даже не представляешь, как их много, – отозвался Грэйсон Хоторн с почти-но-не-совсем-улыбкой. Про это его умение впору было книгу писать.
– В этом списке есть что-то про футляр для виолончели, меч, лук и трехцветного котенка? – сухо спросила Лира.
Тут Грэйсон улыбнулся по-настоящему, и Лира пожалела об этом. Зря он так, честное слово.
– Ну что сказать в свое оправдание, – начал он, – у меня было необычное детство.
Детство в доме Хоторнов, мысленно напомнила себе Лира. Даже если исключить остальные факторы – кровь, смерть, омегу, слова «Хоторн – вот кто всему виной» и «Не звони сюда больше», – оставалась простая истина: Лира и Грэйсон – выходцы из совершенно разных миров.
Лира задержала взгляд на последнем предмете – кисточка, которую, казалось, взяли из детского набора для рисования акварелью, ручка зеленая, щетинки – черные. Грэйсон взял ее и попытался открутить ручку. Тщетно.
– Может, поводить ею по бумаге? – предложила Лира, прилагая титанические усилия, чтобы сохранить концентрацию. – Или по стенам.
– Хорошее предложение. Но сначала щелкнем выключателем.
Ничего не произошло. Тогда девушка поводила кистью по бумаге, а затем решительно направилась к стене. Грэйсон устремился за ней. Одетта тем временем взяла один из оставшихся предметов.
Наверное, хочет изучить его через свои оперные очки. Лира продолжила эксперименты с кисточкой, но взгляд нет-нет да и соскальзывал на руки Грэйсона: длинные ловкие пальцы, крупные костяшки, гладкая кожа, отчетливо проступают мышцы у запястий, на большом пальце правой руки чуть ниже ногтя полукруглый шрам.
Лира наконец сосредоточилась на кисточке и стене.
– А у меня было самое обыкновенное детство. – Она так впилась взглядом в мозаику, что зрение помутилось. – Балет, футбол, салочки в лесу, купание в ручье. – Она поджала губы. – Поэтому я здесь.
Она хочет напомнить об этом себе или пооткровенничать с ним?
– Из-за обыкновенного детства? – переспросил Грэйсон и постучал двумя пальцами по темно-синему квадратику, до которого трудно было дотянуться, а Лире – и вовсе невозможно. Она поднялась на цыпочки и провела по квадратику кисточкой – тщетно.
– У моего отца, настоящего, того, кто меня воспитал, есть свой участок земли, – пояснила она, – и дом «Майлс-Энд». – Она на секундочку зажмурилась. – Это лучшее место на земле, но он вынужден его продать.
– То есть ты стараешься ради семьи, – произнес Грэйсон, и это прозвучало вовсе не как вопрос.
Лира крепче обхватила ручку кисточки.
– Мы так ни к чему не придем.
– Лира!
Сперва по тону ей показалось, что он заметил что-то в мозаике, но стоило обернуться, и она поймала взгляд Грэйсона на себе.
– Я был неправ, – сказал Грэйсон с привычной непоколебимой уверенностью.
Лира попыталась отвести взгляд и не смогла.
– Когда говорил о предметах?
– Нет. – Ох уж эти самые «нет» из уст Грэйсона Хоторна… – Семнадцать месяцев назад, когда ты обратилась ко мне за помощью.
Лира не могла допустить, чтобы он проронил еще хоть слово. Если бы его руки не тонули в ее волосах, если бы не он вытащил ее из флешбэка и не помог остаться в реальности, всё было бы иначе. Теперь же это было невыносимо.
Только не сейчас – не у самой развязки! Тем более что всего несколько минут назад он сказал, что каждое ее движение – элемент танца.